Владимир Солоухин - Съезжались на дачу гости…

Владимир Алексеевич Солоухин (1924-1997)

Съезжались на дачу гости…

…В первом часу дня начали мало-помалу собираться гости на дачу в Мичуринце; некоторые по зеленой дачной улице с электрички, но большинство на машинах – «Жигулях» или «Волгах».

Сергей Петрович Ветлугин, занимающий в одном министерстве (неважно в каком, их теперь больше сотни) довольно ответственную должность, и его супруга Тамара Васильевна отмечали серебряную свадьбу. Это торжество (перенеся на несколько недель) они совместили с днем рождения Тамары Васильевны. О возрасте ее не говорилось, но как-то само собой все знали, что Тамарочке Ветлугиной стукнуло сорок семь.

Сергей Петрович, хотя и работал в конкретном ведомстве, был человеком с широкими интересами и обладал тем, что можно назвать быть может, талантом общения. В числе его хороших знакомых и друзей были художники и ученые, военные и спортсмены…

Гости все были семейные и прибывали парами: муж – жена, муж – жена. С появлением в дачной калитке новой семейной пары начинались новые восклицания, объятия, поцелуи…

Конечно, если бы такой же сбор гостей был где-нибудь за границей, то каждый бы сейчас первым делом держал в руке стакан, а в стакане виски со льдом, или джин с тоником, или другой подобный «аперитив». Но, слава богу, у нас это еще не привилось и не дай бог, чтобы привилось. Что за манера выпивать без закуски, пока еще не сели за стол, а когда сядешь (тут-то и выпить), то ничего крепенького уже не дадут, но только легкое сухое вино. Не вижу в этом никакой логики, не говоря уже о прелести. Нет, всеми силами надо беречь нам от чужеземного влияния наш русский способ еды и пития. Сесть основательно за стол, положить на тарелку разнообразной закуски, которая вырабатывалась дедами и прадедами на протяжении веков. Соленые или маринованные грибки, грибная икра, студень с хреном, соленые помидоры, квашеная (кочанная) капуста, свиное сало (с горчицей), разварная картошка. И вот, когда все это расставлено на столе, положить того и другого на тарелку и тогда уж поднести ко рту чарку, и не с каким-нибудь крошевом льда, а с чистой нормальной водкой, а еще лучше с домашней настойкой, ну, скажем, на хрене. Или на тмине. Или на смородиновом листе. Или на осиновой коре… Нет, дай бог не утратить нам этого нашего своеобразия и не перейти на нелепые аперитивы… А хозяйка между тем уже предупреждает, чтобы гости оставили местечко, что будет еще и борщ…

Наконец команда была дана, и, хоть не очень дружно (когда много народу, всегда получается проволочка), гости потянулись к столу.

Сразу стало видно, что собрались сюда на семейное торжество Ветлугиных одни семейные пары. Самым старшим было годам к шестидесяти, а самым младшим – сыну юбиляров с молоденькой женой, обоим синеглазым и русым, красивым, – не больше двадцати пяти лет, что, впрочем, не помешало им завести уже второго ребеночка. Сейчас этот ребеночек – восьмимесячная Настенька – спал где-то в верхних комнатах дачи. Молодых людей звали (нарочно не придумаешь) Ваня и Маша. То есть получалось – Иван да Марья.

И за стол рассаживались все по парам. То ли никто не подумал, как рассадить гостей, то ли такова уж наша укоренившаяся привычка, но около каждого мужа оказалась его собственная жена, за которой ему и предстояло все время ухаживать Из этого следовало единственное преимущество: можно и не особенно ухаживать.

…Я мог бы назвать несколько, так сказать, явлений нашей действительности, которые с возрастом, что ли, сделались не только раздражающими, но, прямо будем говорить, нестерпимыми. Нет, терпишь, конечно, куда же денешься, но все непереносимее и труднее терпеть. Не будем заходить далеко и лишь применительно к застолью, за которым мы оказались, разберем один такой вызывающий досаду обычай – это наши застольные речи.

Вспоминаю серебряную свадьбу моего болгарского друга Димитрия Методива и его жены москвички Наташи. Приглашенных было человек сто. От имени гостей и друзей поздравил «молодожёнов» один оратор, да сам Димитрий поблагодарил гостей и друзей эа то, что пришли. В остальном – кушайте, дорогие гости, пейте, пойте (если хотите), водите мирные и мудрые (по возможности) застольные беседы между собой, но не насилуйте всех зa столом, не терзайте своими длинными, не всегда интересными речами.

