Анатоль Франс - На белом камне
— Я встретил в Александрии старика иудея, человека, не лишенного образования, который был даже начитан в греческой литературе. Он радовался успеху, который его религия имеет в империи. «По мере того, как иностранцы узнают наши законы, — сказал он мне, — они находят их привлекательными и охотно им подчиняются, как римляне, так и греки, и те, которые живут на материке и те, кто живет на островах, народы западные и восточные, Европа и Азия». Может быть, старик этот говорил с некоторым преувеличением. Однако многие греки склоняются к еврейской вере.
Аполлодор горячо отрицал, что дело обстоит так.
— Иудействующих греков, — сказал он, — вы не найдете нигде, кроме подонков общества, да среди тех варваров, которые шляются, как разбойники и бродяги, по Греции. Возможно, во всяком случае, что сектанты, последователи Заики, и соблазнили нескольких невежественных греков, заставив их поверить, что в еврейских книгах можно найти идеи Платона о божественном провидении. Такова, действительно, ложь, которую они силятся распространять.
— Несомненно то, — ответил Галлион, — что евреи признают единого бога, невидимого, всемогущего создателя мира. Но отсюда далеко до того, чтобы они ему поклонялись благоразумно. Они провозглашают, что бог их — враг всех, кто не еврей, и не может выносить в своем храме ни подобий других богов, ни статуй Цезаря, ни собственного своего изображения. Они считают нечестивцами тех, кто из бренной материи делает бога по человеческому подобию. То, что их бог не может быть изображен ни в мраморе, ни в бронзе, они обосновывают разными доводами; признаюсь, некоторые из них правильны и согласуются с нашим представлением о божественном провидении. Но что нам думать, Аполлодор, о боге, настолько враждебном республике, что он не допускает в свое святилище статуй государя? Что думать о боге, который оскорбляется почестями, возданными другим богам? И что думать о народе, который приписывает своим богам подобные чувства? Иудеи смотрят на богов латинских, греческих и варварских, как на богов враждебных, и они доводят свое суеверие до того, что верят, будто обладают полным и цельным богопознанием, к которому не должно ничего прибавлять и от которого нельзя ничего отнять.
— Вы знаете, дорогие друзья, что недостаточно только терпеть другие религии, нужно их все уважать, верить, что все они святы, что они равны между собой, благодаря чистосердечию исповедающих их, и что они, подобно стрелам, пущенным из разных точек к единой цели, сходятся на лоне божества.
— Только та религия, которая не терпит других, не может быть терпима. Если ей предоставить расти, она пожрет все остальные. Да что я говорю! Такая дикая религия — не религия, а скорее ее противоположность. Это не цепь, которая соединяет благочестивых людей, но острее, разрывающее эти священные узы. Это нечестие, и величайшее из всех нечестий. Ибо можно ли более жестоко оскорблять божество, чем почитать его в одной особой форме и в то же время ненавидеть его во всех других формах, в каких облекается оно для человеческого взора?
— Как, принося жертву Юпитеру, голова которого увенчана шлемом, я стану запрещать иностранцу приносить жертву Юпитеру, кудри которого, подобные цветам гиацинта, свободно ниспадают на плечи? И при таком нечестии буду еще считать себя поклонником Юпитера! Нет! Нет! Человек религиозный, связанный с бессмертными богами, равно связан со всеми людьми благодаря религии, которая объединяет землю и небо. Гнусно заблуждение евреев, почитающих себя благочестивыми, признавая только своего бога.
— Они делают себе обрезание в честь его, — сказал Анней Мела. — Чтобы скрыть свое уродство, когда идут в публичные бани, им приходится закрывать чехлом то, что, по здравому смыслу, не нужно ни торжественно выставлять, ни прятать, как позор. Ибо одинаково смешон человек и гордящийся, и стыдящийся того, что обычно всем людям. И мы не без основания боимся, дорогие друзья, развития еврейских обычаев в империи. Нечего бояться, во всяком случае, что римляне и греки примут обрезание. Невероятно, чтоб этот обычай проник даже к варварам, хотя для них это было бы менее неприятно, — так как они по большей части настолько нелепы, что вменяют в бесчестие человеку, если он появится голым среди себе подобных.
— Я вспомнил! — воскликнул Лоллий. — Когда наша нежная Камидия, цвет Эсквилинских матрон, посылает своих красавцев-рабов в бани, она заставляет их надевать кальсоны, ревнуя всех даже к виду того, что ей в них всего дороже. Клянусь Поллуксом, она будет причиной того, что их станут принимать за евреев, — подозрение, оскорбительное даже для раба.
