Чарльз Диккенс - Тайна Эдвина Друда
— Удивляюсь, что у него не находится конкурентов.
— Находятся, мистер Джаспер, да и не один. Но он их всех отгоняет камнями. Вот только не знаю, к чему это можно приравнять — эту вот мою с ним систему? — продолжает Дердлс все с той же пьяной важностью. — Как бы вы ее назвали, а? Нельзя ли сказать, что это вроде как новый проект… э-э.. гм… народного просвещения?
— Пожалуй, все-таки нельзя, — отвечает Джаспер.
— Пожалуй, нельзя, — соглашается Дердлс. — Ну ладно, так мы и не будем подыскивать ей название.
— Он все еще идет за нами, — говорит Джаспер, оглядываясь. — Что ж, это и дальше так будет?
— Если мы пойдем задами — а это всего короче, — так не миновать идти мимо «Двухпенсовых номеров для проезжающих», — отвечает Дердлс. — Там он от нас отстанет.
Они следуют далее в том же порядке: Депутат в качестве арьергарда движется развернутым строем и нарушает ночную тишину, ведя беглый огонь по каждой стене, столбу, колонне и всем прочим неодушевленным предметам, какие попадаются им на этой пустынной дороге.
— Есть что-нибудь новенькое в соборных подземельях? — спрашивает Джон Джаспер.
— Что-нибудь старенькое, вы хотите сказать, — бурчит в ответ Дердлс. — Не такое это место, чтоб там новому быть.
— Я хотел сказать, какая-нибудь новая находка.
— Да, нашелся там еще один старикан — под седьмой колонной слева, если спускаться по разбитым ступенькам в подземную часовенку; и сколько я мог разобрать (только по-настоящему я его разбирать еще не начал), он из тех, самых важных, с крюком на посохе. И уж как они там протискивались, с этими крюками, бог их ведает — проходы-то узкие, да еще ступеньки, да двери, а ну как еще двое встретятся — небось частенько цепляли друг дружку за митры!
Джаспер не пытается внести поправку в чересчур реалистические представления Дердлса о быте епископов; он только с любопытством разглядывает своего компаньона, с головы до ног перепачканного в засохшем растворе, известке и песке — как будто чем дальше, тем все больше проникаясь интересом к его странному образу жизни.
— Любопытная у вас жизнь, — говорит он, наконец. Ничем не показывая, принимает ли он это за комплимент или наоборот, Дердлс ворчливо отвечает:
— У вас тоже.
— Да, поскольку судьба и меня связала с этим мрачным, холодным и чуждым всяких перемен местом, пожалуй, вы правы. Но все же ваша связь с собором гораздо интереснее и таинственнее, чем моя. Мне даже хочется попросить вас — возьмите меня к себе в науку, в бесплатные помощники, и позвольте иногда вас сопровождать, чтобы я тоже мог заглянуть в один из тех древних тайников, где вы проводите свои дни.
Дердлс отвечает как-то неопределенно:
— Ну что ж. Все знают, где найти Дердлса, ежели он потребуется, — что, хотя и не вполне удовлетворительно как точный адрес, но справедливо в том смысле, что Дердлса всегда можно найти блуждающим по обширным владениям собора.
— Что мне всего удивительнее, — продолжает Джаспер, развивая все ту же полюбившуюся ему тему, — это необыкновенная точность, с которой вы определяете, где захоронен покойник. Как вы это делаете?.. Что? Узелок вам мешает? Дайте я подержу.
Дердлс в эту минуту остановился (в связи с чем Депутат, зорко следивший за каждым его движением, немедля ретировался на середину дороги), и теперь, оглядываясь по сторонам, каменщик ищет, на что положить свой узелок; Джаспер приходит к нему на помощь и освобождает от ноши.
— Достаньте-ка оттуда мой молоток, — говорит Дердлс, — и я вам покажу.
Клик, клик. И молоток переходит в руки Дердлса.
— Ну смотрите. Вы ведь, когда ваш хор поет, задаете ему тон, мистер Джаспер?
— Да.
— Ну а я слушаю, какой будет тон. Беру молоток и стучу. (При этом он постукивает по каменным плитам дорожки, а насторожившийся Депутат ретируется на еще более далекую дистанцию, видимо опасаясь, как бы для эксперимента не потребовалась его собственная голова.) Стук! Стук! Стук! Цельный камень. Продолжаю стучать. И тут цельный. Опять стучу. Эге! Тут пусто! Еще постучим. Ага. Что-то твердое в пустоте. Проверим. Стук! Стук! Стук! Твердое в пустоте, а в твердом в середке опять пусто. Ну вот и нашел. Склеп за этой стенкой, а в склепе каменный гроб, а в гробу рассыпавшийся в прах старикан.
— Изумительно!
— Мне и не то случалось делать, — говорит Дердлс, вытаскивая из кармана свою двухфутовую линейку (а Депутат тем временем подкрадывается ближе, взволнованный осенившей его догадкой, что сейчас будет обнаружен клад, что косвенным путем может послужить к собственному его обогащению, а также влекомый сладкой надеждой увидеть, как кладоискатели, по его доносу, «будут повешены за шею, пока не умрут»[4]). — Допустим, этот вот молоток — это стена — моя работа. Два фута: четыре; да еще два; шесть, — бормочет он, вымеряя дорожку. — В шести футах за этой стеной лежит миссис Сапси.
— Как миссис Сапси?.. Не на самом же деле?..
— Предположим, что миссис Сапси. У нее стена потолще, но предположим, что миссис Сапси: Дердлс выстукивает эту стену — вот, где молоток, — а выстукав, говорит: «Тут между нами еще что-то есть!» И что же вы думаете? Верно! В этом шестифутовом пространстве мои рабочие оставили кучу мусора.
Джаспер заявляет, что подобная точность — это «дар свыше».
— И никакой это не дар свыше, — отвечает Дердлс, ничуть не польщенный такой похвалой. — Это я трудом добился. Дердлс все свои знания из земли выкапывает, а не хотят выходить, так он еще глубже да глубже роет, пока не подцепит их под самый корень. Эй ты, Депутат!
— Кук-ка-реку! — пронзительно откликается Депутат, снова отбегая подальше.
— Вот тебе твои полпенни. Лови! А как дойдем до «Двухпенсовых номеров», так чтоб я больше тебя не видел.
— Будь начеку! — ответствует Депутат, ловя на лету монетку и этой мистической формулой выражая свое согласие.
Им остается пересечь небольшой пустырь — бывший виноградник, некогда принадлежавший бывшему монастырю, а затем они вступают в тесный переулок, где уже издали виден приземистый и обшарпанный двухэтажный деревянный домишко, известный в Клойстергэме под названием «Двухпенсовых номеров для проезжающих»; дом этот, весь какой-то перекривленный и в такой же мере шаткий, как и моральные устои самих проезжающих, явно уже близится к разрушению; мелкий переплет в полукруглом окне над дверью почти весь выломан, и такие же дыры зияют в грубой изгороди вокруг истоптанного палисадника; ибо проезжающие питают столь нежные чувства к своему временному пристанищу (или так любят в дальнейших своих странствиях разводить костры на краю дороги), что, когда под воздействием уговоров или угроз соглашаются, наконец, покинуть милый их сердцу приют, каждый насильственно завладевает какой-нибудь деревянной памяткой и уносит ее с собой.
Для придания этой жалкой лачуге сходства с гостиницей, в окнах повешены традиционные красные занавески, вернее обрывки занавесок, и сквозь это рваное тряпье грязными пятнами просвечивают в ночной темноте слабые огоньки сальных огарков с фитилями из хлопка или сердцевины камыша, еле тлеющих в спертом воздухе двухпенсовых каморок. Когда Дердлс и Джаспер подходят ближе, их встречает надпись на бумажном фонаре над входом, уведомляющая о назначении этой хибары. Кроме того, их встречают пять или шесть неведомо откуда высыпавших на лунный свет безобразных мальчишек, то ли двухпенсовых постояльцев, то ли их приспешников и услужающих, на которых присутствие Депутата действует как запах падали на стервятника; они слетаются к нему со всех сторон, словно грифы в пустыне, и тотчас принимаются швырять камнями в него и друг в друга.
— Перестаньте, звереныши, — сердито кричит на них Джаспер, — дайте пройти!
На этот окрик они отвечают еще более громкими воплями и еще более яростным обстрелом, согласно обычаю, прочно установившемуся за последние годы в наших английских селениях, где принято теперь побивать христиан камнями, как во времена великомученика Стефана. Все это, однако, мало трогает Дердлса; ограничившись замечанием, в данном случае довольно справедливым, что у этих юных дикарей отсутствует цель в жизни, он бредет дальше по переулку.
На углу Джаспер, еще не остывший от гнева, придерживает за локоть своего спутника и оглядывается назад. Все тихо. Но в ту же минуту далекий крик «будь начеку!» и пронзительное кукареканье, как бы исшедшее из горла какого-то высиженного в аду Шантеклера, возвещает Джасперу, под чьим метким огнем он находится. Он заворачивает за угол — тут уж он в безопасности — и провожает Дердлса до самого дома, причем почтенный гробовых дел мастер так качается на ходу, спотыкаясь об усеивающие его двор каменные обломки, как будто и сам стремится залечь в одну из своих незаконченных могил.
Джон Джаспер по другой дороге возвращается в домик над воротами и, отомкнув дверь своим ключом, неслышно входит. В камине еще тлеет огонь. Он достает из запертого шкафа странного вида трубку, набивает ее — но не табаком — и, старательно размяв это снадобье чем-то вроде длинной иглы, поднимается по внутренней лесенке, ведущей к двум верхним комнатам. Одна из них его собственная спальня, другая — спальня его племянника. В обеих горит свет.
