Льюис Синклер - Элмер Гентри

В отеле Савой их чемоданы внес в номер слуга - проворный, улыбчивый юнец с пресловутым английским румянцем во всю щеку.

- Послушай, друг, - сказал преподобный доктор Гентри, - и много ты здесь зашибаешь?

- Простите, сэр, я что-то не совсем понимаю, сэр.

- Получаешь, говорю, сколько? Платят ничего?

- Ах, вот что! О, мне платят очень прилично, сэр! Чем еще могу быть полезен, сэр? Благодарю вас, сэр.

- Приветливый посыльный, нечего сказать, - пожаловался Элмер, когда мальчик вышел, - да к тому же и английский язык не понимает! Н-да, я, конечно, рад побывать в старой Англии, но если тут все такие дружелюбные, как этот; представляю себе, с каким удовольствием мы вернемся домой. Да будь это наш американский малец, мы бы сейчас с ним добрый час проболтали, я бы хоть расспросил кое о чем… Ну, нечего тут стоять, поторапливайся! Надевай шляпку и пошли хоть взглянем на город.

Они зашагали по Стрэнду.

- Ого! - значительно молвил Элмер. - Видела? У полисменов-то ремешки под подбородком! Хм… хм… Вот это, правда, совсем не как у нас!

- Да, очень интересно! - отозвалась Клео.

- Но сама улица - очень так себе. Столько слышал - можно подумать, что-то замечательное, а магазинишки… да у нас в Зените сколько хочешь улиц, где магазины куда лучше, - а уж про Нью-Йорк и говорить нечего. Никакого размаха у этих иностранцев! Просто радуешься, что ты американец!

Осмотрев магазин Свон и Эдгар, они пошли к Сент-Джеймскому дворцу.

- Так, - сказал Элмер с видом знатока. - Здание, безусловно, старинное. Интересно, что это такое? Наверное, замок какой-нибудь. - И, обращаясь к проходящему полисмену: - Простите, капитан, вы не скажете, что это за здание? Вот это, кирпичное?

- Сент-Джеймский дворец, сэр. Вы американец, наверное? Здесь живет принц Уэльский, сэр!

- Да ну?! Слышала, Клео? Да, сэр, это, во всяком случае, стоит запомнить!

Перед жиденькой аудиторией в часовне на Бромптон-роуд Элмера внезапно осенило.

С самого начала он задумал выдержать свою первую лондонскую проповедь в поэтическом духе. Он рассчитывал сказать о том, что первым склонит голову перед Богом - сильный человек, рыцарь в латах; сказать, что Любовь - это радуга на мрачном горизонте жизни, что это утренняя звезда, а также звезда вечерняя. Но в минуту гениального прозрения он сразу отбросил этот план. Нет! Им нужен американец - настоящий, отчаянный, с повадками первых поселенцев.

Таким он и предстал перед ними - от головы до пят. Он сказал.

- Братцы, - начал он. - Очень здорово с вашей стороны, что вы разрешили простому американцу приехать сюда и сказать вам свое слово. Но, я надеюсь, вы не ждете услышать речь оксфордского выпускника! Моя весть - и да поможет господь мне в слабости моей донести вам хотя бы ее, - моя весть такова: среди суровых поселенцев Америки, в убогих хижинах и непроходимых дебрях царит господь - точно так же, как царит он в вашем великолепном и могущественном городе. Сам я в настоящее время, хоть и отнюдь не по своей заслуге, состою пастором церкви, которая затмевает собою даже эту вашу прекрасную часовню. Но в глубине души я жду не дождусь того дня, когда генеральный инспектор отошлет меня снова в мою родную глушь, в… Позвольте же мне, в меру моих скромных возможностей, дать вам некоторое представление о той работе, которую я выполнял в дни молодости, дабы вы видели, как тесно связывает милость Божия ваш могучий город с безвестными и дикими просторами. Зеленым юнцом, не ведающим ничего, кроме того, что единственный настоятельный долг всякого священника - нести всем и повсюду благую весть искупления, я был пастором бревенчатой часовни в глухом селении под названием Шенейм. Объезжая верхом свой приход, усталый и голодный, приехал я под вечер к одинокой бревенчатой хижине одного из первых поселенцев, Барни Бейнса, и представился ему.

"Я брат Гентри, методистский священник", - сказал я.

Он пристально уставился на меня; из-под шапки всклокоченных волос диким огоньком сверкнули его глаза; он медленно произнес.

"Брат, - сказал он, - вот уж скоро год, как я не видывал чужого лица. Я очень вам рад!"

"Вам, наверное, было страшно одиноко, дружище?" - сказал я ему.

"Ну, нет, сэр, - говорит он. - Только не мне!"

"Да как же так?" - спрашиваю.

