Уильям Коллинз - Женщина в белом
Миссис Клеменс замолчала на минуту. А я начал сомневаться, правильный ли это путь к разгадке, ведет ли он к моей цели. Разве могла эта обычная история о мужском вероломстве и о женской податливости быть ключом к тайне, которая, как страшный призрак, всю жизнь преследовала сэра Персиваля Глайда?
— Ну, так вот, сэр, Катерик послушался моего мужа и стал ждать, — продолжала миссис Клеменс. — Как я вам уже сказала, ждать пришлось недолго. На второй день он застал свою жену и сэра Персиваля вместе. Они шептались и любезничали в ризнице старой приходской церкви. По-моему, они, наверно, думали, что никому и в голову не придет искать их в ризнице, но, как бы там ни было, их застали на месте преступления. Сэр Персиваль, сконфуженный и взволнованный, оправдывался с таким виноватым видом, что бедный Катерик (я вам уже говорила, как быстро он терял голову) пришел в исступление и ударил сэра Персиваля. К сожалению, он был не ровня своему обидчику — тот избил его жесточайшим образом прежде, чем соседи, услышав ссору, сбежались, чтобы разнять их. Это случилось к вечеру, а к ночи, когда мой муж пошел к Катерику, того уже не было, и никто не знал, куда он девался. Ни одна живая душа в деревне не встречала его больше. Он слишком хорошо понял к тому времени, почему его жене пришлось выйти за него замуж, и слишком близко принял к сердцу свои позор и несчастье, особенно после того, как сэр Персиваль избил его. Приходский священник поместил объявление в газете и просил его вернуться, уверяя, что место осталось за ним и друзья его не покинут. Но Катерик был слишком гордым, как говорили одни, а по-моему, слишком несчастным, чтобы снова встретиться с теми, кто знал его и был свидетелем его позора. Он написал моему мужу, когда уезжал из Англии, и написал еще раз из Америки, где хорошо устроился. Насколько мне известно, он все еще живет там, но, по всей вероятности, никто из нас, а тем более его безнравственная жена, никогда не увидит его больше на родине.
— А что было потом с сэром Персивалем Глайдом? — спросил я. — Он остался в Уэлмингаме?
— Нет, сэр. Все были возмущены его поведением — он это понимал. В ту же ночь, как произошел скандал, он, по слухам, поспорил о чем-то с миссис Катерик и на следующее утро уехал.
— А миссис Катерик? Она, конечно, не осталась жить там, где все знали об этом скандале.
— Осталась, сэр. Она была такой бессердечной и бесчувственной, что ни во что не ставила мнение своих соседей. Она объявила всем, начиная со священника, что стала жертвой страшной ошибки и что никакие злостные сплетники не заставят ее уехать, ибо она ни в чем не виновата. В мое время она продолжала жить в Старом Уэлмингаме, а когда я уехала и начали строить новый город и люди побогаче переселились туда, она тоже переехала, как будто решила жить среди них и мозолить им глаза до самого конца. Там она и сейчас, там она и останется до последнего издыхания, не считаясь ни с кем.
— Но на какие средства она жила все эти годы? — спросил я. — Муж ее был в состоянии помогать ей и делал это?
— Он мог и готов был помогать ей, — сказала миссис Клеменс. — Во втором письме к моему мужу он написал, что раз она носит его фамилию и живет в его доме, он не допустит, какой бы скверной она ни была, чтобы она умерла с голоду на улице, как нищая. Он написал, что в состоянии выплачивать ей небольшое ежемесячное пособие — она может получать его в банке в Лондоне.
— И она приняла это пособие?
— Ни копейки, сэр. Она сказала, что не желает ничем одалживаться Катерику и, проживи она сотни лет, не примет от него ни копеечки. И она сдержала свое слово. Когда мой дорогой муж умер, письмо Катерика попало мне в руки, и я сказала ей, чтобы она дала мне знать, когда будет в нужде. «Вся Англия будет знать, что я в нужде, — сказала она, — прежде чем я скажу об этом Катерику или его друзьям. Вот вам мой ответ, и, если вы будете ему писать, так и напишите!»
— Как по-вашему, у нее были свои средства?
— Если и были, то очень небольшие, сэр. Говорили, и боюсь, что это было правдой, будто средства к существованию она получала от сэра Персиваля Глайда.
Услышав это, я задумался. Мне было ясно, что все это пока что не имело прямого или косвенного отношения к раскрытию тайны и что мои розыски снова привели меня к очевидной и обескураживающей неудаче.
