Эрнст Гофман - Тайны
"О, лучше бы мне не родиться на свет, о, если бы не было этого дня!" воскликнул барон трагически, когда оба спешились около дома барона. "Чёрт, продолжал он, ударяя себя по лбу кулаком, – чёрт бы побрал верховую езду и всех лошадей вместе с ней. Самый страшный позор принесла она мне сегодня!" "Видишь, – заговорил ритмейстер спокойно и невозмутимо, – видишь, дорогой брат, вот ты опять пытаешься свалить на верховую езду и на благородное лошадиное племя то, в чём виноват лишь ты один. Если бы ты спросил меня заранее, может ли мой конь участвовать в демонических заговорах, я сказал бы – нет, и ничего бы не произошло". Страшное подозрение закралось в душу барона также и в отношении Шнюспельпольда, потому что к ужасу своему он заметил его среди гостей банкира.
"Господин барон!
Ваше поведение вчера у ограды моего загородного дома было отвратительно смешным. Никто не может обижаться, только Вас постигла беда и насмешки. Но и я, и моя дочь просим Вас в будущем не появляться в нашем доме. Я скоро возвращаюсь в город; если Вы, дорогой господин барон, опять хотите делать сделки с хорошими бумагами, прошу не пройти мимо моей конторы. Остаюсь преданнейшим и т. Д.
Берлин, такого-то…
Натанаэль Симсон
(за себя и дочь Амалию Симсон)".
Шестой листок
Здесь также можно соединить три листка, так как в известном смысле они составляют конец тех приключений, которые произошли с бароном Теодором фон С. И с прекрасной гречанкой. На первом листке письмо ассистента канцелярии Шнюспельпольда барону Теодору фон С. Вот его текст:
"Высокородный господин барон!
Наконец – благодарение тёмным силам – я могу окончательно спасти Вас от Вашей безутешности и сообщить Вам заранее, что колдовство удалось, и Ваше счастье, а также и моё, окончательно закреплено. Я уже говорил, что планеты благоприятствуют Вам, то, что для других становится источником ущерба, Вас приводит к цели. Дурацкий эпизод у сада Симсона, свидетелем которого мне случилось быть, как раз и разрушил чары, которыми коварный старик хотел Вас опутать. К этому присоединилось и то, что последние две недели Вы строго следовали моим предписаниям, не выходили из дому и, тем более, не поехали в Мекленбург. Правда, это произошло оттого, что после этого события, где бы Вы ни появлялись, Вас всюду встречали насмешками, а для путешествия Вам недоставало ожидавшегося векселя, но это всё равно. В ближайшую ночь равноденствия, т. е. в ночь с сегодняшнего дня на завтра колдовство завершится, принцесса будет привязана к Вам навсегда и больше никогда не сможет от Вас оторваться. Когда часы пробьют двенадцать, Вы должны быть в греческом одеянии в Тиргартене у статуи Аполлона, там будет торжественно заключён союз, который ещё через несколько дней будет торжественно скреплён по всем правилам ритуала греческой церкви. Необходимо, чтобы во время церемонии в Тиргартене Вы вели себя прилично и точно следовали знакам, которые я подам. Итак, мы встретимся этой ночью ровно в двенадцать часов, в греческом платье.
С совершеннейшим и т. д.
(Вручено Астариоту для передачи)".
Второй листок написан очень изящным почерком, вполне разборчиво, этот почерк ещё не встречался. Вот что там сказано:
"На той самой скамье в Тиргартене, на которой он нашёл роковой бумажник, сидел барон Теодор фон С., закутанный в пальто, в греческом тюрбане на голове. Со стороны города раздавался колокольный звон. Пробило полночь. Сильный ветер шумел в деревьях и кустарнике, летали ночные птицы, со свистом рассекая воздух, становилось всё темнее, время от времени свет луны пробивался сквозь облака, лучи освещали деревья, и тогда казалось, что странные призрачные образы перебегают по аллеям и шёпотом ведут свои призрачные разговоры, играя в таинственную и странную игру. В глубоком ночном одиночестве барона охватил страх. "Так вот начало праздника любви, который тебе обещан? Силы небесные! Если бы мне догадаться наполнить охотничью фляжку ямайским ромом и без ущерба для греческого одеяния повесить её на шею, подобно вольным стрелкам, я мог бы сейчас глотнуть оттуда".
