Халлдор Лакснесс - Свет мира

Арестованный и его страж стояли на открытом месте у моря перед домом купца, им было приказано никуда не уходить, пока судья не поест. В городке быстро распространился слух о том, что произошло, и несколько молодых девушек прибежали посмотреть на преступника. С первого взгляда им трудно было решить, который из этих двоих преступник, большинство девушек склонялось к тому, что преступником был крестьянин и смотритель маяка Ясон. К девушкам подошли парни. Кто-то заявил, знает Ясона и что крестьянин Ясон никакой не преступник, а преступник — тот, длинный. Потом парни и девушки заговорили громче и по адресу скальда полетели изощренные ругательства, грязные намеки и даже грубые оскорбления. Но когда дело зашло чересчур далеко, крестьянин Ясон, который не мог отделаться от чувства, что как бы там ни было, а он все-таки породнился со скальдом и потому имеет теперь по отношению к нему определенные обязанности, не говоря уже о том, что сам королевский судья поручил ему охранять арестованного, решил не миндальничать с этим сбродом и велел им всем катиться к черту. Понемногу сквернословившая молодежь разбрелась, зато явились двое пьяных и спросили, какого дьявола здесь надо этой деревенщине, ведь и дураку ясно, что они решили наврать купцу с три короба и получить работу, которая по праву принадлежит добрым честным кальдсвикцам, они заявили, что готовы жить и умереть ради Кальдсвика, и навязали деревенщине такие взаимоотношения, при которых правота может быть доказана только силой. Крестьянин и смотритель маяка Ясон дрался с обоими пьяными, он сшиб их на землю и велел им отправляться домой спать, а арестованный стоял у стены, дул на руки и стучал ногой об ногу, чтобы скоротать время.

— Ну вот, — сказал крестьянин, обратив кальдсвикцев в бегство. — Хорошо, что подвернулись эти жулики, я хоть согрелся. Слушай, приятель, а поесть ты не хочешь?

— Я бы не прочь, — ответил скальд.

— А у тебя есть что-нибудь с собой?

— Вообще-то у меня в кармане есть несколько бутербродов, — ответил скальд. — Но я подумал, что, раз уж со мной такое приключилось, может, это будет некстати, если я вдруг начну есть, особенно без разрешения.

— Чепуха — человек должен есть, что бы с ним ни приключилось, — заявил страж. — Никакие события никогда не отбивали аппетит у Халлдора Сноррасона[23]. Поесть — это всегда кстати. Как твой страж, я даю тебе неограниченное разрешение есть.

Крестьянин Ясон, следуя чувству долга, честно выполнял возложенные на него полицейские обязанности, однако он все же позволил себе смягчить справедливость милосердием.

Не переставая постукивать ногами о землю и друг об дружку, скальд вытащил из кармана бутерброды. Он так закоченел, что, кусая, вынужден был держать хлеб между сжатыми кулаками. Начав есть, он немного согрелся. Несколько чаек прилетели с моря и закружились над ними, скальд раскрошил кусочек хлеба и бросил чайкам. У стража еда была завернута в тряпку, ее было побольше и она была получше, чем у Оулавюра Каурасона, и страж дал арестованному кусок копченой баранины. Они сидели на крыльце купеческого дома и ели, луну окружал морозный венец. Все окна в доме были освещены, внутри царило праздничное веселье, слышались громкие споры, анекдоты, сморкание старосты, песни, звон столового серебра и рюмок. Время от времени до арестованного и его стража долетал запах жаркого, кофе и табачного дыма.

Сперва они ели молча, потом крестьянин нарушил молчание.

— Послушай, приятель, — сказал он, — ты скальд, и потому мне очень хотелось бы узнать, как ты относишься к Гуннару из Хлидаренди? Не кажется ли тебе, что Гуннар из Хлидаренди был самым великим человеком из всех исландцев?

— Ну, этого бы я, пожалуй, не сказал, — ответил скальд. — Но, несомненно, во многих отношениях он был великий человек.

— Нет, он был великий во всех отношениях! — заявил крестьянин и смотритель маяка Ясон. — Он единственный, о ком в древних книгах говорится, что он мог подпрыгнуть в полном вооружении на высоту своего роста и прыгал назад так же, как и вперед. Указывается даже время и место, где это было. Если не ошибаюсь, это было на востоке, на острове Эйсюсла в битве с братьями Халльгримом и Кольскеггом, в тот раз, когда Гуннар отнял у Халльгрима заколдованное копье. Гуннар отпрыгнул назад за бревно, лежавшее поперек судна, и таким образом спасся от смертельного удара копьем.

