Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвёртого)
Я отрезал кусочек, пожевал и тут же выплюнул – горький. Поэтому его и выбросили. Да здравствуют горькие огурцы! Да здравствуют следы и улики!
Скинув сапоги и брюки, чтобы не зазеленить, и сунув пистолеты за ремень гимнастёрки, я разбил поляну на сектора и за два с лишним часа пядь за пядью обползал на четвереньках её всю и кусты под деревьями, по краям. Я растёр колени, а левое умудрился ободрать, однако попотел не зря. В высокой густой траве за кромкой поляны я обнаружил второй огурец, тоже надкушенный и, как я тут же убедился, горький, а за кустом, вблизи примятости, обгорелую спичку – свеженькую! – и едва заметные в траве остатки рассыпавшегося пепла.
Это взволновало меня более всего. Следов костра поблизости не было, очевидно, от спички прикуривали или что-либо поджигали. Может, уничтожали листки шифровального блокнота?..
Пепла оказалось с гулькин нос, однако я всё же смог определить, что он – увы! – не от бумаги, а табачный: от папиросы или сигареты.
Дорого бы я сейчас дал за тот самый окурок. Хотя всё вокруг было осмотрено, я принялся снова обыскивать поляну…
13. Гвардии лейтенант Блинов
Впереди, за кустарником, он увидел ветхие крыши двух каких-то строеньиц, длинный тонкий журавль и понял, что перед ним один из хуторов и что вышел он к опушке леса раньше, чем следовало.
Жажда томила его, он направился к хутору, решив напиться, а затем на час вернуться в лес. Он пробирался кустарником, когда неожиданно там, у строений, хрипло надрываясь, залаяла собака, и сквозь ветви почти одновременно Андрей разглядел старую хату, а чуть правее и дальше, метрах в двухстах от себя, увидел двух военных, подходивших к хутору с противоположной стороны. Он их наблюдал несколько мгновений, успел заметить вещмешок за плечами у одного, и тут же угол хаты скрыл их.
Андрей заторопился, забирая несколько вправо, чтобы, не обнаруживая себя, оказаться с другой стороны хаты, где уже слышались голоса, кто-то дважды прикрикнул на собаку, но она не умолкая лаяла и заглушала слова.
Ориентируясь по замшелой крыше и высокому журавлю, он продвинулся ещё и остановился. Подойти ближе не решился – могла учуять собака – и стал выглядывать место для наблюдения.
Он выбрал корявый дуб с толстым стволом и густой развесистой кроной. Высокие кусты вплотную подступали к дереву, окружая его внизу, как цыплята наседку.
Подобравшись орешником к дубу, Андрей без шума вскарабкался на дерево и прильнул к одному из просветов в листве.
Военные, скинув гимнастёрки и одинаковые выцветшие синие майки, обливались водой у колодца, перед хатой. Судя по обмундированию, это были офицеры, но в каких званиях, Андрей издалека разглядеть не мог. Он поискал глазами вещмешок, но не нашёл, наверно, его занесли в хату.
Тут же Андрей увидел хозяина – щупловатого невзрачного мужчину, босого, в тёмно-серых штанах и рубахе без ремня. С крынкой в руке он появился из погреба и, проходя по двору в хату, прикрикнул на собаку, что, впрочем, не оказало на неё никакого действия.
Старший из офицеров был среднего роста, лет, наверно, сорока, плотно сложенный мужчина с вытянутым носом на приметном, совершенно круглом лице и несколько коротковатыми ногами. Младший – юноша, немного выше ростом, худощавый, на вид лет двадцати, со светлыми, зачёсанными назад волосами.
Они с заметным удовольствием плескали водой в лицо, тёрли шею, плечи, о чём-то негромко разговаривая, – ни одного слова Андрей не разобрал. Собака – рослая кудластая псина, посаженная на цепь у конуры, возле амбарчика, – время от времени лаяла, но уже без прежней злобы, а так, по обязанности.
Ещё раз появился хозяин, прошёл в сарай и вскоре вернулся, неся миску с яйцами. Офицеры вслед за ним ушли в хату, и Андрей принялся рассматривать хутор.
Приземистая захудалая хата с полусгнившей драночной крышей, низковатой дверью и тремя небольшими окошками на фасадной стороне.
Рядом находились: погреб с просевшей погребицей, бревенчатый амбарчик, сарай с покосившимися воротами, а за ним – десяток низкорослых яблонь.
И постройки, и ограда изрядно потемнели от старости, крыши сквозили дырами; всё выглядело запустело и неприглядно.
Справа метрах в трёхстах за деревьями виднелся ещё хутор, оттуда вроде и появились офицеры.
