Джон Пристли - Добрые друзья

Позавчера какая-то местная ассоциация коммивояжеров устраивала здесь утренник, и их секретарь умудрился разузнать мое имя. Он попросил нас с Сюзи — той самой очаровательной и даровитой девушкой, о которой я тебе говорила — вручить призы. Было так чудесно! К разговору о детях, хочу рассказать тебе про мистера и миссис Брандит — это наши баритон и сопрано. Надеюсь, ты еще помнишь их описание, потому что иначе ты можешь не уловить сути истории. Как я уже писала, у них есть сынок по имени Джордж, который живет у тетки в Денмарк-Хилле, но на Рождество они пригласили его к себе — откладывали ему на подарки и гостинцы каждый лишний пенни, всю неделю твердили только о сыне, которого, разумеется, боготворят. К его приезду они чуть с ума не сошли от радости и волнения. Помню, я еще надеялась, что он окажется хорошим мальчиком и будет благодарен им за старания. Понятное дело, все вышло ровно наоборот — звучит безрадостно, но ты-то знаешь, как оно бывает — никакой он не хороший мальчик, а глупый и злобный пакостник. Ему не понравился ни один подарок, о чем он не преминул сообщить родителям. Ему не понравился Ладденстол, и он все время канючил, чтобы его отправили обратно в Денмарк-Хилл. Он что-то сломал на съемной квартире и рассорился с хозяйкой, которая тут же его отшлепала (что я сама порывалась сделать несколько раз) и на этой почве повздорила с миссис Джо, которой пришлось искать всей семье новые комнаты. Наконец они привели сына в театр, и там он так всем опротивел, что мистера и миссис Джо попросили больше никогда его не приводить. На утреннике он сразу нахулиганил, потом ходил кислый и сердитый, а в итоге заболел. Хуже не бывает! Все это время бедные родители делали вид, что ничуть не расстроены, и мы уже не знали, плакать нам или смеяться. Честно говоря, хотелось выть в голос. Бедный недалекий Джо! И бедная недалекая миссис Джо! Держится она с невероятным достоинством и благородством, но из этой парочки она все же самая недалекая. В конечном счете они сошлись на мысли, что их сынок еще недостаточно окреп — списали все на плохое здоровье, — хотя на самом деле он силен, как бык, и время от времени его попросту надо пороть.

Дорогая моя, ну зачем ты говоришь глупости? Я начинаю жалеть, что вообще рассказала тебе о том случае. Нет, я «в своих странствиях еще не встретила доктора Хью Макфарлана». Да и с чего бы? Я даже не знаю, в Англии ли он, хотя, признаться, в его существовании и добром здравии у меня сомнений нет. Да, я имею представление о «такой штуке, как медицинский реестр» — нравы у тебя стали совсем колониальные и бесцеремонные, — но я в него не заглядывала, даже мысли не было. Древняя история меня не заботит — если бы ты меня увидела, то поняла бы почему. Меньше чем через неделю мы вновь отправляемся в путь. Я тебе говорила, что Хильда со мной заодно? Она помогла сделать несколько платьев для одного номера в духе средневикторианских времен — между прочим, я его сама придумала!

Последние дни верхушки холмов на западе совсем белые, и я недавно увидела тамошние вересковые пустоши — безмолвные и почти целиком заснеженные, очень одинокие и жуткие. Все время идет снег, черные крыши запорошило, и даже Ладденстол теперь похож на городок из какой-нибудь старой сказки! Очень скоро колокола возвестят о наступлении Нового года. Надеюсь, вам с Джеральдом он принесет только счастье. Впрочем, я в этом не сомневаюсь. И мне почему-то нравится, как это звучит. Люблю вас обоих,

И пока снег падал на вересковые пустоши, мягкими хлопьями спускаясь оттуда в долину, укрывая крыши и улицы Ладденстола толстым одеялом Северного волшебства; пока его жители поднимали бокалы и пели, взявшись за руки, а колокольный звон, древний и таинственный, как сама ночь, провожал Старое и привечал Новое[55], — сквозь черный и мокрый железнодорожный туннель меж холмов пронеслось последнее письмо, чтобы потом, вместе с тысячей других писем, оказаться на борту океанского лайнера и отправиться сквозь ночь в Канаду:

Любимая дочка!