Луций Кассий возразил возбужденно:
— Я не знаю, охватит ли иудейское безумие весь мир, но чересчур много и того, что это безумие распространяется среди невежд, слишком много, что его терпят в империи, слишком много, что позволяют существовать этому племени, нелепому в своих обычаях, нечестивому и преступному в своих законах, ненавистных бессмертным богам. Непотребный сириец развращает столицу Римской империи. Это унижение — наказание за наши преступления. Мы презрели древние обычаи и благие учения греков.
Мы перестали служить тем хозяевам земли, которые ее нам покорили. Кто еще думает о гаруспициях? Кто почитает авгуров? Кто еще дочитает Мавора и божественных близнецов? О, печальное небрежение религиозным долгом! Италия отвергла своих богов-покровителей и гениев-хранителей. Отныне она со всех сторон открыта чужеземным суевериям и, беззащитная, предана нечистой толпе восточных жрецов. Увы! Для того ли Рим завоевал мир, чтобы быть завоеванным евреями. Конечно, мы не имели недостатка в предостережениях. Наводнение Тибра и недород хлебов, — несомненные знаки божественного гнева. Каждый день нам приносит какое-нибудь зловещее знамение. Земля потрясается, солнце затмевается, молния сверкает среди чистого неба. Чудеса сменяются чудесами. Видели, как зловещие птицы слетались на вершину Капитолия. На этрусском берегу заговорил бык. Женщины родили чудовищ. Жалобный голос раздался среди театрального игрища. Статуя Победы выронила поводья своей колесницы.
— Обитатели небесных чертогов, — сказал Марк Лоллий, — пользуются странными приемами для вразумления. Если им захотелось побольше сала и ладана на жертвенниках, отчего бы попросту не сказать об этом, вместо того, чтобы изъясняться посредством грома, туч, ворон, быков, статуй из бронзы и двухголовых детей. Сознайся также, Луций, что, предсказывая нам несчастие, они играют наверняка, так как, согласно естественному течению вещей, не проходит дня без какого-нибудь личного или общественного несчастия.
Галлиона, видимо, тронула печаль Кассия.
— Клавдий, — сказал он, — хотя и вечно спит, взволновался столь великой опасностью. Он жаловался сенату на презрение, которое постигло древние обычаи. Напуганный успехом чужеземных суеверий, сенат, по его совету, восстановил гаруспиции. Но надо восстановить в первоначальной чистоте не только религиозные церемонии, а и людские сердца. Римляне, вы требуете возвращения ваших богов. Подлинным пребыванием бога в этом мире является душа добродетельного человека. Воскресите в сердцах своих прежние добродетели: простоту, честность, любовь к общественному благу — и боги тотчас же войдут в них. Вы сами станете храмами и алтарями.
Сказав так, он простился со своими друзьями и пошел к своим носилкам, ожидавшим его уже некоторое время возле миртовой рощи, чтобы отнести его в суд.
Друзья встали и, покинув сады, пошли за ним медленным шагом под двойным портиком, расположенным так, чтобы в нем можно было найти тень во всякое время дня, и который вел от стены виллы до базилики, где проконсул творил суд.
По дороге Луций Кассий жаловался Меле на забвение, в котором находятся древние учения.
Положив руку на плечо Аполлодора Maрк Лоллий сказал:
— Мне кажется, что ни наш кроткий Галлион, ни Мела, ни даже Кассий не сказали, почему они так сильно ненавидят евреев. Думается мне, что я знаю эту причину, и хочу ее доверить тебе, дражайший Аполлодор! Римляне, приносящие богам, как угодный им дар, белую свинью, украшенную повязками, испытывают ненависть к евреям, которые отказываются есть свинину. Судьба не напрасно послала в предвестие благочестивому Энею белую веприцу. Не покрой боги дубовыми рощами дикое царство Эвадара и Турна, Рим не был бы сегодня владыкой мира. Жолуди Лациума откармливали свиней, мясо которых только и утоляло ненасытный голод преславных племянников Рема. Наши итальянцы, тела которых образовались из мяса вепрей и свиней, чувствуют себя оскорбленными гордым воздержанием евреев, упорно отвергающих, как поганую пищу, дорогие старому Катоду жирные стада, которые кормят господ вселенной.
Так, обмениваясь легкими разговорами и радуясь сладостной тени, все четверо достигли окраины портика и сразу увидели Форум, сияющий при свете солнца.
