Мартин Нексе - Дитте - дитя человеческое
— В общем, все они на один покрой! Совсем из другого мира, чем мы! — поймала Дитте на лету фразу одной из дам.
Ага, добрались, значит, до прислуги. Дитте хорошо знаком был этот тон! Теперь очередь скоро дойдет и до нее лично. Совершенно верно! Когда она опять вошла в комнату, разговор разом оборвался, и дамы зорко оглядели ее. Это с самого начала было для Дитте одним из самых горьких переживаний, так как она рано поняла, что в то время, пока она бегает и хлопочет изо всех сил, стараясь угодить господам, они разбирают ее по косточкам, забавляются ее деревенскими манерами и высмеивают перед гостями. Никогда не чувствовала она острее своего одиночества и своей беззащитности, как именно в такие минуты. Как могла она защищаться, когда не смела рта разинуть! Она была как бы бессловесною тварью: молчи и делай свое дело. Собаку они все-таки гладили и брали под свою защиту почти всегда, в чем бы она ни провинилась, а прислуга не могла рассчитывать ни на чью защиту! И Дитте понемногу проникалась убеждением, что господам она, в сущности, ненавистна. Они пользовались ее трудом, потому что не могли обойтись без него, но сама она, как человек, мозолила им глаза. Если бы только можно было не иметь с ней никакого дела и в то же время пользоваться ее услугами, они бы лучшего и не желали. Теперь, однако, ей стало уже все равно! Смеяться над ее наружностью больше не приходилось, а если они прохаживались насчет чего-нибудь другого, — сделайте одолжение! Она не придавала их мнению никакого значения.
Тем не менее Дитте с некоторой горечью прислушивалась к разговору, стоя около дверей. Хозяйка сказала что-то, и некоторые гости рассмеялись. Но чей-то мужской голос произнес:
— Вы меня извините, сударыня, но я не охотник критиковать прислугу. Наша, пока живет у нас в доме, находится под покровительством моим и моей жены, и я полагаю, что так же обстоит дело и в других домах.
Сердце Дитте обдало теплом. Вот в таком доме она хотела бы служить!
Вскоре гость этот распростился и ушел. Глаза Дитте сияли признательностью, когда она подавала ему пальто. Она готова была расцеловать гостя, до того была ему благодарна.
XVI
ВЕСНА
Фру Ванг и Дитте готовили вместе обед на кухне. Окно было открыто настежь, солнце сияло, прокладывая в воздухе световые полосы сквозь пар и чад.
— Какой свежий, живительный воздух! — говорила фру Ванг. — Наступает чудесное время года!
Сам Ванг с детьми гулял по саду, отыскивая первые весенние цветы. Разгребая перепревшую прошлогоднюю листву, дети радостно восклицали хором, найдя цветочек. Время от времени один из младших мальчуганов подбегал к окну и заявлял:
— Скоро ли обед? Я голоден как волк!
И вдруг вся компания очутилась под окном и подняла страшный шум и гам.
Дайте нам скорее кушать,Или можем дом разрушить! —
пели они, громко размахивая руками и топоча. Настоящая шайка разбойников!
— Окатите-ка их водой! — сказала фру Ванг Дитте.
Но шайка мигом бросилась врассыпную с таким визгом, словно сам черт гнался за ними по пятам. У беседки они остановились и затянули:
Фрекен Манн, не будьте злой,Угостите хоть водой!
И вдруг неожиданно в самом верху окошка появилась чья-то голова! Обе — и фру Ванг и Дитте — даже вскрикнули. Это был Фредерик, самый старший из мальчиков; он уцепился за садовые шпалеры.
— Что у нас сегодня к обеду? — спросил он своим смешным басом.
— Картошка и жареные головешки, господин оборотень!.. И фаршированные длинные носы на закуску! — ответила мать, приседая.
Мальчик спрыгнул вниз и пустился бегом по саду, крича:
— А я видел, что у нас будет к обеду!
Дитте смеялась:
— Совсем как наши мальчишки дома! Те прямо умирали от нетерпения, когда время подходило к обеду!..
Фру Ванг кивнула. Она хорошо знала мальчиков Ларса Петера по рассказам Дитте и могла представить себе всю картину, как они неслись сломя голову домой с берега.
— Как бывает чудесно на песчаном берегу! Хорошо, должно быть, все-таки вам жилось там, несмотря на бедность. Раз в доме есть дети, он уже не так беден! Правда?
— Да, было бы только чем прокормить их! — сказала Дитте по-старушечьи рассудительно.
— Да-а! — Фру Ванг словно проснулась. — Да, иначе ужасно! — Она вздрогнула. — Ну, фрекен Манн, бегите к себе и переоденьтесь, пока я подогреваю соус. А там и за стол, — прибавила она тихо.
Теперь Дитте уже не выронила из-рук посуды, как в первый день. Тогда у нее прямо руки опустились.
— Разве я тоже за стол сяду? — спросила она с таким растерянным видом, что фру Ванг расхохоталась.
