Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие
Насчет заката он не ошибся, домой он приехал затемно, но в окнах горел свет. Прокравшись к одному из них, он увидел Сидни, который глядел в потолок, явно кого-то ожидая.
Не успел Харольд юркнуть в кусты, чтобы обдумать ситуацию, как гравий затрещал под тяжелыми ногами. Только у Эгнес была такая походка. Вскоре раздался еще один звук, громкий стук в дверь, и на фоне света появился Сидни.
И он, и она молчали. Кроме кратких минут у клуба, разлученные сердца не общались с самого разрыва. Мужчина в пятнадцать стоунов[54] и женщина — в одиннадцать тоже могут смущаться.
Первой заговорила Эгнес.
— Ты тут? — сказала она.
— Да, — отвечал он. — Жду эту змею.
— И я к нему.
— Да? Все равно от меня не спасешь.
— А кто его хочет спасать?
— Ты.
— Ну, нет. Я пришла расторгнуть помолвку.
— Расторгнуть?
— Вот именно.
— Я думал, ты его любишь.
— Разве можно любить человека, если он блистает и сверкает в простой игре, от которой ничего не зависит, и просто гаснет на матче? А почему ты на него сердишься?
Сидни заскрежетал зубами.
— Потому что он увел тебя.
Если бы Эгнес была на фут короче и фунтов на тридцать легче, мы бы сказали, что она хихикнула. Кончиком объемистой туфли она ворошила гравий.
— Тебе это неприятно? — спросила она со всей доступной ей мягкостью.
— А то! — вскричал Сидни. — Я тебя люблю, старушка, и не разлюблю. Когда я играл с этой змеей, твое лицо, можно сказать, плавало передо мной. И знаешь, ты права. Надо было брать № 4. Что говорить, уже поздно…
Эгнес вывела вензель на гравии носком другой туфли.
— Почему? — довольно тихо спросила она.
— А разве нет?
— Нет.
— Ты что, меня любишь?
— Люблю.
— Чтоб мне лопнуть! А я-то думал…
— Совершенно зря.
— Мы созданы друг для друга! — вскричал Сидни.
Они упали друг другу в объятия, как мастодонты в болото. Когда шум немного улегся, послышался голос:
— Простите…
Харольд подскочил в своих кустах, словно наступил на мину. Он узнал этот голос.
— Простите, — повторила Лу, — здесь живет мистер Пике-ринг?
— Да, — отвечал Сидни.
— Его вроде нет, — сказала Эгнес. — А может, есть. Поищите где-нибудь.
— Спасибо, — отвечала гостья, — поищу.
Она пошла в комнаты. Сидни снова обнял Эгнес.
— Старушка, — сказал он, — давай поженимся, пока ничего не случилось. Во вторник, ладно?
— Не могу. У меня игра. Двое мужчин, две женщины.
— А в среду?
— Небольшой матч.
— В четверг я сам играю в Сквэши Хит. Когда же мы оба свободны? Давай посмотрим…
Они ушли по дорожке. Когда шаги их затихли, Харольд вылез и двинулся к коттеджу. В гостиной сидела Лу, целуя его фотографию. Он удивленно вскрикнул, она обернулась.
— Харольд! — вскричала она, кидаясь к нему на шею.
Он очень удивился, но, как мы знаем, был издателем, а всякий издатель разберется, что делать, если к тебе кинулась прелестная девушка. Я спрашивал двух-трех представителей этой профессии, и они подтвердили мою мысль. Харольд поцеловал Лу шестнадцать раз подряд. Макмиллан или Фейбер и Фейбер поступили бы точно так же.
Потом он сказал:
— Я не совсем понимаю…
— Чего именно?
— Нет, я не против, но почему вы… э… кинулись ко мне?
— Потому что я вас люблю.
— Почему же тогда вы надменно вышли?
— Я не вышла.
— Вышли-вышли. Сам видел.
— Я выбежала. Вы как-то странно дышали, и я решила вызвать врача. Дня через два один знакомый стал объясняться мне в любви, тоже задышал, и я все поняла. У вас на службе мне сказали, где вы живете, и я приехала объясниться в любви вам.
— Значит, вы меня любите?
— Конечно. С самого первого взгляда. Мгновение-другое он ликовал так, словно выпустил «Унесенные ветром». Но вдруг помрачнел и сказал:
— Это невозможно.
— Почему?
— Сегодня я проиграл.
— Со всеми бывает. Он покачал головой.
— Нет, не «бывает». Я вообще такой. Нервы не выдерживают. Я думаю, у меня гандикап так это десять. Вы не можете выйти за посредственного игрока.
— Почему?
— Вы! Дочь двух чемпионов! Правнучка самой матушки Рокет! Сестра Бункера, Ниблика, Кубка…
— Вот именно. Я всегда мечтала об обычном человеке. У меня тоже было бы десять, если бы они не заставляли меня тренироваться по пять часов в день. Я ненавижу тяжкий труд. Какое счастье соскользнуть к десяти! О, Харольд! Только представь, сделали три коротких удара — и все, хватит. Нет, какое блаженство!
