Ричард Дэвис - Гэллегер

Ричард Хардинг Дэвис

Гэллегер

(Газетная история)

До Гэллегера у нас работало так много мальчиков-посыльных, что они потеряли личные черты и слились в один коллаж из маленьких мальчиков, к которым мы обращались: «Эй, ты» или «Ты, мальчик».

У нас работали сонные мальчики, ленивые мальчики и способные, «умные» мальчики. «Умные» быстро переходили к панибратству, и мы были вынуждены расставаться с ними, чтобы сохранить самоуважение. Они становились разносчиками телеграмм, изредка заглядывали к нам в своей синей форме с никелированными пуговицами и относились к нам покровительственно.

Но Гэллегер отличался от всех, с кем мы имели дело раньше. Гэллегер по сложению был низкий, плотный, с крепкими мускулами, но не уродливо толстый или коренастый. На лице его постоянно блуждала счастливая и понимающая улыбка, словно бы вы и вообще весь мир не так серьёзно его впечатляли, как бы вам этого хотелось. У него было очень чёрные и очень блестящие глаза, которыми он осматривал вас, как маленький умный эрдельтерьер.

Всему, что Гэллегер знал, он обучился на улице. Это не очень хорошая школа сама по себе, но она иногда выпускает очень толковых учеников. А Гэллегер учился и днём, и вечером. Он не смог бы рассказать, кто такие отцы-пилигримы, не помнил названия первых тринадцати штатов, но он знал по имени всех офицеров из двадцать второго полицейского участка и мог на расстоянии двух кварталов отличить колокольчик пожарной кареты от колокольчика полицейской кареты или «скорой помощи». Это Гэллегер поднял тревогу, когда на Вулвичских холмах начался пожар, а дозорный офицер заснул, и это Гэллегер привёл «Чёрных алмазов» и «Угольных крыс» к соглашению в угольных пристанях Ричмонда, где они готовы были побить друг друга булыжниками.

Сейчас, перечитав написанное, я боюсь, что Гэллегер кажется не очень почтенным героем. Но он был так молод и так стар для своих лет, что мы все любили его, несмотря ни на что. Он жил на самом краю северной части Филадельфии, где хлопчатобумажные и суконные фабрики сбегались к реке, и как он добирался домой от здания «Пресс»[1] в два часа ночи, было одной из загадок редакции. Иногда он ехал на ночном трамвае, иногда шёл всю дорогу пешком и только в четыре часа ночи появлялся в маленьком доме, где жил вдвоём с матерью. Изредка его подбрасывал продавец молока или один из фургонов, который развозил кипы газет, ещё влажные и пахучие после типографии. Он знал кое-кого из «ночных ястребов» — кэбменов, которые рыскали ночью по городу в поисках запоздалых пассажиров, — и когда была совсем холодная ночь, он вообще не шёл домой. Он забирался в один из таких кэбов и спал, свернувшись на подушках, до наступления утра.

Кроме того, что Гэллегер был проворный и весёлый, он обладал таким умением смешить молодых сотрудников «Пресс», которым обладает далеко не всякий смертный. Чечётка, которую он сплясал на столе у редактора финансового отдела, когда этот джентльмен почти выбил для себя две дополнительные колонки, всегда была для нас источником невинных шуток. А то, как он подражал комикам из варьете, восхищало даже театральных критиков, из которых сами комики не могли выдавить ни одной улыбки.

Но главной чертой Гэллегера была любовь к тому типу новостей, которые называются криминальными. Сам он не совершал ничего криминального. Наоборот, его нисколько не привлекала профессия преступника, а его странный интерес к деяниям разных сомнительных личностей, его знание их методов, их нынешнего местоположения, их прошлых поступков часто делали его незаменимым помощником нашего полицейского репортёра, чьи ежедневные «подвалы» были единственной частью газеты, до чтения которой Гэллегер снисходил.

У Гэллегера были ненормально развиты детективные способности. Он несколько раз показал их, и с великолепным результатом.

Однажды газета отправила его в приют, который, по некоторым сведениям, дурно управлялся. Гэллегер сыграл роль сироты и очень точно рассмотрел, как директор обращается с настоящими сиротами. Рассказанной им истории было достаточно, чтобы засадить этого типа в тюрьму.

Знания Гэллегера о кличках, о сроках заключения и различных злодеяниях ведущих преступников Филадельфии были почти так же обширны, как у самого шефа полиции. Он смог с точностью до часа рассказать, когда Голландец Мак выйдёт из тюрьмы, и он же смог опознать в мошеннике Дике Оксфорде карманника Джентльмена Дана.

