Харпер Ли - Убить пересмешника
Мисс Моди рассмеялась.
— Я не то хотела сказать. Я говорю: если бы Аттикус Финч даже напился пьяным, он всё равно не будет таким злым и грубым, как иные люди в самом лучшем своём виде. Просто есть такие люди, они… они чересчур много думают о том свете и потому никак не научатся жить на этом. Погляди на нашу улицу и увидишь, что из этого получается.
— По-вашему, это правда — всё, что говорят про Стра… про мистера Артура?
— Что именно?
Я рассказала.
— Это на три четверти негритянские сказки, а на четверть выдумки мисс Кроуфорд, — хмуро сказала мисс Моди. — Стивени Кроуфорд однажды даже рассказала мне, будто проснулась она среди ночи, а он смотрит на неё в окно. А я спросила: что же ты сделала, Стивени, подвинулась и дала ему место? Тогда она на время прикусила язык.
Ещё бы не прикусить! Мисс Моди кого угодно заставит замолчать.
— Нет, деточка, это дом печали, — продолжала она. — Артура Рэдли я помню мальчиком. Что бы про него ни говорили, а со мною он всегда был вежлив. Так вежлив, как только умел.
— Вы думаете, он сумасшедший?
Мисс Моди покачала головой.
— Может, и нет, а должен бы за это время сойти с ума. Мы ведь не знаем толком, что делается с людьми. Что делается в чужом доме за закрытыми дверями, какие тайны…
— Аттикус со мной и с Джимом всегда одинаково обращается что дома, что во дворе!
Я чувствовала, мой долг — вступиться за отца.
— О господи, девочка, да разве я о твоём отце! Я просто старалась объяснить, что к чему. Но уж раз о нём зашла речь, я тебе вот что скажу: Аттикус Финч всегда один и тот же, что у себя дома, что на улице… Я пекла торт, хочешь взять кусок с собой?
Я очень даже хотела.
Назавтра я проснулась и увидела Джима с Диллом на задворках, они о чём-то оживлённо разговаривали. Я вышла к ним, а они опять своё — иди отсюда.
— Не пойду. Двор не твой, Джим Финч, двор и мой тоже. Я тоже имею право тут играть.
Дилл с Джимом наскоро посовещались.
— Если останешься, будешь делать всё, как мы велим, — предупредил меня Дилл.
— Ты чего задаёшься? Какой командир нашёлся!
— Поклянись, что будешь делать, как велим, а то мы тебе ничего не скажем, — продолжал Дилл.
— Больно ты стал важный! Ладно уж, рассказывайте.
— Мы хотим передать Страшиле записку, — глазом не моргнув, заявил Джим.
— Это как же?
Я старалась подавить невольный ужас. Мисс Моди хорошо говорить, она старая, и ей уютно сидеть у себя на крылечке. А мы — дело другое.
Джим собирался насадить записку на удочку и сунуть сквозь ставни в окно Рэдли. Если кто-нибудь пойдёт по улице, Дилл зазвонит в колокольчик.
Дилл поднял руку — в ладони у него был зажат серебряный обеденный колокольчик моей матери.
— Я подойду с той стороны, — говорил Джим. — Мы вчера с улицы видели, там один ставень болтается. Я хоть на подоконник записку положу.
— Джим…
— Нет уж, мисс Придира, сама ввязалась, так нечего теперь на попятный!
— Да ладно, только я не хочу сторожить… Джим, знаешь, в тот раз кто-то…
— Нет, будешь сторожить. Ты обойдёшь дом с тылу, а Дилл будет смотреть за улицей, если кто пойдёт, он зазвонит. Поняла?
— Ладно уж. А что вы ему написали?
Дилл сказал:
— Мы его просим очень вежливо, пускай он иногда выходит из дому и рассказывает нам, что он там делает, и пускай он нас не боится, мы ему купим мороженого.
— Вы просто спятили, он всех нас убьёт!
Дилл сказал:
— Это я придумал. По-моему, если он выйдет и посидит с нами немножко, ему станет веселее.
— А почём ты знаешь, что ему дома скучно?
— Попробовала бы ты сидеть сто лет взаперти и питаться одними кошками! Спорим, у него борода выросла вот до этих пор.
— Как у твоего папы?
— У моего папы нет бороды, он… — Дилл запнулся, словно припоминая.
— Ага, попался! — сказала я. — Раньше ты говорил — у твоего папы чёрная борода…
— А он её летом сбрил, если хочешь знать! Могу показать тебе письмо. И ещё он мне прислал два доллара…
— Ну да, рассказывай! Может, он тебе ещё прислал кавалерийский мундир и саблю? Врунишка ты и больше никто!
Отродясь я не слыхала, чтоб кто-нибудь так врал, как Дилл Харрис. Среди всего прочего он семнадцать раз летал на почтовом самолёте, и побывал в Новой Шотландии, и видел живого слона, и его дедушка был сам бригадный генерал Джо Уилер, и он оставил Диллу в наследство свою шпагу.
