Рабиндранат Тагор - Гóра
Старшую дочь Бародашундори звали Лабонне. Это была веселая, общительная девушка, любившая поболтать и посплетничать. У нее было круглое лицо, большие глаза и темный цвет кожи. Наряды мало интересовали Лабонне, но мать была тверда, и ей приходилось подчиняться. Она терпеть не могла высоких каблуков и все же должна была ходить на них. Также обязательны были белила и румяна, если она собиралась куда-нибудь в гости. Лабонне была довольно полная, а платья мать ей шила такие узкие, что девушка чувствовала себя в них тюком джута, только что вышедшим из-под пресса.
Полную противоположность сестре представляла средняя дочь Бародашундори — Лолита. Она была худощава, значительно выше Лабонне и смуглее ее. Лолита держалась очень независимо, — не отличалась разговорчивостью, хотя при случае была вполне способна сказать колкость или отпустить резкое замечание. Бародашундори в глубине души побаивалась ее и старалась не досаждать дочери чрезмерной опекой.
Младшей дочери, Лилё, еще не исполнилось и десяти лет. Подвижная и задорная, она вечно ссорилась и дралась с Шотишем. Вопрос, кому принадлежит Кхуде, так до сих пор и не был разрешен ими. Сказать правду, если бы они поинтересовались мнением самой Кхуде, то она вряд ли выбрала бы в хозяева кого-нибудь из них, хотя предпочтение, по всей вероятности, отдала бы все же Шотишу. С дрессировкой мальчика Кхуде мирилась легче, чем с бурными ласками девочки.
При появлении Бародашундори Биной встал и поклонился ей.
— Вот молодой человек, в доме которого мы тогда… — начал Пореш-бабу.
— О, вы были так любезны! Мы чрезвычайно обязаны вам! — с жаром воскликнула его жена.
Биной настолько смутился от такого проявления чувств, что не знал, что и ответить.
Его познакомили и с молодым человеком, который вслед за всеми появился на веранде. Его звали Шудхир. Он еще учился в колледже и сейчас готовился к экзаменам на степень бакалавра искусств. Юноша был довольно красив, со светлым цветом лица; небольшие усики украшали его верхнюю губу. Из-за близорукости ему приходилось носить очки. Он производил впечатление человека беспокойного — все время подшучивал над девушками и дразнил их. Девушки притворялись, что сердятся, но было очевидно, что они просто обойтись без него не могут. Шудхир охотно делал для них всякие покупки и всегда готов был сопровождать их в цирк, в зоологический сад или еще куда-нибудь. Биноя поразила простота в обращении Шудхира с девушками. Сначала он даже был несколько возмущен этим, но постепенно возмущение его улеглось, зато он стал испытывать чувство, похожее на ревность.
— Мне кажется, я видела вас несколько раз в Обществе, — заметила Бародашундори.
Биной почувствовал себя так, словно его уличили в некрасивом поступке, и смущенно пролепетал:
— Да, я иногда хожу слушать проповеди Кешоба-бабу.
— Вы, конечно, учитесь в колледже? — продолжала допрос Бародашундори.
— Нет, я уже не учусь.
— И до какого курса вы дошли?
— Я выдержал экзамены на степень магистра искусств…
Услышав это, Бародашундори прониклась должным уважением к своему юному собеседнику. Она тяжело вздохнула и посмотрела на Пореша:
— Если бы наш Мону был жив, он тоже получил бы степень магистра…
Ее старший сын, Моноронджон, умер, когда ему было десять лет, и с тех пор, всякий раз, как она слышала, что какой-нибудь юноша с честью выдержал трудный экзамен, или получил хорошее место, или написал хорошую книгу, или, наконец, сделал еще что-нибудь похвальное, ей начинало казаться, что, будь ее Мону жив, он, конечно, добился бы того же.
Но его не было с ней, и теперь главной своей задачей Бародашундори полагала демонстрацию современному обществу достоинств своих дочерей. Она обратила особое внимание Биноя на то, что ее дочери весьма прилежны и получили хорошее образование. Не скрыла она от него и мнения гувернантки-англичанки, очень высоко ставившей их ум и способности.
Биной узнал также, что, когда в школу на торжественный акт вручения премий приехали губернатор с супругой, Лабонне была избрана из числа всех девочек, чтобы приветствовать их и преподнести цветы. Удостоился он услышать в передаче Бародашундори и те лестные замечания, которые сделала жена губернатора, обращаясь к девочке.
— Покажи нам вышивку, за которую ты получила приз, — закончила Бародашундори, обращаясь к Лабонне.