Пишу эти строки чтоб сказать что у меня все по-прежнему чудесно, надеюсь у вас не хуже. Мы сейчас в старом добром Йоркшире поэтому Рождество прошло славно и весело. Я поужинал со своей квартирной хозяйкой и ее семейством, угощали гусем пудингом и прочими вкусностями. Вот бы еще ты была тут Лили, составила бы компанию старику! Я сел на трамвай и доехал до Браддерсфорда, заглянул домой. Твоя матушка выглядит очень плохо но мне сказала что у нее все хорошо. Она не шибко-то со мной церемонилась и больше я из нее ничегошеньки не вытянул. Альберт все еще живет с ними, но я его не видел и слава Богу, зато видел нашего Леонарда — дела у него идут хорошо. Твоя матушка жаловалась что ты им с Леонардом не пишешь, только мне. Лили ты им тоже пиши, она как-никак тебе мать и выглядит прескверно. «Добрым друзьям» тут живется очень славно и так оно чую будет везде, если я что-нибудь смыслю в этих делах. Желаю вам с Джеком счастливого Нового года и всего наилучшего. Пиши по старому адресу, Огден-стрит, 51, мне перешлют. И не унывай моя Лили, когда-нибудь мы с тобой еще похохочем.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава 1

Ветер в Треугольнике

Мартовский ветер с визгом носился по Мидлэндской равнине. Под небом, стремительным, рваным и бурным, как революция, вся стоячая вода: все февральские оттепели и дожди, запрудившие канавы и разлитые по бесчисленным полям, — побелела и вспенилась, а день мерцал холодными блестками. Лед еще сквозил в этом ветре, но было в нем и другое: осколки солнца, внезапные душистые струи, далекие трубные призывы зеленых мартовских армий. Перед лицом такого ветра не знаешь, что и поделать (если только вы не из тех терпеливых тружеников, что ходят по десятиакровым полям за своими лоснящимися лошадьми и уже слышат движение древесных соков). Такой ветер горазд на самые разные уловки. «Гр-р-р! Бегите по домам и не высовывайтесь! — вопит он. — Разворошите угли в камине! У-у-у-у!» — и сыпет вам вдогонку градом. Однако не пройдет и четверти часа, как он заведет другую песню: «Выходите, выходите! Год начался!», суля первоцветы и разбрызгивая по дороге бледный солнечный свет. А стоит вам выйти, как все вокруг вздрогнет, небо вновь потемнеет, и ветер, протяжно взвыв и рыкнув, примется больно жалить вам щеки и глаза. На редкость хулиганистый и вредный ветер.

Он несся по центральной английской равнине, пока не наткнулся на три промышленных городка: Гатфорд, Мандли и Сторт, издавна прозванных местными жителями Треугольником, а с недавних пор — когда все три ударились в массовое производство дешевых автомобилей — Жестяным Треугольником. На острове вряд ли найдутся другие три города, столь близко расположенные друг к другу, и человек несведущий запросто может принять их за один. С другой стороны, в Англии трудно найти другие три города, столь же удаленные от всех остальных: Гатфорд подпирает Мандли и Сторт, а Мандли и Сторт наползают друг на друга, но все три далеки от мало-мальски значимых мест, как звезды. Короткие железнодорожные переезды из Гатфорда в Манчестер или Бирмингем производят впечатление истинного чуда, и когда ежедневная процессия новехоньких машин, блестящих салонов или ходовых отправляется по Лондон-роуд, приезжему она мнится самым рискованным предприятием и настоящим приключением. Жители Треугольника тоже считают этот ежедневный выезд новеньких «империал-сиксов», «ламбденов» и «беби-скептров» частью великого приключения. Машины вытекают из Треугольника, а деньги, наоборот, втекают. Говорят, будто завод Дж. Дж. Ламбдена, сына старика Ламбдена, некогда державшего магазин велосипедов на Кобден-стрит в Гатфорде, сейчас оценивается едва ли не в полмиллиона и регулярно отвечает отказом на самые фантастические предложения из Америки. Работники «Скептра» строят новую фабрику между Мандли и Стортом, и язык не повернется назвать жестянкой «империал-сикс», гордость северного Гатфорда и Сторта, где чуть ли не каждый житель — механик. Вряд ли найдется в Треугольнике (и даже в южной части Гатфорда, славящейся своими особняками, теннисными клубами и широкими проспектами) хоть один мальчишка, который бы не стонал от нетерпения, думая, что напрасно тратит время на всякий вздор о Великой хартии вольностей, реках Южной Америки и наречиях, когда можно работать на автомобильной фабрике и каждый день, ровно в половине пятого, покидать ее чумазым и умудренным опытом. Бесполезно заводить с жителями Треугольника беседы о плохой торговле и безработице; времена сейчас славные, как никогда; Гатфорд за последние двадцать лет вырос вдвое, а Мандли и Сторт, куда съезжаются на заработки механики со всех центральных графств, тоже стремительно растут — в день здесь укладывают великое множество новеньких красных кирпичей. Словом, в этих трех городах нынче царит дух приключений. Поэтому-то мартовский ветер, которому приключения отнюдь не чужды, набросился на них с особым азартом и удовольствием. Тут уж есть где порезвиться, словно бы кричит он, а то голые поля, ветви и тонкие дрожащие простыни воды ему смертельно надоели.