И все же, по сути дела, в рассказе миссис Клеменс было одно несоответствие. Я не мог принять на веру всю эту историю целиком — за этим несоответствием явно стояло что-то скрытое и подозрительное.
Мне было непонятно, почему обесчещенная жена причетника продолжала добровольно жить там, где все кругом знали о ее бесчестье. Меня не удовлетворяло заявление самой миссис Катерик, что этим самым она якобы желала доказать свою невиновность. Мне казалось более естественным и более вероятным, что она не столь независима в своих поступках, как хотела показать это. В таком случае, в чьей власти было заставить ее остаться в Старом Уэлмингаме? Несомненно, во власти человека, снабжавшего ее средствами к существованию. Она отказалась от помощи своего мужа, у нее не было собственных денег, она была одинокой, обесчещенной женщиной — откуда она могла получать помощь, как не от сэра Персиваля Глайда?
Рассуждая таким образом и все время не упуская из виду тот несомненный факт, что тайна сэра Персиваля была хорошо известна миссис Катерик, мне стало совершенно ясно, что оставить миссис Катерик на постоянное жительство в Уэлмингаме было полностью в интересах сэра Персиваля, ибо в силу происшедшего скандала там с ней никто не общался, она жила обособленно от всех и не могла бы никому проболтаться в минуту откровенности. Но в чем заключалась тайна, которую так тщательно скрывали? Разумеется, не в позорной связи сэра Персиваля с обесчещенной миссис Катерик, так как об этом знали все вокруг, и не в подозрении, что он был отцом Анны, ибо именно в Уэлмингаме неизбежно должны были это подозревать. Если бы я принял на веру все, чему верили другие в этой истории, и пришел бы к тому же поверхностному выводу, как миссис Клеменс и ее соседи, то где во всем этом был хоть малейший намек на общую тайну сэра Персиваля и миссис Катерик, которую они тщательно старались спрятать от всех с той самой поры и до сего времени?
И все же именно в этих встречах украдкой, в этих перешептываниях жены причетника с «джентльменом в трауре» несомненно был ключ к разгадке.
Может быть, по существу дело заключалось в чем-то совершенно ином, нежели это казалось с первого взгляда? Может быть, миссис Катерик говорила правду, утверждая, что она стала жертвой недоразумения? Может быть, между нею и сэром Персивалем существовала связь совершенно иного рода, чем та, которую заподозрили окружающие, и сэру Персивалю было выгодно поддерживать одно подозрение, чтобы отвести от себя другое, гораздо более серьезное?
Если б я мог найти ответ на эти вопросы, я сделал бы первые шаги к разгадке тайны, глубоко скрытой за довольно обычной историей, только что мной услышанной.
Я задал вопрос с целью выяснить, уверен ли был сам мистер Катерик в измене своей жены. Ответ миссис Клеменс не оставлял сомнения в этом. Будучи еще не замужем, миссис Катерик скомпрометировала себя с каким-то неизвестным человеком и вышла замуж, чтобы скрыть свой позор. Путем сопоставления дат было совершенно ясно, что мистер Катерик не был отцом ее дочери Анны, хотя Анна и носила его фамилию.
Гораздо труднее было рассеять возникавшее теперь сомнение: можно ли с уверенностью считать сэра Персиваля Глайда отцом Анны Катерик?
Сделать это было возможно, только выяснив, похожи они друг на друга или нет.
— Вы, наверно, часто видели сэра Персиваля, когда он бывал в вашей деревне? — сказал я.
— Да, сэр, очень часто, — отвечала миссис Клеменс.
— Была ли Анна похожа на него?
— Нет, они были совершенно не похожи.
— Значит, она была похожа на мать?
— Она и на мать была совсем не похожа. Миссис Катерик была темноволосая, с полным лицом.
Не похожа ни на мать, ни на предполагаемого отца. Я знал, что нельзя всецело полагаться на личное сходство, однако, с другой стороны, начисто отрицать его значение тоже было неразумным. Что из прошлого сэра Персиваля Глайда или миссис Катерик до их появления в Старом Уэлмингаме могло бы пролить свет на этот вопрос? Я имел это в виду и спросил миссис Клеменс.
— Когда сэр Персиваль появился у вас в деревне, — сказал я, — вы не знаете, откуда он тогда приехал?
— Нет, сэр. Кто говорил — из Блекуотер-Парка, кто говорил — из Шотландии, но никто по-настоящему не знал.
— А миссис Катерик до своего замужества жила в Варнек-Холле?
— Да, сэр.
— Сколько лет она прослужила там?
— Три или четыре года, сэр. Точно не помню.
— Вы случайно не знаете, кому в то время принадлежал Варнек-Холл?
