Теодор Фонтане - Шах фон Вутенов
- Мы ждем. Что нынче всплыло на поверхность?
- Весь город в волнении. Говоря «весь город», я, конечно же, подразумеваю театр.
- Театр и есть город. Вы напрасно оправдываетесь. Ну, а теперь дальше.
- Раз ваше высочество приказывает. Дело в том, что в лице нашего вождя и старейшины нам нанесена весьма чувствительная обида, следствием коей явился доподлинный театральный мятеж. Вот, значит, каковы новые времена, вот каковы сливки бюргерства, вот каково уважение к прусским belles lettres et beaux arts[38]. «Поклонение искусств» - это всем по душе, но поношение искусств - это уж никуда не годится.
- Любезный Дуссек, - перебил его принц,- ваши мысли заслуживают всяческого уважения. Но поскольку вы заговорили об искусстве, я вынужден вас просить не злоупотреблять искусством ретардации. Если возможно, сообщите нам факты. Что, собственно, произошло?
- С Иффландом случилась беда. Он не получает ордена, о котором столько говорилось.
Хозяин и гости расхохотались. Зандер всех заливистее. Ноштиц же проскандировал:
- Parturiunt montes, nascetur ridiculus mus[39].
Но Дуссек и впрямь был в волнении, еще возросшем от этой вспышки веселья. Особенно он досадовал на Зандера.
- Вы смеетесь, Зандер. Однако здесь это касается только вас и меня. Ибо против кого же заострено копье, как не против бюргерства в целом?
Принц через стол протянул ему руку.
- Отлично, любезный Дуссек. Я люблю подобные выпады. Расскажите, как это случилось.
- Прежде всего - неожиданно. Как гром среди ясного неба. Вашему высочеству известно, что о награждении речь шла уже давно, и мы, позабыв о зависти к собрату по искусству, радовались, словно орден предназначался нам всем. Все складывалось хорошо, и «Осененный силой» - двор очень интересовался спектаклем - должен был стать поводом и последним толчком для этого отличия. Иффланд - масон (последнее тоже давало нам надежду), ложа действовала весьма энергично и склонила на свою сторону королеву. И тем не менее все рухнуло. Пустяки, скажете вы, но нет, это очень важно. Такие пустяки - соломинка, по ней видно, куда дует ветер. А у нас он сейчас, как и раньше, дует с той же стороны. «Chi va piano, va sano»[40],- гласит пословица. Но в Пруссии следовало бы говорить: pianissimo[41].
- Вы сказали - рухнуло, Дуссек. Но из-за чего?
- Из-за влияния придворных кругов. В этой связи называют имя Рюхеля. Вообразив себя ученым, он объявил, что гистрионы и ныне и присно стояли очень низко, за исключением разве что времен Нерона. А эти времена вряд ли можно взять за образец. Он преуспел. Ибо какой же всехристианнейший король захочет быть Нероном, он даже его имени слышать не желает. Итак, мы узнали, что все это дело пока что отложено ad acta[42]. Королева опечалена, а нам, видно, остается сострадать сей высочайшей печали. Новые времена и старые предрассудки.
- Дорогой маэстро,- начал Бюлов,- к сожалению, я убеждаюсь, что мысли у вас изрядно опережают чувства. Впрочем, это общее явление. Вы говорите о предрассудках, в которых мы увязли, но сами вы также увязли в них вместе со всем вашим бюргерством, которое не стремится создать новый свободный общественный строй, а, одержимое ревностью и тщеславием, пытается встать в ряд привилегированных старых классов. Но так им это не удастся. Место ревности, изнуряющей сердце нашего третьего сословия, должно заступить безразличие к подобным ребячествам, давно уже себя изжившим. Для того, кто не верит в привидения, их больше не существует, тот, кто не придает значения орденам, тщится их искоренить, искореняя тем самым опасную эпидемию.
- А господин фон Бюлов, наоборот, тщится создать новое королевство - Утопию,-вмешался Зандер.-Я, со своей стороны, до поры до времени полагаю, что болезнь, о которой он говорит, все дальше распространяется с востока на запад, по не утихает и в обратном направлении - запад - восток. Более того, внутренним оком я вижу дальнейшее ее распространение и расцвет орденской флоры двадцати четырех классов, под стать классификации Линнея.
Присутствующие единодушно поддержали Зандера, и решительнее всех принц. В человеческой натуре, видно, заложена какая-то тяга к нарядам и украшениям, а посему и к побрякушкам такого рода.
- Да,- продолжал он,- и вряд ли существует степень ума, предохраняющая от этой слабости. Думаю, что все здесь считают графа Калькрейта умным человеком, к тому же более других презирающим «суету сует» наших дел и мыслей. И все же, когда граф, надеясь на Черного орла, получил Красного, он швырнул его в ящик стола, крикнув: «Лежи, покуда не почернеешь». Такое изменение цвета и произошло со временем.