— Молчите вы, — сказал Джим. Он слазил под крыльцо и вытащил жёлтое бамбуковое удилище. — Пожалуй, этим я достану с тротуара до окна.
— Если кто такой храбрый, что может пойти и дотронуться до стены, так и удочка ни к чему, — сказала я. — Пошёл бы да постучал в парадное, только и всего.
— Это… другое… дело… — раздельно сказал Джим. — Сколько раз тебе повторять?
Дилл достал из кармана листок бумаги и подал Джиму. И мы осторожно двинулись к дому Рэдли. Дилл остановился у фонаря, а мы с Джимом завернули за угол. Я прошла вперёд и заглянула за следующий угол.
— Всё спокойно, — сказала я. — Никого не видать.
Джим обернулся к Диллу, тот кивнул.
Джим привязал записку к удилищу и протянул его через палисадник к окну. Он тянулся изо всех сил, но удилище оказалось коротковато, не хватало нескольких дюймов. Он всё тыкал удилищем в сторону окна, наконец мне надоело смотреть издали, и я подошла к нему.
— Никак не закину записку, — пробормотал Джим. — В окно-то попадаю, а она там не отцепляется. Иди на улицу, Глазастик.
Я вернулась на свой пост и стала глядеть за угол на пустынную дорогу. Время от времени я оглядывалась на Джима, он терпеливо старался закинуть записку на подоконник. Она слетала наземь, и Джим снова тыкал удилищем в окно, и под конец я подумала, если Страшила Рэдли её и получит, так прочитать не сможет. Я опять поглядела вдоль улицы, и вдруг зазвонил колокольчик.
Я круто обернулась — вот сейчас на меня кинется Страшила Рэдли с оскаленными клыками… но это был не Страшила, а Дилл, он тряс колокольчиком перед самым носом Аттикуса. У Джима сделалось такое лицо, прямо смотреть жалко, и я уж ему не сказала «Говорила я тебе…» Нога за ногу он поплёлся по тротуару, волоча за собой удилище.
— Перестань звонить, — сказал Аттикус.
Дилл зажал язычок колокольчика, стало тихо-тихо, я даже подумала, лучше бы он опять зазвонил. Аттикус сдвинул шляпу на затылок и подбоченился.
— Джим, — сказал он, — ты что здесь делаешь?
— Ничего, сэр.
— Не виляй. Говори.
— Я… мы только хотели кое-что передать мистеру Рэдли.
— Что передать?
— Письмо.
— Покажи.
Джим протянул ему грязный клочок бумаги. Аттикус с трудом стал разбирать написанное.
— Зачем вам, чтобы мистер Рэдли вышел из дому?
— Мы думали, ему с нами будет весело… — начал Дилл, но Аттикус только взглянул на него, и он прикусил язык.
— Сын, — сказал Аттикус Джиму, — слушай, что я тебе скажу, повторять я не намерен: перестань мучить этого человека. И вы оба тоже.
Как живёт мистер Рэдли — его дело, сказал Аттикус. Захочет он выйти на улицу — выйдет. Хочет сидеть дома — имеет на это право, и нечего всяким надоедам (а это ещё очень мягкое название для таких, как мы) совать нос в его дела. Кому из нас понравится, если вечером перед сном Аттикус без стука вломится к нам в комнату? А ведь, в сущности, так мы поступаем с мистером Рэдли. Нам кажется, что мистер Рэдли ведёт себя странно, а ему самому это вовсе не кажется странным. Далее, не приходило ли нам в голову, что, когда хочешь что-нибудь сказать человеку, вежливее постучать в парадную дверь, а не лезть в окно? И последнее: пока нас не пригласят в дом Рэдли, мы будем держаться от него подальше и не будем играть в дурацкую игру, за которой Аттикус однажды нас застал, и поднимать на смех кого бы то ни было на нашей улице и вообще в нашем городе…
— Вовсе мы его не поднимали на смех, — сказал Джим. — Мы просто…
— Ах, значит, этим вы и занимались?
— Чем? Поднимали на смех?
— Нет, — сказал Аттикус. — Просто разыгрывали историю его жизни на глазах у всех соседей.
Джим, кажется, даже возмутился.
— Не говорил я, что мы разыгрываем его жизнь! Не говорил!
Аттикус коротко усмехнулся:
— Вот сейчас и сказал. И чтоб больше вы все трое этими глупостями не занимались.
Джим посмотрел на отца, разинув рот.
— Ты ведь, кажется, хочешь быть юристом? — Аттикус как-то подозрительно поджал губы, словно они у него расплывались.
Джим решил, что выкручиваться бесполезно, и промолчал. Аттикус ушёл в дом за какими-то бумагами, которые он с утра забыл захватить с собой, и тогда только Джим сообразил, что попался на старую-престарую юридическую уловку. Он стоял на почтительном расстоянии от крыльца и дожидался, чтобы Аттикус вышел из дому и опять направился в город. И когда Аттикус отошёл так далеко, что уже не мог услышать, Джим заорал ему вслед:
