Теодор Драйзер - Американская трагедия. (Часть 1)
Однако теперь, когда он сжимал ее в объятиях, она, глядя в его глаза, – от лунного света в них вспыхивали электрические искорки, – в его бледное, напряженное лицо, воскликнула:
– Клайд так сильно любит Сондру! Милый мальчик! Сондра тоже его любит, очень-очень! – Она охватила его голову обеими руками и стала быстро и горячо целовать. – И Сондра не откажется от своего Клайда. Ни за что. Только подождите – и увидите. Теперь что бы ни случилось – все пустяки! Может быть, это будет нелегко, но Сондра не оставит Клайда! – А потом вдруг деловым тоном – это было так характерно для нее – заявила: «Ну, теперь мы должны идти, сейчас же. Нет, больше никаких поцелуев. Нет, нет! Сондра сказала: нет. Нас могут хватиться».
И, поправив прическу, она взяла его за руку и побежала обратно к дому, как раз вовремя, так как навстречу им попался Палмер Тэрстон, который уже искал ее.
На следующее утро, около семи часов, как и обещала Сондра, состоялась поездка на мыс Вдохновения. Бертина и Сондра были в ярко-красных жакетах для верховой езды, в белых бриджах и черных сапогах, волосы их свободно развевались по ветру; они то и дело уносились вперед, а потом снова возвращались к Клайду; или же Сондра весело окликала его, предлагая догнать их; или обе они, смеясь и болтая, скрывались от него далеко впереди, меж деревьев, словно в потаенном уголке лесного храма, где он не мог их видеть. Бертина, заметив, как Сондра в эти дни поглощена Клайдом, начала думать, что дело может окончиться свадьбой, если только не помешают семейные осложнения, а потому сияла улыбками, вся – воплощенное радушие; она премило настаивала, чтобы Клайд приехал к ним на все лето, и обещала покровительствовать влюбленным, – тогда никто не сможет придраться. И Клайд то трепетал от восторга, то вдруг мрачнел, невольно возвращаясь к мысли, которую подсказало ему газетное сообщение, и все же боролся с нею, пытаясь ее отбросить.
В одном месте Сондра свернула по крутой тропинке вниз к роднику, который пробивался среди мхов и камней в тени деревьев.
– Сюда, Клайд! – позвала она. – Джерри знает дорогу, он не поскользнется. Выпейте воды! Говорят, кто напьется из этого источника, тот скоро опять сюда вернется.
И когда он соскочил с седла, она сказала:
– Я хочу вам кое-что сказать. Видели бы вы вчера вечером мамино лицо, когда она услышала, что вы здесь! Конечно, она не может знать наверно, что я просила пригласить вас, – ведь она думает, что это Бертина вами интересуется. Я ее в этом убедила. Но все-таки, мне кажется, она подозревает, что и я тут замешана, и это ей очень не нравится. Но она ничего не может прибавить к тому, что сказала раньше. А я сейчас поговорила с Бертиной, и она согласна помогать мне, чем только может. Но нам надо быть как можно осторожнее, потому что, если мама станет слишком много подозревать, я даже не знаю, что она сделает… пожалуй, решит сейчас же уехать отсюда, чтобы мне нельзя было с вами видеться. Понимаете, она не допускает и мысли, что я могу увлечься кем-то кто ей не по душе. Вы знаете, как это бывает. Она и со Стюартом так. Но вы будьте осторожнее и делайте вид, что я вас очень мало интересую, особенно когда поблизости есть кто-нибудь из наших, – и тогда, я думаю, она ничего не станет предпринимать, – по крайней мере сейчас. А потом, осенью, когда мы вернемся в Ликург, все будет по-другому. Я уже буду совершеннолетняя, и тогда посмотрим! Я еще до сих пор никого не любила, но вас я люблю и не откажусь от вас – вот и все. Не хочу. И они не смогут меня заставить, ни за что!
И она топнула ногой. Лошади мирно и безучастно глядели по сторонам. А Клайд, восхищенный и удивленный этим вторым, столь решительным изъявлением ее чувств, воспламененный мыслью, что именно теперь он может предложить ей бегство и брак и, значит, избавиться от нависшей над ним угрозы, смотрел на Сондру с тревожной надеждой и страхом. Ведь она может отказать, может сразу перемениться, шокированная его неожиданным предложением. И потом у него нет денег, и он не представляет себе, куда они могли бы уехать, если бы она согласилась. Но, может быть, она что-нибудь придумает? Если уж она согласится, так почему бы ей не помочь ему? Это ясно. Во всяком случае, он должен заговорить, а там – будь что будет! И он начал:
– А почему бы вам не уехать со мной теперь же, Сондра, дорогая? До осени еще так далеко, а я так люблю вас! Давайте уедем? Все равно, ваша мама никогда не позволит вам выйти за меня замуж. Но если мы уедем теперь, она ничего не сможет сделать. А после, через несколько месяцев, вы ей напишете, и она вас простит. Уедем, Сондра?
