Том 4. Голова - Генрих Манн
— Вы не пришли. Несмотря на это, я настолько любезна, что сообщаю вам: папа будет князем. Об этом еще никто не знает, — сказала она, обращаясь к Терра, которому пришлось идти с ней рядом. Кивок, и рысью прочь. Терра стоял, погружаясь ногами в рыхлую землю.
Нельзя было не известить Кнака; положение Терра в фирме поддерживалось его тайными связями еще более, чем явными. В ответ на это в телефоне голос из Кнакштадта:
— Превосходно, мы будем первыми у цели. Завтра я явлюсь сам. А вы не теряйте ни минуты!
Терра, впрочем, потерял целое утро, ему казалось — из протеста. Но только когда он отправился туда в два часа, ему стало ясно, что медлил он единственно с целью застать Ланна наедине с дочерью. Он знал распорядок дня рейхсканцлера. От двух до трех у него час отдыха. Он подписывает бумаги в библиотеке, Алиса поит его кофе.
— Господин депутат, только потому, что это вы… — сказал камердинер Зехтинг. — Сегодня приказано никого не впускать в библиотеку. Сегодня такой день. — С особым ударением: значит, Зехтингу все известно! — Ну, пройдите покамест в кабинет, я доложу. Для вас, так и быть, я это сделаю.
— Вы тут из человека что захотите, то и сделаете. Вы ведь служили еще при Бисмарке?
— Нет, только при его преемнике.
Зехтинг открыл дверь в библиотеку; он оставил Терра в кабинете, среди роскошной мягкой мебели, подле вычурной печи. Золотисто-коричневый полумрак, в котором изображения императора уживались со старыми мастерами. Бюст повелителя в каске с орлом надзирал за порядком на столе. Не потому ли на нем и царил такой порядок? Справа и слева от чернильницы на одинаковом расстоянии друг от друга лежало по шести остро отточенных карандашей. Рядом с рисунком императора — «Народы Европы, оберегайте свое священнейшее достояние!» — детский портрет Алисы Ланна, написанный и подаренный вдовой императора Фридриха. Снова глядели на него те глаза, которые некогда явились пред ним впервые в самую неустойчивую пору его юности, бросили ему вызов, спасли и обрекли на жизнь в этом мире. Совсем детские глаза — и уже таили в себе его судьбу… Тут вышла она.
— Ну, пойдемте, — сказала она.
Он сразу же на пороге отвесил глубокий поклон. «Ваша светлость!» Никакого ответа. Удивленный, он подошел ближе. Ах, вот в чем дело: князь спит.
— Зехтинг хотел его разбудить. Зачем? Ему предстоит трудный вечер. Кстати, не зовите его князем, он еще не вполне имеет на это право. Но иначе я бы вас не залучила. — И только после этого она протянула изумленному гостю руку для поцелуя. — Для меня вы бы не пришли, — заметила она, покачав головой. — Ваше расположение к моему отцу значительно серьезнее. Он очень меня тревожит. — И не дожидаясь ответа Терра: — Княжеский титул — это уж что-то чересчур, я бы его не желала. — Она топнула ногой, чтобы справиться с ложью.
Они сели у камина; тепло проникало сквозь кованую решетку. Алиса с беспокойством поглядывала на отца. Он полулежал, погрузившись в высокое кресло у заваленного бумагами стола под книжными полками. Терра сравнил его с бюстом молодого рыцаря, стоявшим на круглом столике среди роскошных альбомов. Душой системы был этот молодой рыцарь, но представлял ее усталый скептик в кресле.
— В конце концов, — взгляд дочери стал жестким, — он получил княжеский титул исключительно за неудачи. — Она отклонила возражения Терра. — Конечно, мы это не называем неудачами. Ни entente cordiale [8] ни испано-французское соглашение по поводу Марокко{34}, ни африканское восстание, о котором нельзя говорить при императоре, и тем более не поражение России в войне с Японией. Но если бы это не были неудачи, почему у императора явилась такая непреодолимая потребность сгладить их, произведя своего канцлера в князья?
— Каприз императора, — сказал Терра, — императорский каприз…
— Император подписал назначение; для его обнародования недостает только официального повода. Такие поводы подвертываются почти каждодневно, и вот сейчас их почему-то нет! Император раздражен, и вполне справедливо; можно прямо усомниться в нашей изобретательности. Как? Нет повода, чтобы сделаться князем? — сказала Алиса Ланна, раздражаясь сама, после чего они оба стали прислушиваться к дыханию князя. Оно становилось слышнее.
— Графиня! Я верю в гений вашего светлейшего отца, — сказал Терра с ударением.
— Поддержите в нем только здравый смысл! От кого он зависит? — Она помолчала. Потом, внезапно насупив брови — От слабого, трусливого монарха, жаждущего славы. Если он теперь и произведет своего канцлера в князья без всякого повода, то рано или поздно надо же, чтобы что-то произошло. Например, в Марокко. Мы должны заставить говорить о себе.
— Только бы разговоры не привели в конце концов к войне.
— Неужели вы это серьезно думаете? Игра ведется уже давно и будет продолжаться дальше в том же духе. Заметьте также, что этот рескрипт, о котором мы давно хлопочем, поможет и господину фон Толлебену сделаться статс-секретарем. Я говорю откровенно. Разве вы не должны отплатить мне тем же?
Кредитор изобразил на своем лице самую приветливую улыбку. «К чему мы придем?» — думал Терра. С мукой в сердце он сказал:
— Плачу вам тем же. Мой друг Мангольф лишен возможности когда-либо противодействовать интересам вашего супруга.
— Отлично! — сказал кредитор. — Значит, все мы можем прийти к соглашению. Ведь и вы в конце концов освободились от постоянного страха перед войной. Недаром же вы состоите при тяжелой промышленности! — добавила она совсем другим тоном. Это месть, открытая месть за измену. Она вызвала его сюда, чтобы сказать это. Удар был меткий; да, он состоит при тяжелой промышленности… Вскочив, он задел стулом железную решетку камина, она зазвенела. Ланна проснулся.
Сначала блаженная улыбка. Он вспомнил, что стал князем. Потом озабоченно нахмуренный лоб при мысли о недостающем поводе. Дочь уже протягивала ему чашку кофе. Он еще сонным голосом приказал позвать к себе чиновника с бумагами для подписи.
— Ваша светлость, это моя скромная персона. — Терра подошел ближе и принес поздравленья.
— Вы давно уже здесь? — спросил князь. — Я был так занят. — С деланно-озабоченным видом: — И вы хотите, чтобы я радовался? Ах, если бы вы знали! Я могу сказать вместе с Бисмарком: никогда я не мог по-настоящему радоваться успеху. За ним немедленно следовала очередная забота. — Скорбно, но из ямочек неудержимо сияло счастье.
— Ваша светлость, вы будете со временем и герцогом, — сказал уверенно Терра.
— Герцогство принесло мало счастья моему великому предшественнику{35}, — пробормотал Ланна, бросив вопросительный взгляд в сторону камина. Там возвышался герб: в самом деле —
