Оноре Бальзак - Столетний старец, или Два Беренгельда

Вершители правосудия с трудом пробирались среди возбужденной толпы, нехотя расступавшейся перед властями и тотчас вновь смыкавшей свои ряды. В то же время генерал Беренгельд распорядился, чтобы всех солдат, успевших смешаться с толпой, под страхом сурового наказания немедленно вернули в расположение дивизии.

Добравшись до дома, ставшего пристанищем исполинского старца, генерал по настоятельной просьбе мэра и префекта усилил выставленную возле него охрану своими гренадерами; вместе с городской стражей они представляли собой внушительную силу. Маневр этот был весьма своевременным, ибо еще немного — и дверь дома, где укрывался старец, уступила бы под натиском штурмовавшей ее толпы. Заместитель прокурора в сопровождении мэра, полицейского комиссара и отряда жандармов вошли в дом.

Дом опустел, жильцы бежали, предусмотрительно захватив с собой свои сбережения. Осаждавшие наконец позволили осажденным выбраться из крепости. Стремясь заполучить старца, они после тщательного досмотра отпускали с миром его соседей.

Заместитель прокурора в сопровождении Беренгельда, мэра и чиновников обыскали весь дом — старца нигде не было. Когда секретарь сообщил об этом толпе на площади, возмущенные выкрики возобновились: «Подожжем дом!.. Черт с ним, потом за все заплатим!.. Правосудия! Он был там, его там видели!..» — и тому подобное.

Наконец генерал и все, кто вместе с ним обходили дом, добрались до самой просторной комнаты; окна ее выходили на улицу. Один из жандармов заглянул в камин и обнаружил там скорчившегося в дымоходе старца.

Увидев, что убежище его раскрыто, старец вылез. Толпа, напряженно следившая за тем, что происходило в доме, где предусмотрительно распахнули все окна, при виде старца издала победоносный вопль:

— Он арестован!.. Победа!.. Да здравствует мэр!.. Да здравствует помощник прокурора!.. Победа!.. Да здравствует наш мэр!.. Выдайте нам убийцу!.. В тюрьму!.. Мы отведем его в тюрьму!.. Долой солдат, они нам ни к чему!.. Мы сами отведем старика в тюрьму!.. Выдайте нам убийцу!.. Да здравствует наш мэр!.. Победа!.. Тащите сюда негодяя!.. Разорвем его в клочья!

Огромный старец дрожал всем телом, на его лице был написан неподдельный ужас. Он молча опустился в кресло.

Помощник прокурора, мэр и комиссар расселись за стоящим рядом столом; генерал Беренгельд подошел к окну и взмахнул рукой, призывая людей к порядку. Увидев его, толпа притихла. «Правосудия!.. Правосудия!» — долетело с противоположного края площади.

Когда наконец установилась полная тишина, старец приободрился; подкравшись к окну и заметив солдат, сдерживающих негодующих людей, он окончательно успокоился. Во всяком случае, подойдя к Беренгельду, он усмехнулся и отвесил ему небрежный поклон. Генерал страшно побледнел, но все же поклонился в ответ.

Затем старец направился к столу, где заместитель прокурора совещался с чиновниками, а секретарь готовился снимать показания. Необходимо было составить постановление об аресте, и тут обнаружилось, что для этого недостает судебного следователя. Одного из жандармов тотчас же отправили за следователем.

Подойдя к столу и увидев приготовления секретаря, старец саркастически усмехнулся; если бы чиновник заметил эту усмешку, вряд ли смог бы спокойно продолжать свою работу. Затем старец обратился к судьям:

— Известно ли вам, господа, против кого вы собираетесь выдвигать обвинения?

— Пока нет, сударь, — ответил мэр. — Сейчас мы приступим к процедуре, и когда вы ответите на наши вопросы… Видите, мы не собираемся нарушать закон, и, если окажется, что вас оклеветали, мы тотчас же освободим вас из-под стражи. Но мне кажется, что, даже если мы вас оправдаем, для вас самих будет безопаснее отправиться отсюда прямо в тюрьму, ибо сейчас доказать разъяренной толпе вашу невиновность совершено невозможно. Только прочные тюремные стены смогут уберечь вас от ее гнева. Тем более что оружие солдат, оцепивших дом, не заряжено, и, если начнется бунт, я не вижу иной возможности сохранить вам жизнь.

