Харпер Ли - Убить пересмешника
Мисс Моди терпеть не могла свой дом: время, проведённое в четырёх стенах, она считала загубленным. Она была вдова и при этом женщина-хамелеон: когда копалась в саду, надевала старую соломенную шляпу и мужской комбинезон, а в пять часов вечера, после ванны, усаживалась на веранде, точно королева нашей улицы, - нарядная, красивая и величественная. Она любила всё, что растёт на земле, даже сорную траву. Но было одно исключение. Стоило ей обнаружить у себя во дворе хоть один подорожник, и начиналась новая битва на Марне: мисс Моди устремлялась на врага с жестянкой и поливала его корни какой-то ядовитой жидкостью - мы непременно отравимся насмерть, если не будем держаться подальше, говорила она.
– А разве нельзя его просто выдернуть? - спросила я один раз, когда у меня на глазах разыгралось целое сражение с жалким росточком дюйма в три.
– Выдернуть, детка? Ты говоришь, выдернуть? - Мисс Моди подняла обмякший побег и провела по нему большим пальцем снизу вверх. Из него посыпались крохотные зернышки. - Да один такой побег может загубить целый огород. Смотри. Осенью семена подсохнут, и ветер разнесёт их по всей округе!
Лицо у мисс Моди стало такое, словно речь шла по меньшей мере о чуме египетской.
Не в пример прочим жителям Мейкомба, мисс Моди всегда говорила живо и решительно. Каждого из нас она называла полным именем; когда она улыбалась, во рту у неё возле глазных зубов сверкали два крохотных золотых выступа. Один раз я стала восхищаться ими и сказала - может, когда вырасту, у меня тоже будут такие.
– Смотри! - сказала мисс Моди и, щёлкнув языком, показала мне, как вынимается её вставная челюсть, чем окончательно скрепила нашу дружбу.
Доброта мисс Моди распространялась и на Джима и Дилла в редкие минуты, когда они не были заняты своими таинственными делами; мы пожинали плоды талантов мисс Моди, прежде нам неизвестных. Никто во всём нашем квартале не умел печь такие вкусные пироги. С тех пор как между нами установились отношения полного доверия, она всякий раз, кроме большого пирога, пекла ещё три маленьких и потом кричала через улицу:
– Джим Финч, Глазастик Финч, Чарлз Бейкер Харрис, подите сюда!
Мы тотчас являлись на зов и всегда бывали вознаграждены.
Летом сумерки долгие и тихие. Чаще всего мы с мисс Моди молча сидели вдвоём у неё на крыльце и смотрели, как заходит солнце и небо становится жёлтое, потом розовое, и ласточки летают совсем низко и скрываются за крышей школы.
– Мисс Моди, - сказала я раз в такой вечер, - как вы думаете, Страшила Рэдли ещё жив?
– Его зовут Артур, и он жив, - сказала мисс Моди, медленно покачиваясь в большом дубовом кресле-качалке. - Чувствуешь, как сегодня пахнет моя мимоза? Прямо как в раю.
– Угу. А откуда вы знаете?
– Что именно, детка?
– Что Стр… мистер Артур ещё жив?
– Какой мрачный вопрос! Впрочем, это, наверно, потому, что предмет мрачный. Я знаю, что он жив, Джин Луиза, потому что я пока не видела, чтобы его вынесли из его дома.
– А может, он умер и его запихнули в каминную трубу.
– С чего ты взяла?
– Джим говорил.
– Гм-гм… Он с каждым днём становится всё больше похож на Джека Финча.
Нашего дядю Джека Финча, брата Аттикуса, мисс Моди знала с детства. Почти ровесники, они вместе росли на «Пристани Финча». Отец мисс Моди, доктор Фрэнк Бьюфорд, был давний сосед Финчей. По профессии врач, по призванию садовод и огородник, он без памяти любил копаться в земле и потому остался бедняком. А дядя Джек этой своей страсти воли не давал, цветы растил только на подоконнике у себя в Нэшвиле и потому остался богатым. Каждый год на рождество дядя Джек приезжал к нам в гости и каждый год во всё горло орал через улицу мисс Моди, чтобы она выходила за него замуж. А мисс Моди орала в ответ:
– Кричи громче, Джек Финч, чтоб на почте слышали, а то мне тебя не слыхать!
Нам с Джимом казалось, что это странный способ делать предложение, но дядя Джек вообще был со странностями. Он говорил - это он старается разозлить мисс Моди, сорок лет старается и всё никак не разозлит, и мисс Моди нипочём бы за него не вышла, она только всегда его дразнит, и от её насмешек одна защита - нападать, и всё это нам казалось ясно и понятно.
– Артур Рэдли просто сидит у себя дома, только и всего, - объяснила мне мисс Моди. - Если бы тебе не хотелось выходить на улицу, ты тоже сидела бы дома, верно?
– Ага, но мне всё равно захотелось бы на улицу. А ему почему не хочется?
Мисс Моди прищурилась.
