Джейн Остин - Гордость и гордыня

— И чему из двух ты припишешь мой недавний образчик скромности?

— Скрытому хвастовству. Потому что на самом деле ты гордишься изъянами своей манеры писать, считая их следствием быстроты мысли и небрежения к ее запечатлению на бумаге, а это, на твой взгляд, если и не достойно хвалы, во всяком случае, придает тебе интересность. Способность делать что-либо быстро всегда ценится ее обладателем, нередко не замечающим несовершенств, к каким приводит эта быстрота. Когда нынче утром ты сказал миссис Беннет, что соберешься за пять минут, если когда-нибудь решишь покинуть Недерфилд, ты видел в этом род панегирика себе, высокой похвалы. Но что столь уж достойного в сумасбродной поспешности, которая помешает завершить необходимые дела и не принесет пользы ни тебе, ни кому-либо еще?

— Право, это уже слишком! — вскричал Бингли. — Помнить вечером весь вздор, сказанный утром! Тем не менее, клянусь честью, я верил, что говорил о себе правду, и верю в это сейчас. А потому я не приписал себе сумасбродство для того, чтобы пощеголять перед дамами.

— Не спорю, возможно, ты верил своим словам, но я отнюдь не убежден, что ты упорхнул бы с такой быстротой. Твое поведение зависело бы от обстоятельств и случайностей, как и у всякого другого знакомого мне человека. И если бы, когда ты вскочил в седло, какой-нибудь друг сказал тебе: «Бингли, лучше подожди до следующей недели», ты, вероятно, послушался бы, ты, вероятно, отложил бы отъезд, а по настоянию кого-нибудь еще остался бы и на месяц.

— Этим вы лишь доказали, — воскликнула Элизабет, — что мистер Бингли не отдает должное своему характеру. Вы представили его в гораздо лучшем свете, чем он делал это сам.

— Я чрезвычайно польщен, — сказал Бингли, — тем, как вы превратили слова моего друга в комплимент доброте моей натуры. Но, боюсь, вы придали им смысл, какого он вовсе в виду не имел. Он, бесспорно, был бы лучшего обо мне мнения, если бы в подобных обстоятельствах я бы отказался наотрез и ускакал бы со всей быстротой, на какую способна моя лошадь.

— И мистер Дарси тогда бы счел, что опрометчивость вашего первого решения искуплена упрямством, с каким вы его выполнили?

— Честное слово, тут я ничего толком объяснить не могу. Дарси должен говорить сам за себя.

— Вы ждете от меня отчета во мнениях, которые вам было угодно приписать мне, хотя я ни разу ничего подобного не сказал. Однако допустим, что дело обстоит именно так, как вы его представили. Вам следует помнить, мисс Беннет, что друг, который предположительно пожелал, чтобы он вернулся в дом и отложил исполнение своего плана, всего лишь пожелал этого, попросил, не представив ни единого довода, почему это следовало сделать.

— Уступить настояниям друга легко и охотно в ваших глазах это не заслуга?

— Уступка без причины не делает чести ни тому, ни другому.

— Мне кажется, мистер Дарси, вы не отводите никакого места воздействию дружбы или приязни. Сердечное чувство к просящему часто побуждает выполнить его просьбу, не дожидаясь доводов или объяснения причин. Я не имею в виду выдуманный вами случай с мистером Бингли. Быть может, нам лучше подождать, пока не возникнут подобные обстоятельства, а уж тогда обсуждать благоразумность его поведения. Но в целом, при обычных обстоятельствах, когда один друг просит другого переменить не столь уж важное решение, если тот уступит, не дожидаясь уговоров, будете ли вы думать о нем дурно?

— Не следует ли, прежде чем мы продолжим эти рассуждения, сначала более точно установить степень важности, заключенной в этой просьбе, а также и степень близости между просящими исполняющим просьбу?

— Всеконечно! — вскричал Бингли. — Давайте выслушаем все подробности, не упустив их сравнительный рост и обхват, ибо это, мисс Беннет, может придать вес доводам, какого вы не ожидаете. Поверьте, не будь Дарси так высок и силен в сравнении со мной, я бы и вполовину не был с ним так уступчив. Право, я не знаю никого ужасней Дарси в определенных обстоятельствах и в определенных местах и уж особенно в его доме в воскресный вечер, когда ему нечем заняться.

Мистер Дарси улыбнулся, но Элизабет показалось, что шутка мистера Бингли его задела, а потому не засмеялась. Мисс Бингли горячо приняла к сердцу такой упрек ему и попеняла брату за вздор, который он наговорил.

— Я понял твою уловку, Бингли, — сказал друг. — Ты не любишь отвлеченных споров и хотел положить конец нашему.

