Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни

— Ну вот, все в порядке. Лазар, не дурачься… Теперь я поднимусь к тебе, погляжу, все ли на месте.

И они опять гуськом поднялись по лестнице. В третьем этаже Полина робко приоткрыла дверь слева, но тетка крикнула:

— Нет, нет, напротив. Здесь комната твоего кузена.

Полина задержалась на пороге; ей понравилась эта большая комната с беспорядочно нагроможденными, как на чердаке, вещами: рояль, диван, огромный стол, книги, картины. Наконец она толкнула другую дверь и пришла в восторг, хотя ее комната показалась ей очень маленькой по сравнению с первой. Светлые обои были усыпаны голубыми розочками. В спальне стояла железная кровать с муслиновым пологом, туалетный столик, комод и три стула.

— Все в порядке, — тихо сказала г-жа Шанто, — вода, сахар, полотенце, мыло… Ну, спи спокойно. Вероника ночует в чулане, рядом. Если испугаешься чего-нибудь, постучи в стенку.

— И я поблизости, — заявил Лазар. — Если явится привидение, я приду к тебе на помощь с огромной шпагой.

Двери обеих комнат, расположенных друг против друга, были широко открыты. Полина смотрела из одной комнаты в другую.

— Привидений не бывает, — сказала она весело. — А шпага пригодится для воров… Спокойной ночи, тетя. Спокойной ночи, кузен.

— Спокойной ночи, дорогая… Ты сумеешь раздеться?

— Ну конечно… Я уже не маленькая. В Париже я все сама делала.

Они поцеловались. Уходя, г-жа Шанто сказала племяннице, что она может запереть дверь на ключ. Но девочка уже подбежала к окну, ей не терпелось знать, видно ли отсюда море. Ливень с такой силой ударял в стекла, что она не решилась отворить окно. Было очень темно, но Полина была счастлива, что море где-то здесь, совсем близко. Затем, едва держась на ногах от усталости, она обошла комнату и осмотрела мебель. При мысли о том, что у нее отдельная спальня, где ей разрешено запираться, она почувствовала себя взрослой особой и преисполнилась гордости. Однако, когда она сняла платье и, стоя в нижней юбочке, собиралась запереть дверь, ей вдруг стало страшно. А если кто-нибудь заберется, куда она убежит? Мурашки пробежали у нее по спине, она приоткрыла дверь. Лазар еще стоял посреди комнаты, он взглянул на нее.

— В чем дело? — спросил он. — Тебе что-нибудь нужно?

Она вся зарделась, хотела солгать, затем сказала с присущей ей прямотой:

— Нет, ничего… Видишь ли, я боюсь, когда дверь заперта на ключ. Я не стану запирать, хорошо? Если я постучу, значит я зову тебя. Понимаешь? Тебя, а не служанку.

Он подошел ближе, не устояв перед обаянием этой девочки, такой искренней и такой нежной.

— Спокойной ночи, — сказал он, протягивая ей руку.

Она бросилась к нему на шею и обняла его худенькими ручонками, нисколько не стесняясь того, что полураздета.

— Спокойной ночи, кузен.

Через пять минут она храбро погасила свечу и свернулась клубочком на кровати под муслиновым пологом. От усталости Полина долго не могла уснуть, она словно грезила наяву. Сперва она услышала, как, шаркая ногами, поднялась к себе Вероника и, будто желая всех разбудить, стала передвигать стулья. А потом доносилось лишь грохотание грома; дождь нещадно барабанил по черепичной крыше, от ветра дрожали оконные рамы, он с завыванием врывался в щели дверей. Еще с час продолжалась канонада, каждый обрушившийся вал отдавался в сознании девочки сильным и тупым ударом. Наступила гнетущая тишина, небытие, ей казалось, что дом плывет по воде, как корабль. Постепенно ее окутывало влажное, приятное тепло, расплывчатые мысли перенеслись к бедным людям, там, внизу, которых море выгнало из их постелей, лишило крова, ей было жалко их, хотелось помочь им. Потом все провалилось куда-то, и она заснула как убитая.

Присутствие Полины с первых же дней внесло радость в дом. Ее рассудительность, ее спокойная улыбка смягчали тайную ожесточенность, царившую в доме Шанто. Дядя нашел в ней заботливую сиделку, тетка была счастлива, что сын чаще бывает дома. Одна Вероника ворчала. Сто пятьдесят тысяч франков, запертые в ящике бюро, как бы сделали семью богаче, хотя никто до них не дотрагивался. Возникли новые родственные связи, и на фоне надвигавшегося разорения стала маячить надежда, хотя нельзя было сказать, на что именно.