— Ты в этом уверена?
— Еще бы!
— И выйдешь за меня?
— Хоть сейчас.
Харольд лишился дара речи, но тут же вспомнил Макмердо. Не очень приятный человек, но словом — владеет.
— Мы созданы друг для друга! — вскричал он.
КОЛОКОЛА ДЛЯ УОЛТЕРА
Когда Уолтер Джадсон обручился с Анджелой Пербрайт, гостившей у своей тети, Лаванды Боте, мы обрадовались. Они были созданы друг для друга. Так думали все, думал и я. Как самый старый член клуба, я видел множество пар, но мало кто выглядел лучше, чем мужественный Уолтер и женственная Анджела, напоминающая Мэрилин Монро. Да, он играл в гольф, она — в теннис, но такие мелочи можно уладить после свадьбы. На их горизонте не было ни облачка.
Соответственно, я удивился, когда Уолтер подошел к моему креслу чрезвычайно растерянный. Таким бывает человек, когда он ждал, что мяч полетит к северу, в тот полетел к северо-северо-востоку. От его прославленной улыбки не осталось и следа.
— Что случилось, мой друг? — спросил я.
— Я раздавлен, разбит, убит, уничтожен, — ответил он, мрачно вглядываясь в муху, которая делала гимнастику на оправе моих очков. — Наверное, вы знаете, что завтра я играю с Поттером в финале чемпионата.
— Я буду судьей.
— Да? Значит, вы хорошо разглядите, как кубок счастья отнимут от моих губ.
Мне не нравились такие настроения у молодых, цветущих людей. Да и у старых.
— Ну-ну, — сказал я. — Что это вы, Уолтер? Пораженец какой-то. Как я понимаю, Джорджа Поттера вы сотрете в порошок.
— Не сотру, и вот почему. Вы знаете Ботсов?
Конечно, я знал их и всячески избегал. Мать семейства, как на беду, писала книги и охотно о них говорила. Я человек терпимый, романистку я вынес бы, но Лаванда Боте позорила английскую словесность теми странными творениями, которые так любят женщины ее типа. Одна книга была об эльфах, другая — о цветах, третья — о полевых мышках. Ходили слухи, что она подбирается к феям.
Понсфорд, ее муж, рассказывал анекдоты, но хуже всех был старший сын, Космо, который писал рецензии и, как присуще рецензентам, всех поучал. Сильные духом люди прятались за дерево, завидев его.
— Знаю, — отвечал я. — Почему вы спрашиваете? Голос его дрогнул, когда он произнес:
— Завтра они собираются на матч. Я понял, в чем дело.
— Вы думаете, они смутят вас?
— Я знаю, но не это хуже всего. Придет и Анджела. Ясно?
— Нет, — ответил я, а он пробормотал что-то о каких-то старых кретинах.
— Вы видели, как я играю?
— Как ни странно, не видел. Конечно, я много потерял, но очень уж присиделся в кресле. А что?
— Если бы вы видели, вы бы знали, что я совершенно меняюсь. Человек я тихий, безвредный, а тут просыпается бес. Я кричу на кэдди. Я огрызаюсь на зрителей. Словом, я груб и невыносим. Ботсы меня очень раздражают, каждый по-своему.
Я серьезно кивнул.
— Вы думаете, что сорветесь?
— Непременно. Представьте, что будет, если папаша начнет рассказывать мне под руку анекдот, или мамаша вспомнит эльфов, или Космо станет давать советы. Да, сорвусь.
— И ваш праведный гнев подействует на Анджелу?
— Представьте сами. Она считает, что выходит за идеального рыцаря — и вдруг перед ней капитан «Баунти».[55] Естественно, она будет в ужасе. Я сам бы не хотел выходить за этого капитана.
— Я думал, сейчас очень любят сердитых молодых людей.[56]
— Куда им до меня! Заметьте, я очень стараюсь скрывать свои чувства к этим стрептококкам. Это нелегко, но ради Анджелы я носил личину.
— Вы думаете, она за них обидится?
— Конечно. Она очень привязана и к тете, и к дяде, и, как ни странно, к кузену. Боюсь, не выдал ли я себя, она как-то странно со мной обращается в последнее время.
— Вам показалось.
— Может быть, но завтра она все поймет.
К счастью, я знал, как решить его проблему.
— Нужно последить за собой, и я подскажу вам способ. В свое время я тоже срывался во время игры, и помогли мне мысли о Сократе.
— Это такой грек?
— Да. Иов тоже подошел бы, но я предпочел Сократа.
— При чем тут он?
— Очень просто. Не так уж приятно пить цикуту, но он держался молодцом. Напоминайте себе: даже если мои удары загонят мяч в яму с песком, ему все равно было хуже. Шепните «Сократ»… Нет, мы вот как сделаем: когда я что-нибудь замечу, я сам шепну.
