Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы

Крюг. Этому вы их не научили, ваше превосходительство.

Маршал. Тогда у офицера остается еще одна возможность. (Направляется к двери.)

Крюг (преграждает ему путь). Этого вы не сделаете, маршал.

Маршал. Как? У меня нет права на собственную жизнь?

Крюг. Нет, ваше превосходительство. Прежде надо кончить войну.

Маршал. Может быть, вы и правы, молодой человек. Аннета, он достойный юноша, но слишком рассудителен и никогда не совершит ничего великого…

Дочь. Итак, отец… (Подает ему телефонную трубку.)

Маршал (отталкивая трубку). Нет, детка. Не хочу и не могу. Мне больше незачем жить…

Дочь. Прошу тебя, отец! Прошу ради всех больных этой болезнью.

Маршал. Ради всех больных!.. Ты права, Аннета, ведь есть еще другие. Нас, больных белой болезнью — миллионы! Да, я должен быть с ними. Гляди, весь мир, гляди, вот стоит… Маршал прокаженных! Он уже не во главе войск: он во главе смердящей, больной толпы. С дороги, с дороги! Шагаем мы, прокаженные! С нами справедливость, ибо мы больны и хотим только милосердия… Дай сюда, Аннета. (Берет трубку.) Алло, доктор… Да, это я. Да, да, я же сказал, да. Хорошо, спасибо. (Вешает трубку.) Ну вот и решено. Через несколько минут он будет здесь.

Дочь. Слава богу! (Плачет от радости.) Я так рада, отец… Так рада, Павел!..

Маршал (гладит ее по голове). Ну, ну, поди ко мне… Еще не сторонишься меня? Мы уедем с тобой отсюда… потом, когда будет мир.

Дочь. Когда ты поправишься.

Маршал. Да, когда мы все поправимся. И когда я все приведу в порядок. Это будет нелегко, Павел… Скорей бы пришел этот доктор… Надо прекратить наступление на фронте и уведомить все правительства… (Берет с письменного стола свои приказы и рвет их в клочки.) А жаль… Это была бы величайшая из войн!

Дочь. Войны больше не будет, отец. После того как ты распустишь свою величайшую в мире армию…

Маршал. А это была отличная армия, детка. Ты даже не представляешь себе, какая это была великолепная армия! Я посвятил ей двадцать лет…

Крюг. А теперь вы посвятите себя делу мира. Скажете людям, что всевышний внушил вам это…

Маршал. Бог… Если бы я знал, что такова действительно воля бога… Ведь это тоже было бы повеление свыше, Павел?

Крюг. Да, и великое.

Маршал. И не из легких, я знаю. Мне знаком дипломатический мир. Но если я проживу еще несколько лет… Человек на многое способен, когда уверен, что получил повеление от бога. Мир… Всевышний хочет, чтобы я стал миротворцем… Аннета, произнеси эту фразу вслух, чтобы я слышал, как звучит…

Дочь. Всевышний хочет, чтобы ты был миротворцем, отец.

Маршал. Право, звучит неплохо. Это была бы великая миссия, а, Аннета? Победить белую болезнь на земле — уже само по себе… грандиозная победа, а? Быть миротворцем… И наш народ стал бы первым среди всех остальных!.. Правда, это будет не легко, но если я останусь жив… Если такова воля божья… Так где же этот доктор, Аннета? Где доктор?

Занавес

Улица. Толпа с флагами. Песни и возгласы: «Да здравствует маршал!», «Да здравствует война!», «Слава маршалу!».

Сын из первого акта. Ну-ка, все разом: «Да здрав-ству-ет вой-на!»

Толпа. Да здравствует война!

Сын. Нас ведет маршал!

Толпа. Нас ведет маршал!

Сын. Да здравствует маршал!

Толпа. Маршал! Маршал!

За сценой гудки автомобиля, который не может пробиться сквозь толпу.

Гален (выбегает с чемоданчиком в руке). Доберусь пешком… Разрешите пройти. Разрешите, прошу вас. Я спешу… меня ждут…

Сын. Гражданин, кричите с нами: «Да здравствует маршал! Да здравствует война!»

Гален. Нет, только не война! Войны не надо! Войны не должно быть!

Возгласы: «Что он сказал?..», «Изменник! Трус.!.», «Бей его!».

Должен быть мир! Пустите меня… Я иду к маршалу.

