Дом Кёко - Юкио Мисима
На Фудзико всё сильнее давило одиночество. Комната со снежной пеленой за окном казалась тюремной камерой. Одиночество походило на огонь, он страшно жёг изнутри. Она приложила холодные руки к щекам, встала, обошла комнату. Опустилась перед окном на колени и, хотя не верила ни в какого бога, стала молиться:
— Пожалуйста, помоги мне! Пожалуйста, спаси меня! Я сделаю всё что угодно, только спаси меня!
И тогда у Фудзико возникла одна мысль. Что, если выкинуться из окна? Но это не будет настоящим самоубийством. Даже если броситься отсюда в метель, то покатишься по связкам укутанных пушистым снегом дров и мягко упадёшь на крышу. Но прыгнуть из окна — это одно дело. Вряд ли кто-нибудь смотрит из задних окон кирпичного дома напротив. Лучше, чтобы кто-нибудь всё от начала до конца видел. По ту сторону метели безмолвствовали зашторенные белым окна. Словно оттуда пристально, с интересом постоянно следил чёрный глаз. Беспристрастное сочувствие чужому безумию. Фудзико не знала, что только глаза мужа, и ничьи другие, будут смотреть с таким сочувствием.
Она решительно подняла оконную раму. Метель ударила в лицо, заставила закрыть глаза. Фудзико глубоко вдохнула. Снег попал в горло. Она чувствовала, как он тает внутри, где всё пылало жаром.
— Как хорошо! — выкрикнула она.
И тут в дверь постучали. Фудзико почти не слышала. Снова стук. Во второй раз робкий. В третий — настойчивый. Фудзико по манере стучать решила, что это Сэйитиро, хотя он ни разу не стучался в дверь собственной квартиры. Наверное, поспешил вернуться домой. Оставив открытым окно, она бегом кинулась к двери и широко распахнула её.
Там стоял Фрэнк в красном свитере. Он закрыл за собой дверь и спокойно вошёл в квартиру. Увидел, что натворила метель. Снег лежал даже на не убранной после сна постели. В полутёмной комнате вздымавшиеся волнами белоснежные простыни казались сотворёнными из снега. Хлопья снега долетели и до красно-чёрной маски над камином.
— Что происходит?
Фрэнк, как у себя дома, закрыл окно, подошёл к Фудзико. Его руки легли ей на плечи.
— Что случилось? — Он взял в большие ладони лицо Фудзико. — У тебя щёки ледяные.
* * *
Жена, как обычно, приехала встречать Сэйитиро в аэропорт. Он, по традиции сдержанный, не заговорил с ней сразу о том, насколько успешно прошла встреча. Но по его лицу, оживлённому, хоть и безмерно усталому, и по благодарным словам начальника отдела в аэропорту: «Сегодня на фирму не приезжайте, отдохните спокойно. Все ведь в порядке», — Фудзико заключила, что работа сделана хорошо. И Сэйитиро это почувствовал.
Они не поехали домой, а отправились в рыбный ресторан «Король моря» на Третьей авеню, куда часто ходили. Заказали пожарить больших креветок с обвислыми усами, которых принесла показать официантка, и подняли бокалы с белым вином за успех. Сэйитиро спрашивал про сильный снегопад, случившийся в его отсутствие. Фудзико, погруженная в свои мысли, ответила не сразу.
После их приезда в Нью-Йорк Сэйитиро иногда понимал, почему у жены такое лицо. То, что он сам постепенно перестал смотреть на Фудзико как на микроба, с которым приходится жить, отчасти утешало. «Эта женщина когда-нибудь станет такой же, как я. Узнает, что есть единственный способ — выработать иммунитет против микробов. И тогда я вместо жены обрету близкого друга».
И всё-таки этого приходилось терпеливо ждать. Он презирал мещанское представление о близости душ супругов. Не испытывал необходимости идти навстречу друг другу. Он, как поливочная машина, долго кружил на одном месте, а жена, как пешеход, могла то приближаться к нему, то удаляться. А тем временем подступит общий крах и всё поглотит.
— Так что с накидкой из серебристой норки? — спросил раскрасневшийся от вина Сэйитиро. Фудзико мельком взглянула на него.
«Какой-то затравленный вид, как у преследуемой шпионки», — подумал он. Но ответ жены оказался неожиданным.
— Серебристая норка? Мне уже расхотелось.
С накидкой из серебристой норки были связаны некоторые финансовые обстоятельства. Сначала Фудзико о ней мечтала. Она могла попросить отца прислать ей через знакомого американца деньги, чтобы купить накидку. Но Фудзико хотела получить её от Сэйитиро, в подарок на Рождество. Только накидка была очень дорогая, не по его месячному жалованью. Фудзико решила непременно добиться желаемого и открыла Сэйитиро свой план: ему нужно пойти к другу отца, американцу, взять деньги и сделать ей рождественский подарок, как будто купил его сам.
По одному слову «расхотелось» Сэйитиро заметил, что жена явно не в себе. Но он был из тех мужчин, которые не задают жёнам банальные вопросы вроде: «Что случилось?» Он просто подумал, что жена во власти очередной фантазии.
*
Из ресторана они сразу вернулись домой. Сэйитиро открыл окно, внёс в комнату заснеженные дрова. Фудзико вздрогнула от порыва холодного ветра, глядя на раскрытое окно и склонившуюся фигуру мужа.
Сэйитиро разжёг камин. Он умел разводить огонь. Мокрые поленья непрерывно потрескивали. Вскоре, будто освободившись от оков, полыхнуло пламя. Супруги сели перед камином, наблюдая за разгорающимися поленьями. Ковёр под ногами прогрелся, от него шёл знакомый запах.
Сэйитиро смотрел на огонь, и ему казалось, что он перенёсся в дом Кёко. В Нью-Йорке такого не случалось, но стоило ему куда-то поехать, и он вспоминал дом Кёко. Безумное поклонение хаосу, свобода, безразличие и при этом постоянно царящая атмосфера горячей дружбы — всё это Сэйитиро видел сейчас в пламени. Ему почудилось, будто Кёко проговорила над ухом:
— Ты выбрал жизнь пленника. Тем, кто входит к тебе в клетку, собираешься доказать, что ты дикий зверь. Только, кроме тебя, так никто не думает. Во всём мире знаешь это ты один.
*
Фудзико тихо заплакала. Эгоистка, у мужа такой успех, а она рыдает. Но Сэйитиро это не раздражало. По меньшей мере он предпочитал слёзы Фудзико её остротам. Сэйитиро бездушно, будто касаясь клавиш рояля, погладил по волосам потупившуюся жену. Та резко отстранилась.
Прошлой ночью Фудзико не могла уснуть, всё думала, как она сообщит мужу об измене. Она бесконечно размышляла, что же привело её к этой трагедии. Но в уме всплывали только слёзы. С Фрэнком всё с начала и до конца не доставило ей ни малейшего удовольствия. Поразмыслив о раскаянии и жажде признания, Фудзико пришла к выводу, что ошибку она совершила
