Джон Пристли - Герой-чудотворец
– Именно это, – с готовностью воскликнул Кинни. Он повернулся к Хэбблу: – Оставайтесь здесь, пока я не вернусь. И не забивайте себе голову всякими мыслями о потере работы. Будущее вам обеспечено. Об этом позабочусь я.
Через полчаса Кинни говорил с Шаклворсом по телефону:
– …Да, моя мысль – сделать для газеты из него фигуру… Да, именно это… О, польза во всех отношениях… Да, нечто такое… И политическая сторона… И, конечно, реклама… Нет, я полагаю, долго мы не сможем его использовать, но какая разница?.. Да, как только новость остынет, мы с ним расстанемся… Почему? Подумайте, сколько он даст хотя бы рекламе… Мы создадим ему капитал… Вы сами убедитесь, что скажет шеф. Я уверен – идея ему понравится. Так или иначе, завтра я привезу Хэббла… О, он производит впечатление скромного и покладистого парня… Нет, нет, всё в порядке… Что? В отдел информации? Хорошо. Спокойной ночи. Это отдел информации? Это ты, Том?.. Можешь? Хорошо… Да, через всю полосу… Готов? Давай – «Герой-чудотворец».
3. Вот он, Лондон
Следующим утром в одиннадцать часов Чарли уже сидел в купе вагона первого класса лондонского экспресса напротив мистера Кинни. Он чувствовал себя не в своей тарелке. На нем был его лучший костюм, лучшие сорочка и галстук, лучшие ботинки – всё это придавало ему щеголеватый вид. Обожженная рука лежала в темной шелковой косынке. Выглядел он хорошо, намного лучше, чем на тех двух фотографиях, которые были помещены в утреннем выпуске «Дейли трибюн». Но чувствовал он себя не в своей тарелке и был даже немного напуган. Нелепое ночное происшествие само по себе было скверным, но оно произошло в темноте, как будто во сне, и поэтому казалось не таким страшным. А сейчас был день, светило солнце, и вместо того, чтобы войти в свою колею, всё обернулось необычно. Вот он в будничный день едет в Лондон, где он был всего раз, три года назад во время финальной игры на кубок. Напротив, почти не замечая его, сидит мистер Кинни. Он курит сигару и просматривает газеты. И в одной из них, в «Трибюн», – его фотография и большая заметка, в которой мистер Кинни расхваливает его. Его называют героем, хотя сам-то он знает, что он никакой не герой. Но об этом написано в «Трибюн» крупным шрифтом, и тысячи, тысячи людей в разных местах, должно быть, уже прочитали о нем.
Одним из этих тысяч людей была миссис Фосет, его хозяйка. Она сразу же расплакалась. Когда она увидела его руку, заплакала опять. Узнав, что он уезжает в Лондон, она вновь расплакалась. Последний раз она плакала, когда он прощался. Вообще-то она была не из плаксивых, но последнее событие оказалось выше ее сил. В это утро она не только восторгалась, но и плакала. Сейчас она, наверное, ходит по Дак-стрит и показывает всем газету. Газета не выходила у Чарли из головы. Он и радовался ей и стыдился ее. Сейчас существовало уже два Чарли: один из них, одетый в приличный синий костюм, сидел в купе, другой был на первой странице газеты – как будто он голый стоял на главной улице. На вокзале много людей глазело на него, а два или три человека даже крикнули ему: «Молодец, старина Чарли!» Потом, когда он уселся в купе, к нему ринулся полный, хорошо одетый интеллигентного вида мужчина. Он пожал ему руку и заявил, что Чарли делает честь стране. Чарли при мысли об этом опять, как червяк, заерзал на диване. И в Лондоне это всё будет продолжаться? Он надеялся, что мистер Кинни заговорит, так как ему хотелось поделиться своими мыслями и переживаниями. В купе их было только двое. В течение часа или около этого мистер Кинни молчал, просматривая газету за газетой. Чарли выкурил пару сигарет, глядя, как за окном проносятся светлые от солнца поля. Он мог бы тоже читать газеты, но не прикасался к ним. Почему-то этим утром читать их не хотелось. Наконец, мистер Кинни отложил последнюю газету, глянул на Чарли благосклонно, улыбнулся и спросил:
– Интересно, что чувствует человек, став вдруг знаменитостью?
– На такой вопрос сразу не ответишь, мистер Кинни, – ответил Чарли дружески и в то же время почтительно. – Я не знаменитость.
– Будешь знаменитостью. Сегодня о тебе узнало столько людей! И это еще не всё. Подожди немного.
– Подожду, мистер Кинни. Что вы собираетесь со мной делать?
– Точно я сам не знаю, Хэббл. Но думаю, что дам тебе возможность повеселиться.
– Хорошо бы, если бы мне не пришлось выступать с речами и делать тому подобное, – сказал Чарли озабоченно.
– Не придется, если ты не захочешь, не беспокойся. Будешь наслаждаться жизнью – и только. Бывал раньше в Лондоне?
– Всего один раз, три года назад во время финала на кубок. Многого я не видел, но то, что видел, не по мне. Еда дрянь – мы питались в закусочной, помню тефтели… Но что-то они не по мне.
– Никаких тефтелей на этот раз, приятель.
– Постараюсь, мистер Кинни. Куда мы поедем, когда будем в Лондоне, хотелось бы знать.