— Ну, разумеется! — ответила она таким тоном, как будто естественнее этого и быть ничего не могло.
В тот день Дитте предпочла бы остаться в кухне, но теперь ей казалось в порядке вещей — обедать вместе с хозяевами, хотя прошла всего неделя с небольшим, как она поступила сюда.
— У самого Ванга аппетит пропадает, если он знает, что в кухне сидит человек и жует что-то в одиночестве, — объясняла фру Ванг.
Дитте отлично понимала это чувство. Сама она с тех самых пор, как еще ребенком попала в Сорочье Гнездо, никогда не могла усесться спокойно, прежде чем не убедится, что все остальные накормлены, в том числе и скотина. Эту черту она, наверное, переняла у Ларса Петера.
Но, встретив то же свойство в других людях, она сначала прийти в себя не могла от изумления.
В первые дни она стеснялась сидеть за общим столом. Теперь же Дитте вполне с этим освоилась. В течение не-скольких лет она привыкла обедать одна, в кухне, около раковины. Так немудрено, что она сначала стеснялась обедать вместе с другими, да к тому же с собственными господами! Вдруг она сделает какую-нибудь глупость, неловкость?
Но никто, видимо, не обращал внимания на то, что она сидит красная и сконфуженная. Фру Ванг чередовалась с нею, когда надо было подать или убрать что-нибудь, а дети насильно втягивали Дитте в общий разговор. Они упрямо спрашивали и переспрашивали ее, пока не добивались ответа.
— Ну, дайте же, наконец, покой фрекен Манн, — говорила мать. — Времени впереди еще много, успеете обо всем узнать.
— Так она навсегда останется у нас? — сейчас же опять спросил один из младших.
А маленькая Инге лукаво подняла на Дитте глаза от своей тарелки:
— Почему тебя зовут фрекен Манн, когда ты — женщина?
Ей исполнилось пять лет, и она была большой шалуньей.
— Потому что ей хочется замуж, — сказал Фредерик пренебрежительно. — Всем женщинам хочется замуж.
Фру Ванг рассмеялась, переглянувшись с мужем, который, как всегда, сидел с двухлетним сынишкой на коленях и кормил его.
— Нечего вам смеяться над фамилией Манн, — сказал Ванг. — Это самый старинный и самый распространенный род у нас в стране. Без Маннов всем нам пришлось бы плохо. Когда-то они и владели здесь всем, но один злой тролль сделал их рыбаками. Зовут его «Брюхом», потому что для него главное набить брюхо. Но у Маннов есть орудие против него — сердце.
— А! Это сказка про тебя! — сказали дети, тараща глаза на Дитте. — Стало быть, ты сказочная принцесса!.. А потом что? Они так и не освободились от тролля?
— Пока еще нет, но когда злой тролль в жадности своей доберется до их сердца, — они освободятся. Сердцем Маннов он подавится!
Дитте в самом деле чувствовала себя здесь чем-го вроде сказочной принцессы. Не то, чтобы работы здесь было меньше, — напротив: семья была не из богатых, здесь и белье стирали дома и шили все дома, трудов вообще не жалели. Много хлопот было с одеждой детей. Изнашивалась она до последней степени, но должна была сохранять приличный вид; и вот рабочая корзинка появлялась на столе каждый вечер. Но в этом мире Дитте чувствовала себя дома. Ей знакомы были и мешочек, куда попадали все старые отпоротые пуговицы и где зато всегда можно было найти нужную пуговицу, и мешок с чистыми полотняными и шерстяными тряпками. Она привыкла распускать старые чулки, чтобы запастись штопкой, и теперь радовалась, что снова могла заняться переделкой старых, изношенных вещей. Здесь, в столице, не было бережного отношения ни к людям, ни к вещам, и Дитте чувствовала это. Тут и с вещами и с людьми не церемонились — бросали в мусорную кучу, раз они отслужили свое; поддерживать их, чинить не стоило труда! И как отрадно было Дитте опять чувствовать себя человеком, жить общею жизнью с окружающими, сознавать, что другие люди о тебе заботятся, и самой иметь право заботиться о других! Дела хватало на целый день. По вечерам, когда детей укладывали в постель, Дитте с хозяйкой долго сидели при лампе за штопкой и починкой. Фру Ванг была необыкновенная мастерица на этот счет. Дитте за нею не могла угнаться. Работали они молча, каждая думая о своем. Дитте была не особенно общительна, а фру Ванг, такая веселая и живая днем, к вечеру затихала, как птица. Дитте сидела, прислушиваясь к этой удивительной, полной мира тишине, господствующей в домах, где дети спят спокойно, в то время как заботливые руки взрослых продолжают трудиться для них. Она забывала, где находится, чувствовала себя опять дома, «мамочкой Дитте», когда она, бывало, уложит спать ребятишек и, намаявшись за день, сидит, усталая, полная забот, за штопкой и починкой. Неужели Дитте тосковала о своем тяжелом трудовом детстве? Почему она вдруг опускала голову на руки и тихо плакала?
