Хулио Кортасар - Счастливчики

Когда они вышли, почти стемнело, красноватые облака жары распластались над центром города. Инспектор дал ответственное поручение двум полицейским — помочь шоферу доставить дона Гало к автобусу, ожидавшему поодаль, у здания муниципалитета. Немалое расстояние и перекресток на пути страшно осложнили перемещение дона Гало, так что еще одному полицейскому пришлось перекрыть движение на углу улицы Боливара. Вопреки ожиданиям Медрано и Лопеса, зевак на улице собралось немного; кинув взгляд в сторону «Лондона» с опущенными металлическими шторами, где разворачивался странный спектакль, прохожие, обменявшись парой замечаний, шли своей дорогой.

— Какого черта не подогнали автобус к кафе? — спросил Рауль полицейского.

— Не было приказа, сеньор, — ответил полицейский.

Между тем участники странного спектакля, успев уже — благодаря любезному инспектору — немного познакомиться друг с другом, продолжали, немного взволнованные и в то же время заинтересованные разворотом событий, знакомиться и теперь, сбившись в плотную толпу, кортежем следовали за доном Гало, катившим в кресле на колесах. Автобус, по-видимому, принадлежал военным, хотя на его сверкающей черной поверхности не было никаких обозначений. Окошки были узенькими; водворить дона Гало оказалось необыкновенно сложно; произошло всеобщее замешательство, все от чистого сердца хотели помочь, особенно Мохнатый: встав на подножку, он отдавал молчаливому шоферу распоряжения, противоречащие друг другу. Как только дона Гало водрузили на переднее сиденье, а его стул в руках шофера сложился, как гигантский аккордеон, остальные поднялись в автобус и стали в полутьме, почти наощупь, рассаживаться. Лусио с Норой, которые шли к автобусу под руку, тесно прижавшись друг к другу, поискали место в глубине салона и затихли там, с опаской поглядывая на других пассажиров и на рассеявшихся по улице полицейских. Медрано и Лопес уже разговаривали с Раулем и Паулой, а доктор Рестелли обменивался скупыми замечаниями с Персио. Клаудиа с Хорхе забавлялись происходившим, каждый на свой лад; остальные же громко и увлеченно переговаривались, не слишком обращая внимание на то, что происходило вокруг.

Металлический грохот жалюзи, которые служащие «Лондона» снова подняли, прозвучал для Лопеса заключительным аккордом, завершавшим что-то, что решительно оставалось позади. Медрано же закурил новую сигарету и уставился на темные неразборчивые столбцы «Ла Пренсы». Автобус просигналил и медленно тронулся с места. Компания Мохнатого загрустила и пришла к выводу, что расставания всегда причиняют страдания, потому что одни уезжают, а другие-то остаются, но покуда хватит здоровья, так будет всегда, путешествия одним будут доставлять радость, а другим — огорчение, потому что одни отправляются путешествовать, а другие — не надо этого забывать — остаются. Мир скверно устроен, куда ни посмотри, везде одно и то же: кому-то — все, а кому-то — ничего.

— Что вы скажете о речи инспектора? — спросил Медрано.

— Знаете, со мной уже много раз такое бывало, — сказал Лопес. — Пока он говорил, его объяснения казались мне вполне приемлемыми, и я даже почувствовал себя вполне комфортно. А вот теперь они представляются мне уже не столь убедительными.

— Заметьте: масса забавных деталей, — сказал Медрано. — Насколько проще им было бы собрать нас на таможне или на пристани, вам не кажется? Как будто не желают лишить тайного удовольствия кого-то, кто наблюдает за нами из окна муниципалитета. Как в шахматах, когда ради чистого удовольствия игру специально усложняют.

— Иногда это делается, чтобы скрыть замысел. Такое ощущение, будто что-то не получилось, и хотят это скрыть, или вот-вот отменят плавание, или просто-напросто не знают, что с нами делать.

— Было бы жаль, — сказал Медрано, вспомнив Беттину. — Не хотелось бы в последний момент остаться ни с чем.

Низом, где было уже совсем темно, они подъезжали к северной гавани. Инспектор взял микрофон и обратился к пассажирам с видом завзятого экскурсовода. Рауль и Паула, сидевшие впереди, обратили внимание, что водитель специально ехал очень медленно, давая возможность инспектору говорить и говорить.

— Ты, конечно, заметила, — сказал Рауль Пауле на ухо. — Довольно широко представлены все слои общества. С их излишествами и нехватками в самых ярких проявлениях… Мы-то с тобой какого черта тут делаем.

— По-моему, будет очень интересно, — сказала Паула. — Послушай лучше, что говорит наш Виргилий. Слово «сложности» не сходит у него с языка.