– Это я тебе расскажу, – многообещающе ответил Кинни. – Сначала ты поедешь со мною в редакцию «Трибюн», познакомишься с редактором. Возможно, тебе там придется разик-другой сфотографироваться, ответить на несколько вопросов.
– Хорошо бы, если бы не о прошлой ночи.
– Нет, с ней покончено. Тебя, наверное, спросят, о каких пор ты читатель «Трибюн», нравится ли тебе газета, а тебе она нравится, так, Хэббл?
– Так. На этот счет выкручиваться не придется.
– Тебя могут спросить, что ты думаешь о положении в стране, о правительстве и тому подобное.
– Мне скажут, что отвечать, так?
– М-м-м… Несомненно, тебе помогут, если вопрос покажется трудным. Потом тебя могут спросить что-нибудь о тебе. Возможно, тебя что-нибудь спросит молодая и красивая женщина.
Подобная перспектива не доставила Чарли удовольствия.
– Лучше бы без нее как-нибудь?
– Почему? Тебе не нравятся молодые красивые женщины? Кстати, нам следует знать об этих вещах больше. У тебя есть девушка?
– Нет. Я бы не сказал теперь, что есть, – осторожно ответил Чарли, словно опасаясь, что если вывернуть карманы, то в одном из них можно вдруг найти какую-нибудь затерявшуюся девушку. – Нет, у меня нет девушки. Говоря откровенно, девушка, с которой я проводил время, в прошлую субботу вышла замуж.
– И, наверное, сейчас жалеет. Она тебя обманула? Бросила?
– Нет, я бы не сказал, что это так, – медленно ответил Чарли всё тем же осторожным тоном, который он выбрал специально для разговора на эту тему. – Мы начали отвыкать друг от друга. Я уехал в другой город – она живет не в Аттертоне, – у нее под рукой оказался другой парень, он и до этого поглядывал на нее. Верите, она бы выбрала меня, я знаю. Я не хвалюсь. Но меня нет, да еще отвыкли, а парень этот там, вот она и решила так.
– И сейчас у тебя никого нет?
– Ага. Я теперь один.
– И тебе нравится такая жизнь?
– Не сказал бы, мистер Кинни. Если бы попалась подходящая девушка, я бы женился. Иногда своя собственная компания, особенно по вечерам, надоедает. Вот хоть это дело – то, что я еду в Лондон, – если бы у меня была девушка, я бы взял ее с собой. В таких случаях, когда переживаешь такое вот, можно было бы обсудить всё, понимаете? Я не знаю, что мне придется делать в Лондоне, когда вы привезете меня, но думаю, что мне будет скучновато.
– К твоему выбору будет сколько угодно молоденьких женщин, – ответил Кинни.
– Это я знаю. Но они не в моем вкусе. На мой взгляд у них в голове слишком свободно ветерок гуляет.
– Послушай, Хэббл, я буду говорить с тобой как друг. Быть скромным – дело хорошее, я уже тебя за это похвалил, но не перебарщивай. Ты стал «личностью». Не позволяй никому забыть об этом.
– Я всегда был личностью, – твердо заявил Чарли. – Но если вы думаете, что я считаю себя лучше других, вы ошибаетесь, мистер Кинни. Я никогда не был ни для кого подстилкой, о которую вытирают ноги, и не буду. Но дело не в этом. Я хочу сказать, что люди в Лондоне живут по-своему, так как вы, например, мистер Кинни, а я живу по-своему, и это не одно и то же.
– Ладно, увидим. Как ты смотришь, не пропустить ли нам по рюмке и позавтракать?
– Благодарю вас.
– Благодарить нет необходимости. Все расходы оплатит газета. Поэтому мы воспользуемся всем самым хорошим, что найдется в этом поезде, хотя вряд ли в нем найдется что-нибудь хорошее.
Чарли нашел, что они действительно воспользовались всем самым хорошим. До завтрака они выпили по рюмке джин-энд-биттерз[11], хотя ему этот джин-энд-биттерз не очень понравился. К завтраку мистер Кинни заказал бутылку красного вина, и Чарли помог ему распить ее. Вино ему тоже не очень понравилось – слишком кислое. От вина клонило ко сну, но всё получалось просто великолепно. Еды было много, и большей частью неплохой еды, хотя мистер Кинни и ворчал всё время. После завтрака они пили кофе без капли молока, очень горькую жидкость, и бренди. От каждого глотка бренди внутри становилось теплей и теплей. Под конец поездки Чарли совсем освоился и стал добродушным, хотя чувствовал себя не совсем уверенно, ему казалось, что всё, что происходит с ним, – происходит где-то в отдаленности. Всё это было странно, но страха он уже не испытывал. События шли, и всё, что надо было делать, это только прислониться к стенке купе и дать им идти. Но вот окна вагона затемнил вокзал Сент-Панкрас. Что ж, вокзал так вокзал. Итак, Сент-Панкрас. Толпы лондонцев. Лондон вокруг него, мили и мили Лондона. Чарли помнил только кусочек города – Стрэнд. Ну, а что дальше? Всё, что он должен был делать, спросив «что дальше?», это сидеть, прислонившись к стенке купе. Он перестал быть Чарли Хэбблом, действительным Чарли Хэбблом, он превратился в несуществующего парня, о котором будут писать длинные заметки в газете. Он не просил никого об этом. Но это их дело.