— Может быть, может быть. Такие споры слишком уж смахивают на диспуты. Если ты и мисс Беннет прервете свой, пока я не уберусь из комнаты, я буду премного благодарен: а тогда ты можешь говорить обо мне все, что захочешь.

— То, о чем вы просите, — сказала Элизабет, — никакой жертвы от меня не требует, да и мистеру Дарси нужно дописать свое письмо.

Мистер Дарси внял ее совету и дописал письмо.

Завершив его, он попросил мисс Бингли и Элизабет сыграть что-нибудь. Мисс Бингли поспешила к фортепьяно, вежливо предложила Элизабет начать первой, а когда Элизабет отказалась столь же вежливо и куда более решительно, села за него.

Миссис Хэрст пела с сестрой, а Элизабет тем временем листала ноты, лежавшие на инструменте, и невольно заметила, что взгляд мистера Дарси очень часто обращается на нее. Ей было странно предположить, что она могла оказаться предметом восхищения такого гордеца, и все же было бы еще более странно, если бы он смотрел на нее потому, что она ему не нравилась. Затем она пришла к выводу, что его внимание привлекает нечто в ней, по его понятиям недопустимое и отталкивающее, неуместное в их обществе. Эта мысль ее не удручила. Он ей так не нравился, что его одобрения она не искала.

После нескольких итальянских арий мисс Бингли заиграла шотландскую мелодию, и мистер Дарси, подойдя к Элизабет, сказал:

— Не испытываете ли вы неодолимого желания, мисс Беннет, воспользоваться случаем и сплясать рил?

Она улыбнулась, но ничего не ответила. Он, несколько удивленный ее молчанием, повторил свой вопрос.

— О! — воскликнула она. — Я слышала, что вы сказали, но не могла сразу решить, как вам ответить. Я знаю, вы хотели, чтобы я сказала «да» и дала вам повод отнестись с пренебрежением к моему вкусу. Но я очень люблю обманывать такие ожидания и не дать излиться уже готовому презрению. Вот почему я решила сказать вам, что не хочу сплясать рил, а теперь презирайте меня, если осмелитесь.

— О нет, я не осмелюсь.

Элизабет полагала уязвить его и была изумлена этой галантностью. Однако в ее тоне звучала такая смесь мягкости и лукавства, что ей вряд ли удалось бы сильно уязвить кого-нибудь. Дарси же еще ни одна женщина так не очаровывала, как она. Он даже полагал, что ему угрожала бы настоящая опасность, если бы положение ее семьи не было настолько ниже его собственного.

Мисс Бингли увидела или заподозрила достаточно, чтобы ее охватила ревность; и горячее желание скорейшего выздоровления ее дорогой подруги Джейн стало еще горячей от нетерпения как можно скорее избавиться от Элизабет.

Она часто пыталась вызвать у Дарси неприязнь к их гостье, предсказывая их брак и описывая его счастье в таком союзе.

— Надеюсь, — сказала она на следующий день, прогуливаясь с ним по саду, — когда произойдет столь желанное событие, вы намекнете своей дражайшей теще, насколько ее украсит молчание; а если вам это удастся, прошу, излечите своих младших невесток от привычки гоняться за офицерами. И, если мне дозволено коснуться столь деликатной темы, попытайтесь побороть присущее даме вашего сердца маленькое нечто, граничащее с самомнением и наглостью.

— У вас есть еще какие-нибудь советы, которые обеспечат мне семейное счастье?

— O да! Непременно повесьте портреты вашего дядюшки Филипса и тетушки Филипс в портретной галерее Пемберли. Поместите их рядом с вашим двоюродным дедом-судьей. Они ведь принадлежат к одной профессии, хотя и не к одному кругу. Ну а портрета своей Элизабет вам лучше не заказывать. Какой художник сумеет воздать должное этим чудным глазам?

— Да, уловить их выражение было бы нелегко, но их цвет, разрез и ресницы, такие прекрасные, изобразить возможно.

Тут они встретили шедших по другой дорожке миссис Хэрст и Элизабет.

— Я не знала, что вы хотели совершить прогулку, — сказала мисс Бингли в некотором смущении, опасаясь, не расслышали ли они чего-нибудь.

— Вы обошлись с нами нестерпимо, — ответила миссис Хэрст. — Убежали, не сказав нам, что идете гулять.

Затем, завладев свободной рукой мистера Дарси, она предоставила Элизабет следовать за ними сзади. Ширина дорожки позволяла идти рядом лишь троим. Мистер Дарси почувствовал их неучтивость и тотчас сказал:

— Дорожка слишком узка для нашего общества. Лучше свернем в аллею.

Но Элизабет, у которой не было ни малейшего желания оставаться с ними, ответила со смехом: