Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие

— Игрок? — возмутился Скунмейкер. — При чем здесь игра? Дело абсолютно верное.

— Конечно, конечно, — успокоил его граф. — Вот ты ему и скажи.

— Зачем? — не успокоился Скунмейкер. — Деньги у меня есть.

— Ну, ясно. Это — большое одолжение. Только не дай Бог, чтобы он это понял! Ты ведь знаешь, какие они гордые, герцоги! Не терпят одолжений. Проси как следует.

— Хорошо, — неохотно согласился миллионер. — Странно, честное слово! Он же получит вчетверо.

— Вот мы и посмеемся, — заверил лорд Икенхем. — Он на террасе. Я сказал, что ты можешь прийти.

Он лег в освободившийся гамак и снова объяснялся с ангелом, когда ощутил, что рядом — Арчи Гилпин. Тот был красив, но тревожен.

— Вот что, — сказал он, — я вас видел с дядей Аларихом.

— Да, мы беседовали.

— Как он?

— Немного взволнован. Из него хотят вытянуть деньги.

— Ой!

— Или захотят. Вам не доводилось читать «Исповедь Альфонса», воспоминания французского лакея? Скорее всего, нет, вы тогда еще не родились. Этот Альфонс говорит: «Я ненавижу тех, кто хочет одолжить у меня деньги». Герцог, как вылитый.

Арчи добрался до волос и занялся ими. Когда он заговорил, голос его был мрачен.

— Значит, сейчас не надо просить у него тысячу?

— Скорее, нет. Почему вы спешите?

— Вот почему. Я получил письмо от Рикки. Он дает мне одну неделю, а то он возьмет в компаньоны кого-нибудь еще.

— Да, неприятно. Я сам не люблю ультиматумы. Правда, за неделю многое может случиться, Что там, за день! Вот я вам что посоветую…

Но Арчи не довелось услышать этот совет, без сомнения, ценный: на дорожке появился Скунмейкер. Отец нареченной привел жениха в беспокойное состояние. Видимо, главную роль играли очки в черепаховой оправе, а может быть — и челюсть.

Скунмейкер навис над гамаком, как грозовая туча.

— А, чертов герцог! — сказал он, и лорд Икенхем поднял брови.

— Джимми, мой дорогой! Мне кажется, ваша беседа не очень удачна. Что случилось? Тебе удалось заговорить о корпорации?

— Удалось! — отвечал Скунмейкер, оглушительно фыркнув. — Он просто взбесился. Говорил ты ему, что я занимал у тебя деньги?

— Деньги, у меня? Конечно, нет.

— А он говорит, говорил.

— Удивительно… И сколько же я тебе дал?

— Десять фунтов.

— Поразительно! Эту сумму ты даешь на чай. Знаешь, что я думаю? Я вспоминал старое время, когда нам с тобой бывало нелегко, и мы друг у друга занимали, то один, то другой. Этот герцог все путает. И отец у него был такой. И сестры, и тетки. На чем же вы порешили?

— Я ему сказал, что он не в себе, и ушел.

— Правильно. А что ты будешь делать? Мистер Скунмейкер зарделся.

— Я бы пошел поискал леди Констанс…

— Конни, — поправил лорд Икенхем. — Думай о ней именно так, иначе ничего не выйдет.

— Не выйдет, если буду думать так, — сдержанно сказал Скунмейкер.

Утро было теплое, всюду что-то звучало — и местные осы, и садовник на дальнем газоне, — а потому лорд Икенхем почти сразу уснул. Но спал он недолго; над ухом раздался вопль:

— Эй!

— Ах, это вы, Данстабл! — сказал он, просыпаясь. — Вы чем-то расстроены?

Глаза у герцога вылезли, усы плясали на ветру.

— Икенхем, вы были правы!

— В чем?

— Ну, с этим янки, как его, Скамейкер. Пришел ко мне и стал тянуть деньги на свой венерический остров.

Лорд Икенхем тихо свистнул.

— Что вы говорите! Так быстро… Подождал бы, познакомился… Приставал?

— Еще как!

— Это он умеет. А вы не поддались?

— Я?!

— Конечно, нет. С вашим здравомыслием…

— Я его прогнал.

— Понятно. Что ж, не виню. Хотя это и неудобно…

— Кому, мне?

— Понимаете, ваш племянник женится на его дочери… Герцог разинул рот.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Забыл!

— Я бы на вашем месте этого не забывал. Хорошо, что вы богаты.

— Э?

— Вам же придется содержать Арчи с семьей, да и не только их — есть Скунмейкер, есть его сестры…

— Не буду.

— Нельзя же им голодать.

— Почему?

— Вы считаете, все мы переедаем? Да, конечно, но удобно ли, если они будут побираться? Так и вижу статейки у Тилбери. Знаете, сплетни, они сами распространяются.

Герцог вцепился в гамак, от чего лорд Икенхем ощутил что-то вроде морской болезни. Гордый Данстабл забыл, как охотно схватится владелец «Мамонта» за скандальные материалы.

Тут его осенила мысль.

— А почему он будет побираться? У него есть жалованье.

— Больше нету.

— Э?

— Ему дали отставку.

— Дали? Что ему дали?

— Его уволили.

— О!

— Так он мне сказал.

— А мне?

— Наверное, боялся огорчить. Арчибальд очень деликатен.

— Он гад и кретин.

— Не скажите. Мне очень нравятся его волосы. А вам? Что ж, работы у него нет, все ложится на вас. Просто не знаю, как вы справитесь. Тысячи по две — по три, и так — годами. Какая жалость, что нельзя ему сказать, чтобы он расторг помолвку! Это бы все решило. Но вы, конечно, не можете…

— Кто, я? Почему? Прекрасная мысль. Сейчас и скажу, а не захочет, пусть пеняет на себя!

— Постойте! Вы не все поняли. А суд?

— Какой суд?

Лорд Икенхем был терпелив, как гувернантка, объясняющая простые правила арифметики слабоумному ребенку.

— Ну, как же! Если Арчи расторгнет помолвку, Майра, естественно, подаст иск. Не догадается — Скунмейкер подскажет. Присяжные будут суровы. Арчи говорит, что у нее много писем.

— Какие письма? Они оба тут живут!

— Видимо, записки. Несколько пламенных слов, которые скользнут ей в руку — днем, под дверь — ночью… Сами знаете, когда сердце молодо…

— Может, там нет ничего о браке.

— Я бы не стал это подчеркивать. Если вы вспомните, что принесло Пиквику упоминание о котлетах и томатном соусе…[127]

— Кому?

— Неважно. Когда эти записки прочитают в суде, вам придется нелегко.

— Мне? А я тут при чем? Если он такой идиот, пусть выкручивается. Я за него платить не обязан.

— Что не очень хорошо прозвучит в газетной хронике. Все-таки он ваш племянник.

Герцог выругал, племянника, лорд Икенхем с ним согласился, прибавив, однако, что его племянник Мартышка видит источник зла в дядях.

— Надежда у нас одна, — сказал он после этого.

— Какая? — спросил герцог, не видевший никакой. Глаза у него заблестели, и он подумал, что этот Икенхем — псих, конечно, но с просветами.

— Попытаемся ее подкупить. К нашему счастью, она Арчи не любит.

— Кто его полюбит, кретина?

— Дело сложнее. Вы знаете Мериуэзера?

— Это с такой мордой?

— Очень точное описание. У него есть и сердце, но его не видно.

— А что с ним такое?

— Майра его любит.

— Мериуэзера?

— Да.

— Зачем же ей Арчи?

— Дорогой Данстабл! Когда отец вот-вот разорится, уже не до любви. Она может породниться с вами!

— Это верно.

— Конечно, кому понравится брак по расчету? Но ничего не попишешь. У Мериуэзера денег нет.

— Как это нет? У них в Бразилии все богатые.

— Все, но не он. Бразильские орехи поразила таинственная болезнь, и он утратил всё.

— Кретин.

— Ваше сочувствие говорит о благородстве. Да, денег у него нет, в том и беда. Но именно поэтому Майра кинется на любой подкуп. Тогда они вступят в дело по изготовлению и продаже лукового супа.

— Мой племянник Аларих продает этот суп.

— Неужели?

— Да. Пишет стихи и продает луковый суп. Спросят в клубе: «А как ваш племянник?» — а что ответить? Они-то думают, я скажу, он дипломат какой-нибудь, а тут — суп…

— Как я вас понимаю! Я слышал, он очень питательный, но никому за него не поставили самого захудалого памятника. Однако деньги он приносит. Они расширяют производство и предложили долю моему протеже, если он внесет тысячу фунтов. Так что, когда вы скажете Майре…

— Тысячу фунтов?

— Так говорит Мериуэзер.

— Это очень много.

— В том-то и дело.

Герцог задумался. Думал он медленно, до сути дошел постепенно.

— Ага! — сказал он. — Значит, если я дам этой дуре тысячу фунтов, она передаст их морде, откажет Арчибааьду, а за морду выйдет.

— Именно. Какая точность!

До герцога к этой минуте добралась утешительная мысль: он подкупает дуру за тысячу, а получает с Эмсворта три. Если бы он мог бросать благодарные взгляды, он бы бросил один на лорда Икенхема.

— Пойду выпишу чек, — сказал он.

Когда герцог ушел, а лорд Икенхем снова стал раскачиваться в гамаке, ему показалось, что ангельский голос произнес его имя, но он поразмыслил и догадался, что ангел не станет называть его дядей Фредом, а потому — привстал, провел рукой по глазам и увидел Майру Скунмейкер. Она была прелестна, как всегда, но странно одета для деревенского утра.