Михаил Загоскин - Москва и москвичи
— Что, голубчик, — сказал я, — деньги принес?
— Никак нет, Игнатий Федорович, — я приехал за распиской.
— За распиской?
— Да, сударь. Ваше дело кончено.
— Знаю, батюшка, что кончено; указ о продаже моего села отослан сегодня на почту!
— Отослан, Игнатий Федорович: ведь все казенные пакеты надписываю и отправляю на почту я, — это по моей части.
— Да ведь в этом указе отсрочки мне не дают?
— Не дают, Игнатий Федорович.
— Так за коим же чертом ты изволил ко мне пожаловать?
— А вот позвольте! — сказал канцелярист, вынимая из кармана какую-то книжку в бумажной изорванной обертке.
— Это что? — спросил я.
— Документ, сударь.
— Документ? Какой документ?
— А вот сейчас увидите, — сказал канцелярист, перелистывая книжку.
— Постой-ка, любезный, — перервал я, — ведь это… кажется… ну, так и есть… старый календарь!
— Это так, сударь.
— Да что ж ты, господин канцелярист, иль смеешься надо мной?
— Сохрани, господи! Что вы это, Игнатий Федорович!.. Не угодно ли вам прочесть вот тут, где подчеркнуто карандашом.
Я взял календарь и прочел: «Иркутск — областной город, расстоянием от Санкт-Петербурга шесть тысяч двадцать пять верст…»
— То есть, — прервал канцелярист, — туда месяц езды да назад столько же.
— Ну, так что ж? — спросил я, глядя с удивлением на канцеляриста.
— А вот что, сударь: когда я надписывал пакет о вашем деле, так, видно, второпях, ошибся и надписал вместо Курска в Иркутск.
У меня руки так и опустились… Ну!! Подлинно штука простая, а поди-ка выдумай!
— Однако ж, любезный, — сказал я, — меня ты из петли вынул, да не попадись сам в беду; как этот пакет пришлют обратно из Иркутска, так, я думаю, тебя по головке не погладят!
— Да и казнить, Игнатий Федорович, не станут; посадят недельки на две под арест, вот и все.
— Ну то-то, брат, — смотри!
— Помилуйте, ошибка в фальшь не ставится… И что за важность такая?… Курск — Иркутск, — да тут как раз ошибешься.
— Вот твоя расписка, — молвил я, прощаясь с канцеляристом. — Ну, нечего сказать: умен ты, любезный!
— И, сударь, — проговорил с большим смирением канцелярист, — такие ли бывают умные люди! Я что: пятый год служу, а еще лошаденки не завел.
— А, чай, теперь, — промолвил Игнатий Федорович, принимаясь опять за свою трубку, — давным-давно в карете разъезжает».