— Да, — сказал скальд, — а мы тут сидим под дверью у добрых людей.

— Что? — спросил страж. — О ком это ты?

— Ни о ком, — ответил скальд. — Мало ли что придет в голову.

— Я часто думаю о Гуннаре из Хлидаренди, — продолжал страж. — Когда светит луна, вот так же как теперь, я всегда вспоминаю, что Гуннар один из немногих исландцев, сочинявших стихи одинаково хорошо как при жизни, так и после смерти. Вот в такую же лунную ночь он повернулся в своем кургане, посмотрел на луну и сказал вису:

Молвил сурово воитель,Подвигов дерзких вершитель,Светлый, с доблестным сердцем,Грозный отец Хагни:Тот, кто ходит в шлеме,Тот, кто мечом препоясан,Лучше смерть увидит,Чем отступит в битве,Чем отступит в битве.

По-моему, это лучшие стихи, какие только были написаны на исландском языке, хотя их и сочинил покойник. Для человека, живущего на отдаленном мысе, большое утешение думать о тех временах, когда народ имел право называться народом и жить в этой стране. Теперь в Исландии больше никто не борется, разве что какой-нибудь лишенный чести негодяй или неудачник набросится во хмелю на честных людей.

Оулавюр Каурасон сказал:

— А мы сидим тут с тобой ночью под дверью у добрых людей да дрожим от холода, ты герой, я скальд — двое убогих.

— Ты что, спятил? — спросил страж. — Когда это я был убогий? А если ты замерз, вот тебе кусок двенадцатилетней[24], вернее, тринадцатилетней полярной акулы — ешь.

— Большое спасибо, — сказал скальд. — Я не сомневаюсь, что мясо акулы очень полезно, но, к сожалению, я не выношу ни вкуса его, ни запаха.

Тогда смотритель маяка возмутился и сказал, что это как раз в духе проклятого нового времени: лучше подохнуть, чем понюхать акулье мясо.

— Стыд и позор называть исландцами людей, которые брезгуют запахом акульего мяса.

— Надеюсь, ты не рассердишься на меня, милый Ясон, если я задам тебе один вопрос, — сказал скальд. — Можешь не отвечать на него, если не хочешь. Как ты думаешь, ел ли Кьяртан, сын Олава, двенадцатилетнюю акулу за день до того, как он посватался к Гудрун, дочери Освивра[25]?

— Точно я тебе этого сказать не могу, — ответил смотритель маяка. — Но я знаю одно, герои саг ни в коей мере не походили на современные ничтожества, которые считают себя великими и презирают простого человека. И Гудрун, дочь Освивра, не стеснялась стирать в ручье белье, хотя была знатной женщиной, а в то утро, когда был убит Кьяртан, она напряла шерсти на двенадцать локтей сукна.

Кончив есть, они еще некоторое время посидели на крыльце, веселье в доме не стихало. Страж немного встревожился.

— Мне, конечно, совершенно безразлично, что со мной будет после этой ночи, — сказал скальд. — Но не исключено, что завтра у меня начнется воспаление легких.

— Во всем Йомсбурге не нашлось бы ни одного человека, который произнес бы хоть одно трусливое слово или испугался чего-нибудь даже тогда, когда действительно грозила опасность, — сказал крестьянин Ясон. — А ты побегай немного по берегу и разогреешься.

Скальд Оулавюр Каурасон начал хлопать себя руками и неуклюже подпрыгивать, страж угрюмо ходил взад и вперед под окнами купца; съев кусок двенадцатилетней акулы, он был нечувствителен к холоду. Наконец арестованный устал прыгать и снова укрылся от ветра за стеной дома.

— Ну как, стало теплее? — спросил страж.

— Едва ли, — ответил скальд. — У меня колет в груди.

Тут Ясон призадумался. Как старый верный смотритель Тойнгарского маяка, он испытывал потребность честно нести службу на вверенном ему властями посту, подчиняясь приказу, он должен был стеречь арестованного, не обращая внимания, заболеет ли тот воспалением легких или вообще замерзнет насмерть тут же на улице. Но тем не менее в груди стража требовало себе местечко и сострадание, долг человека по отношению к человеку, долг, стоящий выше закона и службы и не задающий вопросов, кто тот человек — преступник и осквернитель твоего рода или добрый друг и родственник.

— Может, председатель окружного суда передумал и не повезет тебя в Адальфьорд этой ночью? — сказал страж.

— Может, он просто забыл про нас? — сказал Оулавюр Каурасон.

— Если хочешь, я могу постучать и спросить судью от твоего имени, что он намерен делать, ведь это касается непосредственно тебя, — предложил страж.