— За десять песо, в которые нам обошелся лотерейный билет, — сказал Рауль, — претендовать на полную безоблачность, по-моему, не приходится. Как тебе эта женщина — мать с сыном? Мне нравится ее лицо, как изящно очерчены скулы и рот.

— Самый выдающийся — паралитик. Смахивает на клеща.

— А как тебе этот парень, который едет со всем семейством?

— Скорее, семейство едет с парнем.

— Семейство менее выразительно, чем он, — сказал Рауль.

— Все зависит от цвета стекла, сквозь какое смотришь на мир[13], — продекламировала Паула.

Инспектор особо подчеркнул необходимость во что бы то ни стало сохранять выдержку, свойственную культурным людям, и не волноваться в случае незначительных накладок или осложнений (снова — осложнений) технического характера.

— Но ведь все — прекрасно, — обратился доктор Рестелли к Персио. — Все замечательно, как вы считаете?

— Я бы сказал, несколько суматошно.

— Ничего подобного. Я полагаю, у руководства были свои причины, чтобы организовать все именно таким образом. Лично я, возможно, кое-что сделал бы иначе, не скрою, особенно это касается списка пассажиров, далеко не все присутствующие соответствуют должному уровню. Вот, например, молодой человек, видите, он сидит по другую сторону прохода…

— Мы не успели познакомиться, — сказал Персио. — А может, и вообще не узнаем друг друга.

— Вы, возможно, с такими не сталкивались. Но я, как преподаватель, по роду занятий…

— Хорошо, — сказал Персио, сопроводив это величественным жестом руки. — Во время кораблекрушений, случалось, самые отпетые негодяи вели себя замечательно. Знаете, что произошло, когда тонул «Андреа Дориа».

— Не помню, — сказал доктор Рестелли, несколько уязвленный.

— Там был случай: монах спас матроса. Так что, видите, ничего нельзя знать заранее. У вас не вызывает беспокойство то, что говорит инспектор?

— А он все еще говорит. Может, надо его послушать?

— Плохо, что он все время повторяется, — сказал Персио. — А мы уже подъехали к причалу.

Хорхе вдруг заинтересовался судьбой резинового мяча и бильбоке с позолоченными заклепками. В каком они бауле? А роман Дэви Кроккета где?

— В каюте все отыщем, — сказала Клаудиа.

— Вот здорово, каюта на двоих. Мама, тебя укачивает?

— Нет. Почти никого не укачает, разве только Персио и, может быть, кого-то из этих сеньор и сеньорит, которые сидели за столиком, где пели танго. Ничего не поделаешь.

Фелипе Трехо перебирал в уме названия портов, где предстояли стоянки («если только непреодолимые осложнения не вынудят в последний момент внести изменения», сказал инспектор). Сеньор и сеньора Трехо смотрели в окошко, провожая каждый уличный фонарь таким взглядом, словно никогда его больше не увидят и эта потеря чрезвычайно их удручает.

— Всегда грустно покидать родину, — сказал сеньор Трехо.

— А что такого? — сказала Беба. — Мы же вернемся.

— Конечно, дорогая, — сказала сеньора Трехо. — Всегда возвращаешься в уголок, где ты увидел свет, как говорится в стихах.

Фелипе перебирал названия, как диковинные плоды, смаковал их во рту, прикусывал: Рио, Дакар, Кейптаун, Йокогама. «Из нашей компании никто не увидит столько за раз, — подумал он. — Буду посылать им открытки с видами…» Он закрыл глаза, вытянул ноги. Инспектор говорил что-то о необходимости непременно соблюдать некоторые предосторожности.

— Должен обратить ваше внимание на необходимость непременно соблюдать некоторые предосторожности, — сказал инспектор. — Руководство тщательно продумало все детали предстоящего путешествия, однако ввиду возникших в последний момент сложностей, возможно, придется внести некоторые изменения.

Инспектор сделал паузу, водитель заглушил мотор, и неожиданно для всех в мертвой тишине раздался клекот дона Гало:

— А на каком пароходе мы плывем? Мы до сих пор не знаем, на каком пароходе плывем…

«Вот он, вопрос, — подумала Паула. — Тот злополучный вопрос, от которого вся игра может пойти насмарку. Сейчас скажут: „На…“»

— Сеньор Порриньо, — сказал инспектор, — пароход — как раз и есть одно из осложнений технического порядка, которые я имел в виду. Час назад, когда я имел удовольствие присоединиться к вам, руководство пришло к соглашению по этому вопросу, однако же могли возникнуть и непредвиденные изменения, в результате которых дело может принять несколько иной оборот. Я полагаю, что нам следует подождать несколько минут и ситуация окончательно прояснится.