В этот момент невидимые руки сняли пальто с плеч барона. Он в ужасе вскочил, собираясь бежать, но тут сквозь лес пролетел дивный мелодичный звук, ему ответило отдалённое эхо, ветер зазвучал нежнее, месяц победно рассёк облака и осветил прекрасную высокую фигуру, окутанную вуалью. "Теодорос", – выдохнула она, откидывая вуаль. О небесное блаженство! Барон узнал принцессу в роскошном греческом наряде, в тёмных волосах её сверкала диадема. "Теодорос, – сказала принцесса голосом, полным любви, – мой Теодорос, да, я нашла тебя, я твоя, возьми это кольцо". В этот момент в лесу как будто бы прозвучал громовой раскат, высокая женщина величественной стати с серьёзным и статным лицом вдруг встала между бароном и принцессой. "Апономерия, – закричала принцесса, как будто с радостью проснувшись от страшного сна, и бросилась на шею старой даме, смотревшей на барона пронизывающим страшным взглядом. Обнимая принцессу одной рукой, подняв другую высоко к небу, она заговорила торжественно и проникновенно: "Разрушена адские чары чёрного демона, он в позорном плену – ты свободна, высокородная княгиня, о, мой дорогой ангел, моё любимое дитя, смотри, смотри, вот он, твой Теодорос!" Ослепительный блеск засиял вокруг, в нём показалась высокая фигура героя на боевом коне, в руках трепещущее знамя, на одной стороне его красный крест в сиянии лучей, на другой встающий из пепла феникс!"
Здесь рассказ обрывается, ни о бароне Теодоре фон С., ни об ассистенте канцелярии Шнюспельпольде больше ничего не сказано. На третьем, последнем листке всего несколько слов, написанных рукой принцессы.
"О, силы небесные, злобный маг заманил меня на самый край пропасти, голова моя закружилась, я готова была упасть! И тут ты разрушила колдовство, о, Апономерия, моя вторая мать! Ха, я свободна, свободна! Путы разорваны! Он мой раб, я могла бы его растоптать, если бы не сострадание к его жалкому положению! Я хочу великодушно оставить ему его магические инструменты. Теодорос, я видела тебя в зеркале, из него мне навстречу сияет счастливейшее будущее! Да, я сплетаю из пальмы и лавра венок, который украсит твою корону! О! Стой, моё сердце! Не разорвись от беспредельного восторга! Нет! Я буду терпеть и ждать до тех пор, когда придёт время и Теодорос меня позовёт! Апономерия со мной, а маг укрощён!"
На полях этого листка Шнюспельпольд написал мелким почерком:
"Я подчиняюсь своему жребию. Принцесса так добра, что он остаётся довольно сносным. Она оставила мне косу и ещё кое-что из игрушек вдобавок. Один Бог знает, как мне теперь придётся жить в Греции. Я расплачиваюсь за собственную глупость, потому что, несмотря на все мои каббалистические знания, я всё-таки не понял, что фантазёр и франт ещё меньше годится для высоких целей, чем пробковая затычка, и что Терапим пророка Зифура был куда более разумным существом, чем господин барон Теодор фон С., и гораздо скорее мог сойти за возлюбленного принцессы Теодороса Капитанаки".
Остаётся ещё несколько записей барона Ахатиуса фон Ф.
"История наделала много шума в Б. Промокший до костей, одеревеневший от холода, вскоре после полуночи твой племянник появился у Кемпфера. Ты знаешь, что это название увеселительного заведения в Тиргартене. Он был одет в странное турецкое или, как говорят, новогреческое платье и попросил поскорее подать ему чаю с пуншем или с ромом, иначе он сейчас умрёт. Чай подали. Но вскоре он стал говорить какую-то бессмыслицу, так что Кемпфер, который, к счастью, знал барона, часто бывавшего у него, решил, что барон тяжело заболел и велел в карете отвести его домой. Весь город думает, что он сошёл с ума, и то, что он вытворял в последнее время, считает признаками болезни. Однако, по мнению врачей, у него только очень высокая температура. Правда, бред у него весьма странный. Он говорит о каббалистических ассистентах канцелярии, которые его заколдовали, о греческих принцессах, магических бумажниках, прорицателях-попугаях, всё наперемешку. Но главное, что он всё время повторяет, это рассказ об Энпузе, с которой он был обручён, потом изменил ей, и теперь она из мести высосет его кровь, так что спасенья нет, он должен умереть".
"Ты можешь совершенно успокоиться, мой друг! Твой племянник на пути к полному выздоровлению. Чёрные мысли всё больше отходят, и он уже способен наслаждаться всем тем прекрасным, что предлагает ему жизнь. Так, например, вчера он был безмерно счастлив видеть новомодный фасон шляпы, в которой посетил его граф фон Е., так что, сидя в постели, он надел её сам и попросил подать зеркало. Он уже ест телячьи котлеты и пишет стихи. Самое позднее через месяц я привезу тебе племянника в Мекленбург, в Берлине он не должен оставаться, я уже говорил, что его истории наделали здесь шума, и стоит ему появиться, как вновь начнутся разговоры и т. д."