Тогда в газетах было только две новости. Менее важная — это проходивший возле Филадельфии большой бой между чемпионом США по боксу и претендентом на титул. Вторая — убийство Бёрбанка, о котором писали все газеты в мире, от Нью-Йорка до Бомбея.

Ричард Ф. Бёрбанк был одним из самых видных железнодорожных юристов Нью-Йорка. Он владел большой долей железнодорожных акций и был очень состоятельным человеком. О нём говорили, что он вхож во многие высокие кабинеты и что он, как адвокат некоей крупной железнодорожной компании, видит даже дальше, чем простираются рельсы этой компании.

Однажды утром дворецкий обнаружил его у лестницы с двумя пистолетными пулями в груди выше сердца. Бёрбанк был мёртв. Его сейф, ключ к которому был только у него самого и у его секретаря, был открыт, и оттуда пропали двести тысяч долларов, которые лежали там ещё прошлой ночью. Секретарь тоже пропал. Его звали Стивен С. Хейд. Телеграммы с его именем и его описанием были разосланы по всему миру. Хватало косвенных улик, которые без всяких сомнений или возможности ошибки указывали, что он и был убийцей.

Убийство вызвало много разговоров. Во многих странах было арестовано и отправлено в Нью-Йорк для опознания несколько бедняг. Трое были арестованы в Ливерпуле, а один человек — сразу, как только сошел в австралийском Сиднее. Но до сих пор убийце удавалось скрываться.

Как все люди в стране, мы однажды разговаривали об этом, сидя в отделе местных новостей. Редактор финансового отдела сказал, что это будет большая удача, если кто-то случайно наткнётся на Хейда и сумеет передать его полиции. Кто-то считал, что Хейд сбежал через какой-нибудь небольшой порт, а другие держались мнения, что он спрятался в каких-нибудь дешёвых меблированных комнатах в Нью-Йорке или в одном из городков Нью-Джерси.

— Я бы не удивился, если бы встретил его разгуливающим здесь, прямо в Филадельфии, — сказал один из сотрудников. — Он, конечно, маскируется, но его можно узнать по отсутствию указательного пальца на правой руке. Вы ведь знаете, он случайно отстрелил его в детстве.

— Нужно искать человека в одежде бедняка, — сказал редактор местных новостей. — Этот парень, судя по всему, джентльмен, а теперь он будет стараться выглядеть как можно менее похожим на джентльмена.

— Нет, — сказал Гэллегер с беззастенчивой дерзостью, за которую он нам и нравился. — Он будет одеваться точно как джентльмен. Бедняки ведь не носят перчаток, а он должен их носить. После того, что он сделал с Бёрбанком, он будет думать об этом пальце и как его скрыть. Он набьёт в перчатку ваты, как будто там целый палец, и снимет её только, когда его поймают, вот увидите. Так что вы должны искать человека в перчатках. Я две недели его высматриваю, и это тяжёлая работа, потому что в это время года все носят перчатки. Но если искать достаточно долго, то можно его найти. А когда вы подумаете, что это он, подойдите и проверьте его руку с помощью обмана. Пожмите ему руку, и если почувствуете, что у него вместо пальца вата, то хватайте его за глотку и зовите на помощь.

Во время паузы мы молча оценивали его слова.

— Я вижу, джентльмены, — сказал финансовый редактор, — что объяснения Гэллегера вас впечатлили. А ещё я вижу, что в ближайшую неделю все мои молодые коллеги будут набрасываться на невинных прохожих, всё преступление которых заключается в том, что они носят перчатки в разгар зимы.

* * *

Примерно через неделю в Филадельфию приехал детектив Хефлфингер — сотрудник инспектора Бирнса[2]. Ему дали телеграмму с ложной информацией о местонахождении какого-то грабителя, которого он разыскивал. У него был ордер и прочие документы, но грабитель ускользнул. Один из наших репортёров работал в Нью-Йорке и знал Хефлфингера, и детектив зашёл в нашу редакцию, чтобы увидеть того, кто мог бы помочь ему в пока что безуспешных поисках.

Он дал Гэллегеру свою визитку. После того, как Гэллегер её прочитал и понял, кто перед ним, он впал в такую растерянность, что стал абсолютно бесполезен.

«Один из людей Бирнса» — это означало для Гэллегера намного больше, чем член правительства. Поэтому он схватил свою шляпу и пальто и, оставив свои обязанности на других, поспешил за объектом своего обожания. Хефлфингер понял, что знания Гэллегера о городе так бесценны, а его компания так занимательна, что они стали большими друзьями и вместе провели остаток дня.