Шолом Алейхем - Три календаря

Шолом Алейхем

Три календаря

– Вы спрашиваете, как это я, еврей, отец семейства, торгую этакой пакостью, запретным товаром - "интересными открытками" из Парижа? За это я должен быть благодарен только ему, нашему Толмачеву, чтоб ему погибель! Теперь, когда уже прошло столько лет и Толмачев уже не Толмачев, а Одесса опять Одесса, можно рассказать всю правду о том, как наш Толмачев стал таким антисемитом. Боюсь, что я вот, каким вы меня видите, порядочно в этом виноват, а может быть, и целиком во всем виновен.

Ах, вас "удивляет", какое отношение имею я, разносчик еврейских газет, продающий из-под полы "интересные открытки" из Парижа, к генералу Толмачеву? И "вообще", что у меня общего с генералами? Ну так вот, понимаете ли, каждый "warum" имеет свой "darum[1]", а еврей есть еврей... Если у вас есть время, я расскажу вам кое-что интересное.

Это было совсем как сейчас, в полупраздник кущей, здесь же, в Одессе, порядочно лет тому назад. Одесса была "вообще" Одессой, о Толмачеве ничего не слыхали, и еврей мог беспрепятственно бегать по улицам и продавать молитвенники и всякие иные книжки. Такого "обилия" еврейских газет еще не было, некого и нечего было бояться и незачем было промышлять контрабандными открытками из Парижа.

И вот расхаживаю я со своим товаром - всякими молитвенниками и календарями на круглый год - по Ланжеронской и Екатерининской, возле "Фанкони", где шатаются все биржевики и маклеры и "вообще" всякие евреи, и высматриваю, не пошлет ли мне Бог какой-нибудь заработок. Расхаживаю, значит, вот такой, каким вы меня видите, по тротуару у кафетерия Фанкони, где обычно наши биржевики ботинки рвут, и думаю про себя: где добыть покупателей на оставшиеся календари? Прошел уже Новый год, Судный день, скоро совсем незаметно уйдут и Кущи, а я все еще не распродал свои остатки, и Бог знает, продам ли их, потому что это такой товар, что если уж он останется после праздников, то его смело можно подарить иноверцу. К чему, например, "простроченный[2]" еврейский календарь? А у меня после Нового года остались целых три "простроченных" календаря. Было у меня их сто штук, и я их растыкал вот здесь же на улице; наделил главным образом биржевиков. "Вообще" биржевик не "ай-яй-яй" какой еврей, он не очень уважает еврейский молитвенник, но еврейский календарь на круглый год - это даже для биржевика иной раз товар. Надо ведь знать, когда придет пасха, когда читать поминальную молитву и по покойнику. Еврей есть еврей.

Останавливаюсь возле "Фанкони" и разглядываю биржевиков, которые снуют мимо меня взад и вперед, - я знаю их всех как облупленных, - и размышляю: кому же предложить мои остатки, когда я всех уже "обеспечил" календарями на круглый год? Стою так размышляю и вдруг вижу, за столом у Фанкони, поближе к улице, сидит генерал в эполетах и помешивает ложечкой кофе, а подле него стоит "красная шапочка", из тех, что бегают на посылках. Генерал что-то наказывает ему, говорит еще и еще раз, а "красная шапочка" на все отвечает: "Слушаюсь, ваше превосходительство!" Думаю: "Что такое может наказывать ему генерал?" пододвигаюсь к генеральскому столику поближе, а сам смотрю в сторону. Слышу, генерал говорит "красной шапочке" ясно, четко, разжевывает каждое слово и кладет прямо в рот:

– Помни, что тебе говорят! Отправляйся ко мне домой, на Херсонскую, номер три, и скажи генеральше, что сегодня у нас обедает граф Мусин-Пушкин. Помни же - повторяет он, - и не забудь: Херсонская, номер три, граф Мусин-Пушкин!

"Красная шапочка" стоит перед ним, вытянувшись в струнку, и только повторяет:

– Слушаюсь!

Когда посыльный направился к выходу, генерал снова крикнул вслед:

– Помни - Херсонская, номер три, граф Мусин-Пушкин!

Генерал уже собрался пить свой кофе, как вдруг приметил меня, а я стоял совсем близко и заглядывал ему в чашку, боже сохрани, безо всякого умысла, но "вообще", просто так. И тогда он, сверля меня глазами, крикнул:

– Тебе чего надо?

Это значит, что я тут делаю? Думаю: чего мне надо, ты мне не дашь. Стоп, а может быть?! Что я здесь теряю? И я вот, какой ни на есть, сказанул:

– Ваше превосходительство, купите у меня календарь!

Он уставился на меня.

– Какой календарь?

– Еврейский календарь.

Он глянул на меня, как на сумасшедшего, и спросил:

– Зачем мне еврейский календарь?

– Зачем он вам нужен, я не знаю, но мне это нужно. Идут праздники! Осталось всего три календаря. Купите, вашe превосходительство?

Говорю, а сам думаю: "Вот будет замечательно, если дело пойдет на лад и генерал прикажет себе подать еврейский календарь на круглый год!"

Ну, так оно и было. Не успел я вымолвить "Ваше превосходительство", - как их превосходительство гаркнул мне: "Пошел вон!"

Вся кровь застыла у меня в жилах, и я, как вы видите меня, схватил свою пачку и собрался уже сделать "налево, кругом!", как вдруг слышу: "Ступай сюда!" Генерал, стало быть, опять зовет. Ничего не поделаешь, возвращаюсь к нему. Генерал приказывает мне подать календарь. Достаю календарь. Он спрашивает: "Сколько стоит твой календарь?" Говорю ему, сколько стоит календарь. Он берет календарь и платит мне за календарь, не торгуясь, не проронив ни слова, ни-ни.

Как вам нравится этот генерал? Разве жалко, если за такого генерала подохнут три биржевика?

"Итак, думаю, почин есть!" Беру свою пачку и отправляюсь восвояси. Почин дело хорошее, но что дальше делать? Где взять еще двух генералов, чтобы сбыть оставшийся товар - последние два календаря? И тут я пожалел - почему не предложил ему сразу два календаря? Разве не подобает генералу иметь два календаря на круглый год? Вы спросите: что он будет делать с двумя еврейскими календарями? А что он будет делать с одним еврейским календарем?

Размышляю вот этак, и вдруг в голову приходит новая идея: вспомнилось, как генерал вот здесь, недавно, несколько раз наказывал посыльному: "Генеральше... Херсонская, номер три... Граф Мусин-Пушкин..." Честное слово, здесь можно сбыть еще один календарь!

"Только не будь идиотом, Абрам Маркович (так зовут меня по отцу, Меер-Аншлу), и "куй железо" - лови покупателя!" - так сказал я себе и недолго думая зашагал с Екатерининской на Дерибасовскую, с Дерибасовской на Преображенскую, с Преображенской на Садовую, а оттуда прямо через Елизаветинскую на Херсонскую. Заявился иа Херсонскую и давай искать номер три. Есть такой номер, честное слово! Да еще какой дом - каменный, двухэтажный особняк! Замечательно! Что же дальше делать? Надо потянуть за звонок и спросить генеральшу. Подхожу и звоню, а сам думаю: будет интересно, если выйдет солдат да еще с собакой, покажет мне дорогу, а к тому ж натравит на меня пса. Только этого мне недоставало!

А было так. Прошла минута, другая, третья. Стою и стою - никто "не является". Думаю: должно же случиться, на мое несчастье, что дома никого нет! А может, звонок испорчен? Надо еще раз попробовать! И я давай снова звонить -раз, другой, третий. Раскрылась дверь, и из нее выскочила прислуга со щеткой в руке:

– Что надо?

Я хотел было дать стрекача, но собрался с духом и заявил:

– Мне нужна генеральша. Лично нужна!

Посмотрела она на меня и, наверно, подумала: это еще что за наказание?! А потом - хлоп дверью перед самым носом. Хоть бы слово вымолвила! Вот так встреча! Может, она снова "явится"? А вдруг вышлет солдата с собакой? У меня даже явилась охота отступить. Но раз я уже здесь и позвонил - пропало, некуда деваться!

И вот не прошло и полминуты, как открылась дверь и появилась барыня, молодая, красивая, кровь с молоком. Чтобы это была генеральша? Но для этого она слишком молода. Чтобы это была генеральская дочь? Но для этого он слишком молод. А время меж тем идет, и она спрашивает:

– Что надо?

Думаю, что же мне дальше делать? Сказать ей: "Ваше превосходительство"? Хорошо, если это генеральша! А если вдруг это не генеральша, за что ей следует "превосходительство"? Додумался обойтись вовсе без "превосходительства". Начинаю прямо с дела.

– Так и так, - говорю ей. - Генерал купил у меня численник, календарь, значит, и просил, то есть приказал, отнести его домой, на Херсонскую, номер три. Здесь мне заплатят. Но если вы не верите, генерал велел сказать для признака, что сегодня здесь обедает граф Пусин-Мушкин.

– Не Пусин-Мушкин, а Мусин-Пушкин, - смеется генеральша.

"Ну, думаю, раз ты смеешься, значит, ты из тех барынь!" - и отвечаю ей:

– Для меня все равно - хоть Пусин-Мушкин, хоть Мушкин-Пушкин. Лишь бы знак правильный, - и подаю ей календарь.

Она берет его, рассматривает со всех сторон и спрашивает, сколько стоит этот календарь. Отвечаю, сколько стоит календарь. Она забирает календарь, платит мне за него и, улыбаясь, прощается со мной. Это значит: добрый день!