Михаил Булгаков - Том 9. Мастер и Маргарита
— Ты… ты, ты…
Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал:
— Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. — Он ухватился за подоконник рукою, как бы собираясь вскочить на него и бежать, оскалил зубы, всматриваясь в сидящих, и закричал. — Мне страшно, Марго! У меня опять начались галлюцинации.
Рыдания душили Маргариту, она шептала, давясь словами:
— Нет, нет, нет, не бойся ничего! Я с тобою! Я с тобою!
Коровьев ловко и незаметно подпихнул к мастеру стул, и тот опустился на него, а Маргарита бросилась на колени, прижалась к боку больного и так затихла. В своем волнении она не заметила, что нагота ее как-то внезапно кончилась, на ней теперь был шелковый черный плащ. Больной опустил голову и стал смотреть в землю угрюмыми больными глазами.
— Да, — заговорил после молчания Воланд, — его хорошо отделали. — Он приказал Коровьеву. — Дай-ка, рыцарь, этому человеку чего-нибудь выпить.
Маргарита упрашивала мастера дрожащим голосом:
— Выпей, выпей. Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе помогут.
Больной взял стакан и выпил то, что было в нем, но рука его дрогнула, и опустевший стакан разбился у его ног.
— К счастью! К счастью! — зашептал Коровьев Маргарите, — смотрите, он уже приходит в себя.
Действительно, взор больного стал уже не так дик и беспокоен.
— Но это ты, Марго? — спросил лунный гость.
— Не сомневайся, это я, — ответила Маргарита.
— Еще! — приказал Воланд.
После того как мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми и осмысленными.
— Ну вот, это другое дело, — сказал Воланд, прищуриваясь, — теперь поговорим. Кто вы такой?
— Я теперь никто, — ответил мастер, и улыбка искривила его рот.
— Откуда вы сейчас?
— Из дома скорби. Я — душевнобольной, — ответил пришелец.
Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом, вытерев глаза, она вскричала:
— Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого.
— Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, — спросил у пришедшего Воланд, — у кого вы находитесь?
— Знаю, — ответил мастер, — моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
— Как же, как же, — отозвался Воланд, — я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но вы-то верите, что это действительно я?
— Приходится верить, — сказал пришелец, — но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, — спохватившись, прибавил мастер.
— Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, — вежливо ответил Воланд.
— Нет, нет, — испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, — опомнись! Перед тобою действительно он!
Кот ввязался и тут:
— А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль в лунном свете, — кот полез в лунный столб и хотел что-то еще говорить, но его попросили замолчать, и он, ответив, — хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией, — замолчал.
— А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? — спросил Воланд.
Тот усмехнулся и сказал:
— Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
— О чем роман?
— Роман о Понтии Пилате.
Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал.
— О чем, о чем? О ком? — заговорил Воланд, перестав смеяться. — Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть, — Воланд протянул руку ладонью кверху.
— Я, к сожалению, не могу этого сделать, — ответил мастер, — потому что я сжег его в печке.
— Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого быть не может. Рукописи не горят. — Он повернулся к Бегемоту и сказал. — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.
Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:
— Вот она, рукопись! Вот она!
Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила:
— Всесилен, всесилен!
Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его, отложил в сторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Но тот неизвестно отчего впал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать:
— И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги…
Маргарита вцепилась в больничный халат, прижалась к нему и сама начала бормотать в тоске и в слезах:
— Боже, почему же тебе не помогает лекарство?
— Ничего, ничего, ничего, — шептал Коровьев, извиваясь возле мастера, — ничего, ничего… Еще стаканчик, и я с вами за компанию.
И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот стаканчик. Мастера усадили на место, и лицо больного приняло спокойное выражение.
— Ну, теперь все ясно, — сказал Воланд и постучал длинным пальцем по рукописи.
— Совершенно ясно, — подтвердил кот, забыв свое обещание стать молчаливой галлюцинацией, — теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь, Азазелло? — обратился он к молчащему Азазелло.
— Я говорю, — прогнусил тот, — что тебя хорошо было бы утопить.
— Будь милосерден, Азазелло, — ответил ему кот, — и не наводи моего повелителя на эту мысль. Поверь мне, что всякую ночь я являлся бы тебе в таком же лунном одеянии, как и бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, о Азазелло?
— Ну, Маргарита, — опять вступил в разговор Воланд, — говорите же все, что вам нужно?
Глаза Маргариты вспыхнули, и она умоляюще обратилась к Воланду:
— Позвольте мне с ним пошептаться?
Воланд кивнул головой, и Маргарита, припав к уху мастера, что-то пошептала ему. Слышно было, как тот ответил ей:
— Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя. Но тебе опять советую — оставь меня. Ты пропадешь со мной.
— Нет, не оставлю, — ответила Маргарита и обратилась к Воланду. — Прошу опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампа загорелась, и чтобы все стало, как было.
Тут мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую голову Маргариты, сказал:
— Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было. — Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать, — Бедная, бедная…
— Не бывает, вы говорите? — сказал Воланд. — Это верно. Но мы попробуем. — И он сказал, — Азазелло!
Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный и близкий к умоисступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом в руках и в кепке. От страху этот человек трясся и приседал.
— Могарыч? — спросил Азазелло у свалившегося с неба.
— Алоизий Могарыч, — ответил тот, дрожа.
— Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написали на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу? — спросил Азазелло.
Новоявившийся гражданин посинел и залился слезами раскаяния.
— Вы хотели переехать в его комнаты? — как можно задушевнее прогнусил Азазелло.
Шипение разъяренной кошки послышалось в комнате, и Маргарита, завывая:
— Знай ведьму, знай! — вцепилась в лицо Алоизия Могарыча ногтями.
Произошло смятение.
— Что ты делаешь? — страдальчески прокричал мастер, — Марго, не позорь себя!
— Протестую, это не позор, — орал кот.
Маргариту оттащил Коровьев.
— Я ванну пристроил, — стуча зубами, кричал окровавленный Могарыч и в ужасе понес какую-то околесину, — одна побелка… купорос…
— Ну, вот и хорошо, что ванну пристроил, — одобрительно сказал Азазелло, — ему надо брать ванны, — и крикнул, — Вон!
Тогда Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спальни Воланда через открытое окно.
Мастер вытаращил глаза, шепча:
— Однако это будет, пожалуй, почище того, что рассказывал Иван! — совершенно потрясенный, он оглядывался и наконец сказал коту: — А простите… это ты… это вы… — он сбился, не зная, как обращаться к коту, на «ты» или на «вы», — вы — тот самый кот, что садились в трамвай?
— Я, — подтвердил польщенный кот и добавил, — Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта.
— Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот, — нерешительно ответил мастер, — меня все равно в больнице хватятся, — робко добавил он Воланду.