- Странная эта история с Калькрейтом,- сказал Бюлов,- откровенно говоря, мне больше по душе другой наш генерал, сказавший: «Я готов отдать Черного, чтобы освободиться от Красного». Впрочем, я менее строг, чем это может показаться. Существуют награды, каковые не считать за награду было бы признаком глупости или низкой души. Адмирал Сидней Смит, прославленный защитник Сен-Жан-д'Акр и ненавистник орденов, тем не менее очень ценил безделку, которую епископ акрский вручил ему со словами: «Мы получили эту вещь из рук Ричарда Львиное Сердце и через шестьсот лет возвращаем драгоценную реликвию тому из его соплеменников, кто бесстрашно, как он, защищал наш город». Повторяю, только убогий или дурак мог бы не порадоваться такой награде.
- Как я рад слышать эти слова из ваших уст,- проговорил принц.- Они укрепляют мое чувство к вам, милый Бюлов, и лишний раз доказывают, прошу прощения, что черт не так страшен, как его малюют.
Принц еще не кончил говорить, когда к нему подошел слуга и шепотом доложил, что курительный столик приготовлен и кофе подан. Хозяин тотчас же поднялся и повел своих гостей - Бюлова он даже взял под руку - на балкон, куда вела дверь из столовой. Большая, белая в голубую полосу маркиза, с кольцами, весело дребезжавшими на ветру, была уже опущена, и сквозь ее свисавшие фестоны, вниз по течению реки, виднелись окутанные туманом башни столицы, а вверх - едва-едва одевшиеся листвой деревья Шарлоттенбургского парка, за которыми садилось солнце. Все молча любовались прелестным ландшафтом, а когда спустились сумерки и слуга внес лампу с абажуром, почти не отбрасывающим тени, гости расселись по местам и закурили голландские трубки, причем каждый выбрал ту, которая ему больше нравилась. Лишь Дуссек, знавший, как принц любит музыку, в одиночестве импровизировал что-то за роялем, стоявшим в столовой, и, слегка повернув голову, видел своих вновь оживленно беседовавших сотрапезников да искорки, время от времени вылетавшие из глиняных трубок.
В разговоре орденская тема больше не возникала, затронут был разве что повод к ее возникновению, то есть Иффланд и предстоящий спектакль. Альвенслебен при сем заметил, что недавно слышал несколько песен, вставленных в текст. Кстати, и Шах тоже. Было это в салоне очаровательной госпожи фон Карайон, ее дочь Виктуар пела их, а Шах ей аккомпанировал.
- Мать и дочь Карайон,- проговорил принц.- Ни одно имя я теперь не слышу чаще, чем их имя. Моя милая подруга Паулина мне уже раньше рассказывала об этих дамах, а недавно о них говорила Рахель. Все объединяется, чтобы возбудить мое любопытство и заставить меня искать каких-нибудь связей для знакомства с ними,- впрочем, таковые, думается мне, все же найдутся. Я отлично помню прелестную барышню Карайон на детском балу у Массова, где, как всегда на детских балах, можно было вдосталь насладиться выставкой взрослых, вполне расцветших красоток. Говоря «расцветших», я, собственно, еще ничего не сказал. Нигде и никогда не приходилось мне видеть больше тридцатилетних красавиц, чем на детских балах. Как будто близость подростков, сознательно или бессознательно помышляющих о ниспровержении, вдвойне, втройне подстегивает тех, что еще царят сегодня, подчеркнуть свой перевес, перевес, коего завтра, возможно, уже не будет. Так или иначе, господа, все мы знаем, что детские балы устраиваются только для взрослых, проследить за первопричинами сего интереснейшего явления - подходящая задача для нашего Генца. Бухгольц, ваш философический друг, любезный Зандер, для такой игры, по-моему, недостаточно грациозен. Впрочем, ни слова порицания, ведь он ваш друг.
- Да, но этого друга я в любую минуту готов принести в жертву вашему высочеству. И полагаю, что в данном случае позволительно будет это добавить не только из соображений чисто личных, но и по причине общего характера. "Как детские балы, согласно точке зрения и опыта вашего королевского высочества, отлично обходятся без детей, так и дружба спокойно существует без друзей. Суррогаты, пожалуй, самое главное в жизни и, конечно же, наилучший экстракт мудрости.
- У вас, наверно, очень хорошо на душе, милый Зандер, если вы можете публично исповедоваться в столь чудовищных воззрениях,- живо откликнулся принц.- Mais revenons а notre belle[43] Виктуар. Она участвовала в живых картинах, которыми юные девицы открыли праздник, и, если память мне не изменяет, изображала Гебу, протягивающую кубок Зевсу. Да, да, так оно и было, покуда я это говорил, ее образ отчетливо предстал перед моим внутренним взором. Ей было лет пятнадцать, и талия этого создания, казалось, вот-вот переломится. Но такие талии не переламываются. «Comme un ange»[44],- заметил старый граф Неаль; он стоял рядом со мною и докучал мне своими восторгами, потому что они казались мне карикатурой на мои. Я был бы очень рад возобновить знакомство с обеими дамами.