Вышитый шелком попугай был хорошо знаком всем родственникам и друзьям Бародашундори. Работу эту Лабонне закончила с большим трудом, потратив на нее уйму времени, да она никогда и не закончила бы ее, если бы не гувернантка, принимавшая во всем этом самое активное участие. Тем не менее церемония демонстрации попугая новым знакомым соблюдалась свято. Пореш пробовал было возражать, но, убедившись, что протесты его ни к чему не ведут, смирился.
Пока Биной ахал над попугаем и восхищался талантами Лабонне, в комнату вошел слуга и подал Порешу письмо.
Пореш прочитал письмо, и лицо его просияло от удовольствия.
— Проси господина сюда, — сказал он слуге.
— Кто это? — заинтересовалась Бародашундори.
— Мой друг детства, Кришнодоял, прислал своего сына познакомиться с нами.
Сердце Биноя вдруг замерло, и он побледнел. В следующее мгновение, однако, он сжал кулаки и выпрямился, словно ожидая нападения. Он был уверен, что Горе не понравится непринужденная атмосфера, царившая в этом доме, и он с предубеждением отнесется к семье Пореша-бабу.
Глава десятая
Расставив на подносе тарелочки со всякими сладостями, Шучорита передала поднос слуге, а сама поднялась наверх и вышла на веранду. В этот момент с противоположной стороны в дверях появился Гора. Его богатырский рост и белизна кожи невольно поразили всех присутствующих.
Знак касты, поставленный глиной из Ганги,[24] красовался на лбу Горы. На нем было дхоти из грубой материи, рубашка с тесемками вместо пуговиц и широкий чадор, на ногах — деревенские туфли с загнутыми кверху носками. Всем своим видом Гора как бы бросал вызов современности. Биной никогда еще не видел приятеля в таком воинственном обличии.
Возмущение и бурное негодование против существующих порядков действительно кипели сегодня в душе Горы. И этому была своя причина.
Накануне утром он отправился на пароходе в Тривени, где по случаю затмения солнца должно было состояться массовое омовение. На каждой остановке на пароход садились все новые и новые группы паломников, главным образом женщины. Они лезли вперед, отпихивали друг друга, толкались. Началась давка, сходни были узкие, мокрые и скользкие, и несколько женщин свалилось в воду, а нескольких туда же нарочно столкнули матросы. В общей суматохе многие потеряли своих спутников. К тому же шел проливной дождь, и палуба, на которой расположились паломницы, была сплошь покрыта липкой грязью. Женщины промокли и устали. Глаза их выражали тревогу, мольбу и испуг. Они прекрасно понимали, что слабые, жалкие существа, подобные им, не могут рассчитывать на помощь со стороны капитана или матросов. С затравленным видом озирались они по сторонам и, казалось, боялись пошевельнуться. Один только Гора старался, насколько мог, облегчить их положение.
Наверху, на палубе первого класса, стояли, облокотившись о перила, англичанин и бенгалец в европейском костюме. Они курили сигары, смеялись и шутили, словно перед ними разыгрывали забавную комедию. Если какая-нибудь из паломниц падала в воду или просто растягивалась на палубе, англичанин начинал хохотать, а бенгалец тотчас же вторил ему.
Так они проплыли часть пути. Наконец Гора не выдержал. Поднявшись наверх, он крикнул:
— Замолчите! Что у вас, стыда нет?
Англичанин молча смерил его надменным взглядом, бенгалец же решил затеять с Горой спор.
— Стыд?! — воскликнул он. — Конечно, есть. Мне очень стыдно смотреть на этих безмозглых животных.
Гора задохнулся от ярости.
— Животные — это те, у кого нет сердца, — с пылающим лицом заявил он.
— Убирайся отсюда прочь. Здесь тебе не место! — вскипел бенгалец. — Это первый класс.
— Ты прав, мое место не с такими, как ты, мое место с ними. Но предупреждаю, — грозно сказал Гора, — лучше не заставляй меня снова подниматься сюда.
С этими словами, тяжело дыша, он повернулся и ушел. Англичанин сел в шезлонг, положил ноги на перила и погрузился в чтение романа. Его спутник, бенгалец, сделал несколько попыток возобновить разговор, но — безуспешно. Тогда, желая подчеркнуть, что его нельзя смешивать с этими жалкими простолюдинами, бенгалец подозвал слугу и попросил подать ему жареного цыпленка.
— В буфете есть только хлеб, масло и чай, — ответил слуга.
— Просто возмутительно — никакой заботы о пассажирах! — сказал по-английски бенгалец, обращаясь к своему спутнику.