– Ты всю эту историю знаешь не хуже меня.
– Но я всё равно не знаю, почему так. Мне никто не говорил.
Мисс Моди языком поправила вставную челюсть.
– Ты ведь знаешь, старик Рэдли был из баптистов, которые омывают ноги…
– Так ведь вы тоже из них?
– Я не такая твердокаменная, Глазастик. Я просто баптистка.
– А просто баптисты не моют ноги?
– Моют. У себя дома в ванне.
– А молитесь вы не так, как мы…
Наверно, мисс Моди решила, что проще объяснить приметы баптизма, чем символ веры.
– Баптисты, которые омывают ноги, всякое удовольствие считают за грех, - объяснила она. - Знаешь, один раз в субботу приехали они из лесу в город и давай кричать мне через забор, что я со своими цветами пойду прямо в ад.
– И цветы пойдут в ад?
– Да, мэм. Цветы будут гореть вместе со мной. Эти ногомойщики полагают, что я слишком много времени провожу под божьим небом и слишком мало сижу в четырёх стенах над словом божьим.
Я вдруг увидела, как мисс Моди жарится в аду (а он у каждого протестанта свой), и сразу засомневалась, правду ли говорят в проповедях. Конечно, язык у мисс Моди злой, и она не так усердно занимается добрыми делами, как мисс Стивени Кроуфорд. Но только круглый дурак может доверять мисс Стивени, а мисс Моди человек надёжный, это мы с Джимом знаем наверняка. Она никогда на нас не ябедничает, не лицемерит с нами, не сует нос в наши дела. Она нам друг. Понять невозможно, почему такой разумный человек может быть осуждён на вечные муки!
– Это несправедливо, мисс Моди. Вы самая хорошая женщина на свете.
Мисс Моди широко улыбнулась.
– Благодарю вас, мэм, - сказала она. - Дело в том, что ногомойщики всякую женщину считают сосудом греха. Они, видишь ли, понимают библию слишком буквально.
– И мистер Артур для того сидит дома, чтоб не видеть женщин?
– Понятия не имею.
– По-моему, это очень глупо. Если уж мистеру Артуру так хочется в рай, он бы хоть на крыльцо выходил. Аттикус говорит, бог велит любить людей, как себя…
Мисс Моди перестала раскачиваться в качалке.
– Ты ещё слишком мала и не поймёшь, - сказала она сурово, - но бывают люди, в руках у которых библия опаснее, чем… чем бутылка виски в руках твоего отца.
– Аттикус не пьёт виски! - возмутилась я. - Он сроду капли в рот не брал… Ой, нет! Он сказал, что один раз попробовал виски и ему не понравилось.
Мисс Моди рассмеялась.
– Я не то хотела сказать. Я говорю: если бы Аттикус Финч даже напился пьяным, он всё равно не будет таким злым и грубым, как иные люди в самом лучшем своём виде. Просто есть такие люди, они… они чересчур много думают о том свете и потому никак не научатся жить на этом. Погляди на нашу улицу и увидишь, что из этого получается.
– По-вашему, это правда - всё, что говорят про Стра… про мистера Артура?
– Что именно?
Я рассказала.
– Это на три четверти негритянские сказки, а на четверть выдумки мисс Кроуфорд, - хмуро сказала мисс Моди. - Стивени Кроуфорд однажды даже рассказала мне, будто проснулась она среди ночи, а он смотрит на неё в окно. А я спросила: что же ты сделала, Стивени, подвинулась и дала ему место? Тогда она на время прикусила язык.
Ещё бы не прикусить! Мисс Моди кого угодно заставит замолчать.
– Нет, деточка, это дом печали, - продолжала она. - Артура Рэдли я помню мальчиком. Что бы про него ни говорили, а со мною он всегда был вежлив. Так вежлив, как только умел.
– Вы думаете, он сумасшедший?
Мисс Моди покачала головой.
– Может, и нет, а должен бы за это время сойти с ума. Мы ведь не знаем толком, что делается с людьми. Что делается в чужом доме за закрытыми дверями, какие тайны…
– Аттикус со мной и с Джимом всегда одинаково обращается что дома, что во дворе!
Я чувствовала, мой долг - вступиться за отца.
– О господи, девочка, да разве я о твоём отце! Я просто старалась объяснить, что к чему. Но уж раз о нём зашла речь, я тебе вот что скажу: Аттикус Финч всегда один и тот же, что у себя дома, что на улице… Я пекла торт, хочешь взять кусок с собой?
Я очень даже хотела.
Назавтра я проснулась и увидела Джима с Диллом на задворках, они о чём-то оживлённо разговаривали. Я вышла к ним, а они опять своё - иди отсюда.
– Не пойду. Двор не твой, Джим Финч, двор и мой тоже. Я тоже имею право тут играть.
Дилл с Джимом наскоро посовещались.
– Если останешься, будешь делать всё, как мы велим, - предупредил меня Дилл.
– Ты чего задаёшься? Какой командир нашёлся!