На третий день ночью приступ подагры, который Шанто предчувствовал, начался. Уже целую неделю он ощущал покалывание в суставах, мурашки в конечностях, непреодолимый страх при малейшем движении. Вечером Шанто лег спать довольно спокойно, но в три часа утра у него начал болеть большой палец левой ноги. Затем боль перешла в пятку, а под конец распространилась на всю ступню. До самого рассвета он тихонько стонал, лежа весь в поту под одеялами, но не хотел никого беспокоить. Его приступы подагры были бичом для всего долга, поэтому он никого не звал и крепился до последней минуты, стыдясь своего недуга и зная, как неприязненно отнесутся домашние к его припадку. И все-таки, когда Вероника около восьми утра проходила мимо его комнаты, он не стерпел и вскрикнул от острой боли.

— Так я и знала, — проворчала служанка. — Вот он и заорал.

Она вошла и при виде Шанто, который стонал и метался на подушке, вместо того чтобы утешить его, грубо сказала:

— Обрадовали хозяйку, что и говорить.

Действительно, когда сообщили г-же Шанто и она вошла к мужу, у нее от отчаяния опустились руки.

— Опять! — сказала она. — Только я приехала и опять началось.

Она давно затаила злобу против подагры, это длилось уже пятнадцать лет. Она ненавидела ее, как врага, эта мерзавка искалечила им жизнь, разорила ее сына, погубила ее честолюбивые мечты. Не будь подагры, разве они переселились бы в эту заброшенную деревушку? Несмотря на доброе сердце, г-жа Шанто, содрогаясь от ужаса, с отвращением наблюдала за припадками мужа и заявляла, что не умеет и не может ухаживать за ним.

— Господи, как я страдаю! — кричал несчастный. — Этот приступ будет еще тяжелее, чем в прошлый раз, я чувствую. Уходи, ведь тебя это раздражает, только сейчас же пошли за доктором Казеновым.

И вот все в доме пошло кувырком. Лазар уехал в Арроманш, хотя никто в семье уже не возлагал надежд на врачей. За пятнадцать лет Шанто перепробовал всевозможные лекарства, но после каждого снадобья состояние его только ухудшалось. Вначале у него бывали слабые приступы, и притом редко, но вскоре они участились и усилились, а теперь подагра распространилась на обе ноги и даже угрожала коленному суставу. За это время на глазах у больного трижды менялись методы лечения. В конце концов его бедное тело превратилось в опытное поле, на котором как бы сражались различные модные лекарства. Сперва ему без конца ставили пиявки, потом стали прописывать неимоверное количество слабительных, а теперь стали пичкать кольхицином и окисью лития. Из-за потери крови и ослабления всего организма острая подагра постепенно стала переходить в хроническую. Местное лечение помогало не больше, от пиявок его суставы одеревенели, от опиума приступы становились длительнее, от пластыря появились язвы. Висбаден и Карлсбад не дали никакого результата, а лечение в Виши чуть не стоило ему жизни.

— Господи, как я страдаю! — неустанно повторял Шанто. — Будто собаки рвут ногу на части.

Он метался и непрерывно ворочал ногу, стараясь найти более удобное положение и облегчить свои муки. Но приступ все усиливался, при каждом движении у него вырывались стоны. Вскоре, когда боли достигли предела, стоны слились в непрерывный вопль. Начался озноб и жар, несчастный изнемогал от невыносимой жажды.

В это время Полина проскользнула в комнату. Она стояла перед кроватью и серьезно, но без слез смотрела на дядю. Г-жа Шанто, расстроенная этими криками, совсем потеряла голову. Вероника хотела поправить одеяло, тяжесть которого не мог вынести больной; но, когда она дотронулась до него своими грубыми руками, Шанто стал кричать еще сильнее и оттолкнул ее. Она внушала ему ужас, он уверял, что она тормошит его, как узел с грязным бельем.

— Тогда уж и не зовите меня, сударь, — рассвирепев, заявила Вероника и вышла из комнаты. — Коли вы гнушаетесь людьми, то делайте все сами.

Полина тихонько подошла и своими тонкими пальчиками легко и ловко отвернула одеяло. На короткое время Шанто почувствовал облегчение и не отверг ее услуг.

— Спасибо, деточка… Вот здесь, эту складку. Она весит по меньшей мере пятьсот фунтов… Ой! не так быстро! Мне страшно.

Впрочем, боли возобновились и стали еще сильнее. Видя, что жена мечется по комнате, пытаясь найти какое-нибудь занятие: то отдернет занавеску, то поставит чашку на ночной столик, — он снова рассердился.

— Прошу тебя, перестань ходить, все кругом дрожит… Когда ты делаешь шаг, мне кажется, что меня бьют молотком.

Госпожа Шанто даже не пыталась попросить извинения, чтобы его успокоить. Всегда этим кончалось. Его бросали, предоставляя страдать в одиночестве.