Льюис Уоллес - Бен-Гур
– Не бойся, будем ждать вместе. Ты можешь прожить вдвое больше, чем прожил я, и не увидеть ничего важнее этого дня.
В половине третьего часа несколько человек из черни, ютившихся в пещерах близ города, подошли к среднему кресту, встали против него – и глумились вволю. При этом один из разбойников, перестав стонать, сказал назареянину:
– Если Ты Мессия, спаси Себя и нас.
Народ одобрительно захохотал. Пока все ждали ответа, другой разбойник сказал первому:
– Или не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? Мы осуждены справедливо, потому-то достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал.
Присутствующие были изумлены, и в воцарившейся тишине разбойник продолжал:
– Помяни меня, Господи, когда приидешь в царствие Твое.
Симонид был страшно поражен: "Когда приидешь в царствие Твое". Это был главный источник его сомнений, то, о чем он так часто спорил с Валтасаром.
– Слышал? – сказал ему Бен-Гур. – Царство Его не может быть от мира сего. Он свидетельствует, говоря, что царь грядет в Свое царство...
– Молчи! – ответил Симонид таким повелительным тоном, каким он никогда не обращался к Бен-Гуру. – Молчи, умоляю тебя! Если бы Иисус ответил...
Иисус ответил уверенным и ясным голосом:
– Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю.
Симонид получил, наконец, должную награду. Здоровье разбитого тела, конечно, не могло уже быть восстановлено, не могли забыться пережитые страдания или вернуться загубленные ими годы, но перед ним внезапно раскрылась новая жизнь, которую никто не мог у него отнять, – новая жизнь за пределом настоящей, и имя ей – рай. Там обретет он царство и царя, о которых мечтал всю жизнь. И мир снизошел в его душу.
Тем временем толпа у креста была сильно удивлена. Назареянин провозгласил себя Мессией и был за это возведен на крест. И что же? На кресте Он еще увереннее, чем когда-либо, не только подтвердил свое назначение, но и обещал злодею блаженство рая. Они трепетали перед тем, что совершали. Первосвященник, несмотря на все свое высокомерие, был испуган. Что, кроме истины, могло дать человеку такую уверенность? И истина эта то, что Он Бог?
Дыхание назареянина становилось труднее, вздохи – тяжелее. Только три часа прошло со времени распятия, а Он уже умирал!
Известие о приближении Его смерти переходило из уст в уста, пока все не узнали этого. Тогда все стихло. Ветерок смутился и замер. Удушливый пар наполнил воздух, к темноте присоединилась жара. Никто не поверил бы, что на холме и вокруг него стояла трехмиллионная толпа, ожидавшая со страхом, чем все это кончится, – так было тихо!
Над головами присутствующих раздался возглас, полный отчаяния:
– Боже мой! Боже мой! Для чего Ты меня оставил!
Все содрогнулись, и один из присутствующих более всех. Солдаты принесли с собой сосуд, наполненный вином, смешанным с водой, и поставили его недалеко от Бен-Гура. Опуская губку, надетую на конец палки, в эту жидкость, они могли, если бы пожелали, смочить страдальцу губы и язык. Бен-Гур вспомнил о том, как близ Назарета у колодца Иисус напоил его, и мгновенно, схватив губку, опустил ее в жидкость и побежал с ней к кресту.
– Оставь! – гневно закричал народ вслед ему. – Оставь Его!
Не обращая внимания на крики, он подбежал и приложил губку к устам Иисуса.
Слишком, слишком поздно!
Лицо, ясно видимое Бен-Гуром, несмотря на покрывавшую его пыль и кровь, озарилось внезапным блеском, глаза широко раскрылись и устремились на нечто видимое Им одним – и успокоение, и радость, и даже торжество прозвучали в Его возгласе:
– Свершилось! Свершилось!
Глаза померкли, и голова, увенчанная терновым венком, медленно опустилась на грудь. Бен-Гур считал борьбу оконченной, но дух воспрял снова, и он, и все окружающие услышали слова, последние слова, сказанные тихим голосом как бы кому-то стоявшему вблизи:
– Отче! В руки Твои предаю дух Мой!
Дрожь пробежала по измученному телу, в ней выразилась вся сила Его тоски – человек умер в Нем, и миссия Его земной жизни закончилась.
Бен-Гур вернулся к своим друзьям и сказал просто:
– Все кончилось. Он умер.