Его голос звучал горячей мольбой, глаза были полны печали, страха перед отказом и перед тем, что ждало его после.
Сондре передался его трепет, порожденный глубоким волнением, и она медлила с ответом; ее нимало не оскорбило его предложение, напротив – она была по-настоящему взволнована и польщена мыслью, что могла пробудить в Клайде такую нетерпеливую и безрассудную страсть. Он так стремителен, так пылает огнем, который она сама зажгла, хотя она и не способна чувствовать столь же пылко… Никогда еще она не видела такой пламенной любви. И разве не чудесно – бежать с ним теперь… тайно… в Канаду, Нью-Йорк или Бостон
– куда-нибудь! А какое волнение поднялось бы тогда здесь, в Ликурге, в Олбани, в Утике! Какие разговоры и тревога у нее дома и повсюду! И Гилберт волей-неволей оказался бы с нею в родстве, и все Грифитсы, которыми так восхищаются ее Мать и отец.
Одно мгновение в ее глазах читалось желание и почти решимость сделать, как он просил: бежать с ним, превратить свою пылкую, неподдельную любовь в грандиозную шалость. Раз они поженятся, что могут сделать ее родители? И разве Клайд недостоин ее и ее семьи? Конечно, достоин, хотя почти все в ее кругу воображают, будто он не бог весть какое сокровище, просто потому, что у него не так много денег, как у них. Но ведь деньги у него будут… Он женится на ней – и получит такое же хорошее место на предприятии ее отца, какое занимает Гил Грифитс на фабрике своего отца.
Но через мгновение, подумав о своей жизни здесь, о том, в какое положение она поставит своих родителей, уехав таким образом, в самом начале летнего сезона и о том, что это разрушит все ее собственные планы и чрезвычайно рассердит мать (может быть, она даже потребует расторжения брака на том основании, что дочь несовершеннолетняя), Сондра опомнилась, и задорный блеск в ее глазах сменился столь характерной для нее серьезной практичностью. В сущности, что стоит подождать несколько месяцев! А это, конечно, спасет Клайда от разлуки с нею, тогда как бегство может повести к тому, что их разлучат навсегда.
Поэтому она ласково, но решительно покачала головой, и Клайд понял, что он потерпел поражение – самое тяжкое и непоправимое поражение, какое только могло его постигнуть. Она не уедет с ним! Значит, он погиб… погиб… и она, быть может, навсегда для него потеряна. Господи! А лицо Сондры озарилось нежностью, необычайной для нее даже в минуты самого глубокого волнения.
– Я согласилась бы, милый, если б не думала, что нам лучше этого не делать, – сказала она. – Это было бы слишком поспешно. Мама сейчас ничего не предпримет, я знаю. И потом, у нее столько планов, она хочет устроить этим летом целую массу приемов, – все для меня. Она хочет, чтобы я была любезна с… ну, вы знаете, о ком я говорю. Ну и что ж, все это нам никак не помешает; я не сделаю ничего такого, что могло бы напугать маму. – Сондра ободряюще улыбнулась ему. – Но вы можете приезжать сюда так часто, как захотите, и ни у мамы, ни у кого другого это не вызовет никаких подозрений, потому что вы будете не нашим гостем, понимаете? Я обо всем уговорилась с Бертиной. И, таким образом, мы можем видеться с вами здесь все лето, сколько захотим, понимаете? А осенью я вернусь в Ликург, и если тогда я никак не смогу расположить к вам маму и убедить ее, что мы помолвлены, – ну, тогда я с вами убегу. Да, убегу, милый, это чистая правда!
Милый! Осенью!..
Она замолчала, и ее взгляд говорил, что она очень ясно представляет себе все стоящие перед ними практические затруднения. Она взяла его за руки и посмотрела в лицо. Потом порывисто обвила руками его шею и поцеловала.
– Неужели вы не понимаете, дорогой? Ну, пожалуйста, милый, не глядите так печально. Сондра так любит своего Клайда! Она сделает все, все, чтобы он был счастлив. Сделает! И все будет хорошо. Подождите – и увидите. Сондра никогда не откажется от своего Клайда, никогда!
Клайд понимал, что у него нет ни одного довода, чтобы переубедить ее, – решительно ни одного, который не заставил бы ее почувствовать, как странно и подозрительно его тревожное нетерпение, – и что из-за требования Роберты (если только… если только… ну, если Роберта его не отпустит) отказ Сондры означает для него катастрофу. И он печально, даже с отчаянием, смотрел ей в лицо. Какая она красивая! Как прекрасен ее мир! А ему не дано владеть ни ею, ни этим миром – никогда! Всему преграда – Роберта, ее требование и его обещание. И нет никакого спасения, кроме бегства. Боже!