Старик молча слушал помощника прокурора, ничем не выдавая своих чувств; присутствующие, пораженные как его внешностью, так и поведением, также изумленно молчали. Первым заговорил мэр: он попросил старца предъявить паспорт или иные имеющиеся у него бумаги.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В ответ на просьбу мэра старец достал старомодный портфель и извлек из него исписанный лист бумаги.

Прочитав его, удивленный мэр протянул бумагу помощнику прокурора. Это оказался приказ, составленный министром полиции и подписанный самим императором. Приказ гласил: ни в чем не препятствовать гражданину Беренгельду, дозволить ему проследовать куда ему будет угодно, а также оказывать ему всяческую помощь и содействие. Приметы, указанные на обороте документа и заверенные подписью министра, были точны и не оставляли сомнений, что речь идет именно об исполинском старце.

При имени Беренгельда помощник прокурора и мэр одновременно обернулись к генералу: тут только они заметили поразительное сходство между обвиняемым в убийстве старцем и прославленным полководцем.

Помощник прокурора встал и, приблизившись к Туллиусу, тихо спросил:

— Скажите, генерал, он, случайно, не ваш отец?

— Нет, сударь, — ответил тот.

— Но, по крайней мере, он ваш родственник?

— Мне это неизвестно.

— Сударь, — обратился помощник прокурора к высокому старцу, — распоряжение его императорского величества о содействии не гарантирует вам личную неприкосновенность, тем более если мы обнаружим отягчающие вашу предполагаемую вину обстоятельства; этот документ также не освобождает вас от необходимости подчиняться правосудию.

В эту минуту в комнату вошел следователь. Он приказал полицейскому комиссару привести свидетелей, которые смогли бы внятно изложить обвинения, выдвинутые против старца. Меньше чем через полчаса в комнату вошли Смельчак, товарищ погибшего работника мануфактуры, жена погибшего, служитель городской таможни, врач, проезжавший вчера ночью по дороге мимо холма Граммона, и кучер Беренгельда.

Толпа, все еще не утолившая свою ярость, не собиралась расходиться. Площадь Сент-Этьен была запружена народом, и люди продолжали прибывать. То тут, то там мелькали фабричные работники; их тотчас же окружали многочисленные любопытные, и работники рассказывали все новые и новые подробности убийства. Генерал Беренгельд тревожно вглядывался в колышущееся людское море.

— У вас нет иных бумаг, удостоверяющих вашу личность? — спросил судья старца.

— Нет, сударь.

— Даже свидетельства, удостоверяющего ваше рождение?

— Нет, сударь.

— Сколько вам лет?

В ответ старец лишь улыбнулся. Все присутствующие с удивлением воззрились на него; каждый чувствовал, как тревожный холодок закрадывается ему в душу: от величественного старца веяло могильным холодом, словно от надгробного камня.

Задавая вопрос, мэр опускал взгляд, чтобы не видеть красных слепящих языков пламени, бесновавшихся в глубинах глаз обвиняемого.

— Так каков же ваш возраст? — повторил свой вопрос судья.

— У меня нет возраста! — ответил старец тем надтреснутым голосом, когда собеседнику слышны не слова, а только звуки, их составляющие.

— Где вы родились?

— В замке Беренгельд, в Высоких Альпах, — ответил он.

Услышав название родового замка, владельцем которого он стал после смерти отца, генерал невольно вздрогнул.

— В котором году? — бесстрастно поинтересовался судья, не желая, чтобы присутствующие чиновники поняли, какое большое значение придавал он этому вопросу.

— В одна тысяча… — старец запнулся, словно ступил на край пропасти, и внезапно гневно воскликнул: — Несчастные юнцы, вы пытаетесь одолеть Столетнего Старца! Я не стану отвечать на ваши вопросы — только суд присяжных может приказать мне говорить, если, конечно, вы сможете меня туда доставить! Я буду говорить только в суде.

Приступили к слушанию показаний свидетелей. Врач, ездивший принимать роды, подтвердил, что прошлой ночью около одиннадцати часов он видел, как мадемуазель Фанни Ламанель сидела на лугу напротив моста через Шер: он узнал ее по прическе, поясу и шали, которые обычно носила девушка. Затем он добавил, что подле нее действительно сидел военный, однако лица его он не видел, но, судя по осанке и мундиру, это вполне мог быть генерал Беренгельд.

Тут же все обернулись и посмотрели на генерала; тот страшно покраснел.

Следователь спросил, подтверждает ли Беренгельд слова врача. Генерал полностью подтвердил их.