"Но ведь со мной все время был Христос!"

Ему едва не зааплодировали.

Ему говорили потом, что он был неподражаем, его просили читать проповеди в часовне всякий раз, как он вновь приедет в Лондон.

"Ну, постойте же! - думал он. - Вот вернусь в Зенит, расскажу все это старому Поттсу и Хикенлуперу".

В автобусе на обратном пути в Савой Клео вздохнула:

- Ах, ты был изумителен! А я и не знала, что твой первый приход был в такой дикой глуши.

- А, пустяки, что там! Если ты настоящий мужчина, ты должен быть готов ко всему - и к хорошему и к плохому!

- Да, это верно!

Он стоял на углу Рю де ла Пэ, с нетерпением дожидаясь Клео, которая не могла оторваться от витрины парфюмерного магазина (ей и в голову не пришло бы попросить его купить ей дорогие духи: она была достаточно хорошо вышколена). Элмер обвел взглядом фасады зданий на Вандомской площади [199].

"Шика мало - простовато", - заключил он.

Бочком, воровато озираясь, к нему подсунулся тщедушный, замусоленный человечек, украдкой протягивая пачку открыток.

- Прелестные открыточки! - шепнул он. - Всего два франка штука…

- О-о! - протянул сообразительный Элмер. - По-английски говорите?

- Да-да. Я - на все языки!

И тут Элмер увидел верхнюю открытку и мгновенно ожил.

- Ух ты! Вот это да! Два франка штучка? - Он жадно вцепился в открытки.

…И в этот момент рядом с ним очутилась Клео.

- Пошел отсюда! - рявкнул Элмер, сунув человечку обратно пачку открыток. - Убирайся, пока я не позвал полисмена! Предлагать непристойные открытки - и кому? Служителю божию! Клео, эти европейцы - грязные люди!

С Дж. Э. Нортом он познакомился и близко сошелся на борту парохода уже на обратном пути - да-да, с тем самым Нортом, прославленным врагом порока, секретарем исполнительного комитета Национальной Ассоциации Оздоровления Искусства и Печати, которую в евангелическом мире любовно прозвали "Напап". Мистер Норт, хоть и ревностный пресвитерианин, не был священником, но ни один священник в Америке не преследовал порок столь яростно, не умел с таким искусством запугивать избирателей и, таким образом, заставлять конгрессменов придерживаться в области законодательной политики тех же разумных взглядов, что и он сам. На нескольких сессиях конгресса он пытался с помощью своих сторонников провести закон об учреждении федеральной цензуры над литературой, театром и кино. По этому закону всякий автор, осмелившийся хотя бы косвенно упомянуть о прелюбодеянии, высмеивать сухой закон или неуважительно отзываться о деятельности христианских сект и лиц духовного звания, должен был привлекаться к уголовной ответственности.

Законопроект всякий раз проваливался, но с каждой сессией получал все больше голосов…

Мистер Норт был немногословный и сухощавый джентльмен. Преподобный доктор Гентри понравился ему своей энергией, прямотой и деловым рвением, и новые друзья целыми днями вышагивали вдвоем по палубе или сидели и беседовали где придется, только не в курительной комнате, где глупцы одурманивают свой мозг пивом. Норт дал Элмеру возможность увидеть скрытые пружины нового и великого мира организованной борьбы с безнравственностью; запросто рассказывал о человеческих черточках лидеров этого мира - руководителей Лиги трезвости, Союза дня господня, Общества охраны порядка, Методистского комитета трезвости и Общественной морали - этих современных Иоаннов-Крестителей, вооруженных картотеками.

Он пригласил Элмера читать лекции от имени "Напапа".

- Нам нужны такие люди, как вы, доктор Гентри, - говорил мистер Норт, - люди с твердыми нравственными устоями и в то же время достаточно сильные физически, чтобы являть собою наглядный пример для несчастного заблудшего молодого поколения нашего страшного, отравленного алкоголем века, - пример того, что нравственность не менее, но более мужественна, чем безнравственность. А потом, я полагаю, и вашим прихожанам будет приятно, если их пастора время от времени будут приглашать в такие города, как Нью-Йорк и Чикаго, выступать на собраниях.

- О, я не ищу популярности! Я просто готов сделать все, что в моих силах, чтобы помочь нанести удар силам зла! - ответил Элмер. - Я буду счастлив сотрудничать с вами.

- Вы могли бы четвертого октября выступить в Детройтском отделении ХАМЛ?

- Видите ли, четвертое октября - день рождения моей жены, и у нас это всегда своего рода торжество… У нас, знаете, семейство старозаветное, мы домоседы и очень гордимся этим… Но Клео, конечно же, не допустит, чтобы хоть что-то помешало моим трудам во славу царства божия.