Так нет же! Иной еще обидится, что его «обошли» и не дали ему сказать речь, а другой обидится, что о нем не сказали речь.

Я не за то, чтобы совсем не произносить застольных речей, это была бы другая крайность. Я ведь учился в механическом техникуме, я ведь технолог-инструментальщик по первой специальности и знаю, что такое хронометраж. Так вот, я однажды тайком прохронометрировал нормальный, рядовой наш современный банкет, на котором присутствовало около сорока человек. Из ста пятидесяти банкетных минут (два с половиной часа) в течение ста семнадцати минут пришлось держать рюмку в руке и слушать речи и только в течение тридцати трех минут, урывками, есть, пить и разговаривать с соседями. Словно мы боимся оставить обедающих на самих себя, словно мы боимся, что им будет скучно, что они не сумеют сами занять себя без организующего и направляющего начала.

Существует закономерность: если за столом сидят семь человек и меньше, то такое застолье объединяется в общей беседе. Если же за столом больше семи человек, не говоря уже о двадцати-тридцати, то такой стол распадается на группы: одни трое-четверо говорят о своем, другие трое-четверо – о своем. Руководитель стола должен, таким образом, чтобы дать слово очередному оратору, каждый раз прерывать несколько таких застольных бесед, призывать людей к вниманию. А если разговор интересный? Во время первых речей застольная паства более или менее послушна ведущему, но потом, когда хмель начнет делать свое дело, утихомиривать людей не так уж просто. Оратор произносит речь, а они продолжают разговаривать между собой, да еще и смеются.

То ли потому, что когда-нибудь я изложил все эти соображения Сергею Петровичу, сегодняшнему хозяину стола, и он проникся моими идеями, то ли само так получилось, но наше застолье не изобиловало длинными и многочисленными речами. Вообще больше просто говорили и смеялись, нежели ораторствовали.

Речь зашла (что естественно для серебряной свадьбы) о моментально возникающих и моментально распадающихся семьях и браках. На сто браков семьдесят разводов в течение двух ближайших лет. Многовато.

– Да потому что нет никакой культуры брака,– убеждал один.– Ну, женился, так что же, все кончено? Вот я шел недавно мимо кинотеатра. Восемь вечера. Через пять минут начинается фильм, который я давно хотел посмотреть. Билеты есть. Почему бы не посмотреть?

– А что скажешь жене? Где был? В кино? Почему без меня? Так я тебе и поверила!

– Да. Почему взрослый человек не может распорядиться собой и сходить в кино. А может, ему хотелось сходить в кино одному, посидеть в фойе, поглядеть по сторонам. Съесть мороженое. Этак независимо, одному. Почему у него отнимается право на самые простые человеческие поступки?

– Толстой что говорил о женитьбе? Шел, шел человек по полю, свободно, размашисто. А потом взял и привязал одну ногу к бабе.

– Ну, знаете ли… без баб вы тоже не далеко бы ушли. (Это, конечно, уже женщины).

– Одичали бы все…

– Или возьмите другое, – не сдавались мужчины. – Скажем, свадьба и танцы. Раньше на балах, знаете ли, считалось неприличным танцевать с собственной женой. В самом деле, ангажировать на мазурку жену… Невозможно.

Теперь жена только и следит, как бы ее муж не пошел танцевать с другой. Вот он раз станцевал с другой, два, три, она хмуреет, каменеет лицом, при первом удобном случае дергает его за рукав и говорит, шипя: идем домой, немедленно. И уж, будьте уверены, пока они идут домой, она ему выдаст…

– А по-моему, женщины сейчас настолько инициативны и самостоятельны… Смотрите, что происходит: мужчины бросают курить, очень многие, а женщины все курят, даже девчонки. Зайдете ли вы в концертный зал, в театр, на какой–нибудь литературный вечер – большинство женщины. Ну, то есть подавляющее большинство, восемьдесят процентов зала, а то и больше. А что они делают, особенно на уровне научных сотрудников, кандидатов наук: заводят ребенка и живут одни, без мужей. И не всегда потому, что брошены. Сами бросают. Да зачем он мне нужен, говорят они. Все равно будет сидеть, уткнувшись в телевизор, или с приятелем в шахматы играть…