«Кто они?.. Зачем пришли?.. Какие отношения у них с хозяином?..» – размышлял Андрей; во внешности офицеров, в их поведении не было, пожалуй, ничего, что могло бы внести ясность в эти вопросы.
Прошло добрых полчаса, из хаты никто не выходил, и он по-прежнему сидел на дереве. От соседнего хутора доносилось негромкое пение – заунывно-жалостный девичий голос: «Ты ж мая, ты ж мая пирапелка…»
Жажда мучала его, руки и ноги совершенно онемели. Желая переменить положение, он переступил ногой, гнилой сук обломился, и Андрей чуть не сверзился – едва успел ухватиться одеревеневшей, дрожавшей от долгого напряжения рукою за ветвь над головой. Он тотчас замер, но собака услышала треск и залилась хриплым яростным лаем.
Она не умолкала и рвалась на цепи в том направлении, где на дереве сидел Андрей, даже когда вышел хозяин. Он сказал ей что-то, однако она продолжала лаять и рваться.
Только тут Андрей сообразил, что ветер тянет от него к хате, что собака почуяла чужого и теперь не успокоится. Не хватало ещё, чтобы его обнаружили! Он увидел, как хозяин нагнулся у конуры, возможно, собираясь отомкнуть цепь. Андрей буквально свалился с дерева и бросился к опушке в сторону Шиловичей…
14. Таманцев
Я потратил ещё около часа, пытаясь найти окурок, однако безуспешно.
Я мог определённо сказать, что не так давно, судя по всему позавчера днём, здесь побывали два или три человека, сидели, курили и закусывали. Причём это стреляные воробьи и весьма осторожные. На месте пребывания они не оставили ни клочка бумаги, ни окурка, ни следов пищи.
Оказавшиеся несъедобными огурцы заброшены далеко, за край поляны, а обгорелая спичка сунута в густой мох за кустом – обнаружить их без тщательного обыскивания практически невозможно.
Такая предусмотрительность укрепила меня в мысли, что те, кто был здесь, старались не наследить, и более того – зародила надежду, что я наткнулся на место выхода рации в эфир. Хотя от этой поляны до треугольника ошибок[11], определённого при пеленгации слежечными станциями, было не меньше километра.
По обыкновению, я попытался смоделировать действия этих людей и «развернул» рацию, предположив, что передатчик находился там, где примята трава. Скинув опять сапоги, я облазил деревья на краю поляны к западу и северо-западу от этого места, с особым вниманием осматривая ветви от нижних до самой вершины, но при всём старании никаких следов забрасывания антенны так и не нашёл.
А если мои предположения ошибочны и у тех, кто позавчера побывал здесь, не было с собой никакой рации? Я стоял босой посреди поляны, побуждая свои извилины к усиленной мозговой деятельности.
Я понимал, что из огурцов, спички и примятости на траве шубы ещё не сошьёшь. Пока что всё это – фактики в мире Галактики! А она велика и бесконечна…
В раздумье я остановил взгляд на двух высоких орешинах и дубке шагах в пятнадцати от примятости. На них я не лазил – не выдержали бы, да и росли они в стороне от «раскинутой» мною антенны.
Не без труда пригибая, я стал по очереди осматривать их и на второй орешине на высоте метров четырёх в углублении развилки двух верхних ветвей увидел то, что искал: повреждение коры, свежий след – как пропилено – забрасывали проволочную антенну с грузиком, а потом стягивали.
В таком огромном глухом массиве силами всего лишь трёх человек обнаружить на вторые сутки место выхода рации в эфир – всё равно что углядеть иголку в стоге сена. Или выиграть сто тысяч по лотерейному билету. Мысленно я себе аплодировал; от радости мне хотелось хлопать себя по ляжкам и кричать: «Я самый великий!»
Эмоции эмоциями, а дело делом. Достав один из манков, я приладился и, подражая голосу самки рябчика, засвистел:
– Ти-уу-ти… Ти-уу-ти… Ти-уу-ти…
Выждав с полминуты, повторил зов, и тут же в отдалении послышались ответные клики самца:
– Тии-тии-тиу-ти… Тии-тии-тиу-ти…
Наши условные сигналы означали примерно: «Желательно ваше присутствие», «Иду» – приняв мой зов, капитан уже двигался ко мне через лес. Судя по звуку, он находился от меня примерно в километре.
Пока он шёл, я продолжал поиски. Под кустами при выходе на тропу я разглядел на земле крупинки махорки и толчёного перца – присыпали следы – и снова отметил осторожность и предусмотрительность побывавших здесь людей. Я ползал на четвереньках в лопушистой траве, выбирая крупинки; время от времени я подавал манком сигналы, чтобы капитан мог на ходу уточнять направление движения.