Возгласы: «Он оскорбляет маршала!», «На фонарь его!..», «Смерть ему!». Возбужденная толпа смыкается вокруг Галена. Свалка. Толпа расступается. На земле Гален и его чемоданчик.

Сын (пинает Галена ногой). Вставай, сволочь! Проваливай, а то…

Один из толпы (наклоняясь к неподвижному Галену). Стойте, граждане! Он уже мертвый.

Сын. Одним изменником меньше. Слава маршалу!

Толпа. Да здравствует маршал! Да здравствует маршал! Марша-ал! Марша-ал!

Сын (открывает чемоданчик). Гляньте-ка, это был какой-то лекарь! (Бросает склянки с медикаментами на землю и топчет их ногами.) Та-ак! Да здравствует война! Да здравствует маршал!

Толпа с криками: «Маршал!», «Маршал!», «Да здравствует маршал!» — устремляется дальше.

Занавес

Мать[86]

© Перевод А. Гуровича

Предисловие

Идею этой пьесы подсказала автору его жена, материал для нее дало переживаемое нами время, а непосредственным толчком к написанию послужила иллюстрация, изображающая вдову, которая стоит на коленях среди поля сражения на одном из теперешних театров войны. Пьеса как будто не нуждается в каких-либо предварительных пояснениях. Автор просит только, чтобы мертвых, собирающихся вокруг матери, изображали на сцене не в виде страшных привидений, а как простых и добрых живых людей: в привычной домашней обстановке, при свете уютной лампы они ведут себя самым обыкновенным образом. Они точь-в-точь такие же, какими были при жизни, потому что такими навсегда остались для матери; разница лишь в том, что она не может больше дотронуться до них рукою, да еще, пожалуй, в том, что они производят немного меньше шума, чем мы, живые.

Действующие лица

Мать.

Отец.

Ондржей.

Иржи.

Корнель.

Петр.

Тони.

Дед.

Мужской голос по радио.

Женский голос по радио.

Действие первое

Кабинет Отца. Окна открыты настежь. На средней стене большой портрет Отца в офицерской форме, справа и слева от него — шашки, рапиры, револьверы, ружья, трубки с длинными чубуками, всякие достопримечательности из колониальных стран — копья, щиты, луки и стрелы, кривые кинжалы, а также оленьи рога, черепа антилоп и другие охотничьи трофеи. Боковые стены заняты книжными полками, резными шкафами и стойкой с начищенными до блеска ружьями; тут же висят восточные материи, звериные шкуры и географические карты. Вообще комната обставлена на мужской лад: тяжелый письменный стол, на столе — словари, глобус, коробки с табаком, трубки, шрапнельные стаканы, заменяющие пресс-папье, и т. д.; турецкий диван, потертые кресла и стулья, мавританский столик с шахматной доской и столик с граммофоном. На шкафах — офицерские фуражки и каски. Кроме того, всюду разная экзотика — негритянские маски и другие мелочи, какие лет тридцать тому назад обычно привозили домой из колоний и других отдаленных стран. Все это имеет довольно старомодный вид и порядком обветшало; кабинет похож скорее на семейный музей, чем на жилую комнату. На диване, забравшись туда с ногами и высоко подняв колени, сидит Тони; на коленях у него толстая книга; на книгу он положил лист бумаги и что-то пишет. Время от времени шепотом читает написанное, отбивая такт рукой; иногда недовольно качает головой, что-то вычеркивает, исправляет и снова принимается тихо скандировать.

Входит Петр, насвистывая песенку.

Петр. А, Тони! Ну, как дела? (Подходит к письменному столу и, продолжая насвистывать, рассеянно вертит глобус.)

Тони. Что?

Петр. Стихи сочиняешь?

Тони. И не думаю! (Поспешно прячет в книгу исписанный листок бумаги.) А тебе, собственно, какое дело?

Петр. Никакого. (Засунув руки в карманы, подходит к Тони и, посвистывая, смотрит на него.) Ну-ка, покажи!

Тони (делая вид, будто читал книгу). Что ты, что ты! Такой вздор…

Петр. Гм!.. (Шутливо дергает Тони за волосы.) Ну, ну, ладно. Эх, ты… (Медленно возвращается к письменному столу, открывает одну из коробок с табаком и набивает себе трубку.) Лучшего занятия, видно, не нашел? (Выдвигает средний ящик стола.)