Весть о смерти неимоверно быстро разнеслась в толпе, хотя, казалось, никто не говорил о ней вслух. Народ исполнил свое желание – назареянин умер, однако все с ужасом смотрели друг на друга – кровь Его была на них. И пока они стояли так, земля затряслась, так что каждый, чтобы устоять, схватился за соседа. Вмиг исчез мрак и засияло солнце. Все как один устремили свои взоры на кресты, пошатнувшиеся от землетрясения. Они взглянули на все три креста, но видели только один – средний, который, покачиваясь из стороны в сторону, как будто вырастал и все выше и выше возносился в синеву неба, неся свою драгоценную ношу. И те, кто издевался над Иисусом, и те, кто бил Его, и те, кто подавал голос за Его распятие, и те, кто просто участвовал в этой процессии, и те, наконец, кто в душе желал Его смерти, – а таковых было девять десятых, – все почувствовали, что на каждом из них лежит особая печать и что для сохранения своей жизни они должны бежать от небесной кары как можно скорее.
И все убегали что было сил и кто как мог: на лошадях, верблюдах, колесницах и пешком, но землетрясение, как бы карая за содеянное ими, за то, что они взяли на себя невинную смерть праведника, преследовало их, подбрасывало вверх, сбивало с ног, а треск рассыпающихся скал наполнял их сердца неописуемым ужасом. Они с криком били себя в грудь. Если они взывали к Богу, им за Него грозно отвечала поруганная земля, карая одинаково всех. Да, кровь Иисуса лежала на всех на них.
При закате солнца у крестов на холме остались только мать назареянина, Его ученик, преданная галилеянка, сотник с солдатами и Бен-Гур со своими друзьями. Они не замечали бегства толпы и были слишком подавлены горем, чтобы думать о собственной безопасности.
– Садись здесь, – сказал Бен-Гур Эсфири, расчищая ей место у ног ее отца. – Закрой глаза и не гляди наверх, но положись на Бога и на дух праведника, так гнусно умерщвленного.
– Нет, – сказал благоговейно Симонид, – будем отныне называть Его Христом.
В эту минуту холм снова задрожал. Крики разбойников на качающихся крестах были ужасны. Бен-Гур, хотя и ошеломленный землетрясением, успел взглянуть на Валтасара и увидел его лежащим на земле. Он бросился к нему, окликнул его, но ответа не было. Добрый человек умер. Бен-Гуру послышался чей-то голос, но он не оглянулся, чтобы узнать, откуда тот исходил, ибо был уверен, что это дух египтянина последовал вслед за учителем за рубеж земной жизни, в царство рая.
Если вера была достойно вознаграждена в лице Гаспара, любовь в лице Мельхиора, то, конечно, получил свою награду и Валтасар, долгая жизнь которого была сочетанием веры, любви и добрых дел.
Выяснилось, что слуги Валтасара покинули своего господина. Двое галилеян на носилках отнесли его тело в город. Эта печальная процессия вошла в южные ворота дворца Гуров при закате солнца. В это же время тело назареянина было снято с креста.
Тело Валтасара покоилось в гостиной. Все слуги княжеского дома Гуров в слезах поспешили взглянуть на него, потому что он пользовался любовью всех живых существ, с которыми имел дело, но когда они увидели улыбку на его лице, они отерли слезы, говоря: "Ему лучше теперь, чем утром, когда он уходил из дома".
Бен-Гур не захотел поручить слуге сообщить Ире о смерти ее отца. Он сам пошел к ней, воображая себе ее горе, ее полное с этой минуты одиночество, и этого было ему достаточно, чтобы простить ее. Он вспомнил, что не осведомился, почему ее не было вместе с ними утром этого страшного дня, что ни разу даже не подумал о ней, и от стыда уже было хотел поручить кому-либо другому сообщить ей о случившемся несчастье.
Он шевельнул занавес ее двери, и хотя услышал звон маленьких колокольчиков, привешенных к ней, но ответа не последовало. Он окликнул ее и раз, и два, но было тихо. Тогда он отдернул занавес и вошел в комнату – она была пуста. В поисках Иры он поднялся на кровлю, но и там ее не было. Он расспрашивал слуг, но никто не видел ее в этот день. Осмотрев все комнаты, он вернулся в гостиную и занял место около покойника, которое по праву принадлежало его дочери. Тут он думал о том, как милосерд был Христос к Своему престарелому слуге. У врат царства рая все огорчения этой жизни, все ее измены оставляются входящими в эту обитель вечного покоя.
Спустя девять дней после похорон, требуемых законом для очищения, Бен-Гур ввел мать и сестру в их старый дом, и с тех пор в этом доме самыми священными именами, всегда произносимыми благоговейно, были Бог Отец и Христос, Сын Его.
11. Катакомбы св. Каликста
Лет через пять после распятия Христа Эсфирь, жена Бен-Гура, сидела в своей комнате прекрасной виллы в Мизенуме.
