Густаво Беккер - Зеленые глаза (пер. А. Акопян)

Зеленые глаза

Легенда

Еще давно я хотел написать что-нибудь с таким названием.

Теперь, когда мне представился случай, я вывел его большими буквами на верхней четверти листа и позволил перу следовать полету фантазии.

Мне кажется, я видел такие же глаза, как те, что описал в этой легенде. Несомненно, я не смогу описать их такими, какими они были на самом деле — светлыми, прозрачными, как капли воды, которые скользят по листьям деревьев после летнего проливного дождя. Поэтому я полагаюсь на воображение моих читателей в понимании того, что можно было бы назвать наброском картины, которую я когда-нибудь напишу.

I

— Олень ранен, ранен, в этом нет сомнений. На кустах горной ежевики заметны следы крови, а когда он прыгнул через одно из этих мастиковых деревьев, его ноги ослабли… Наш молодой господин начинает там, где другие заканчивают… Сорок лет я охочусь, а не видел, чтобы кто-то лучше мчался галопом… Но во имя святого Сатурия, покровителя Сории, перекройте путь оленю у тех падубов, натравите собак, дуйте в рожки, пока не надорветесь, и пришпорьте коней. Разве вы не видите, что он направляется к Тополиному источнику? Если он до него доберется прежде, чем умрет, считайте, что мы его потеряли.

По расщелинам горы Монкайо прокатилось эхо рева рожков, с новой силой зазвучали лай своры собак, спущенных с цепи, и голоса пажей, и беспорядочный ворох людей, лошадей и собак направился к тому месту, на которое старший егерь маркиза Альменарского Иньиго указал как на самое подходящее, чтобы сразу пресечь оленю путь.

Но все было бесполезно. К тому времени, когда самая проворная из борзых запыхавшись и со вспененной пастью достигла падубов, олень быстрый, как стрела, уже перескочил через них одним прыжком, теряясь в зарослях кустарника на пути к источнику.

— Стой!.. Стойте все! — крикнул тогда Иньиго. — Если он убежал, значит, такова воля Божья!

И кавалькада остановилась, замолчали рожки, борзые по приказу охотников бросили след, ворча сквозь зубы.

В этот момент к ним присоединился главный герой происходящих событий наследник маркиза Альменарского Фернандо де Архенсола.

— Ты что? — обратился он к своему егерю. В этот момент на его лице проявилось удивление, а глаза были полны гнева. — Ты что делаешь, глупец? Ты же видишь, что животное ранено, ты знаешь, что это моя первая добыча, и ты перестаешь за ним гнаться и позволяешь уйти, чтобы оно издохло в чаще леса! Может, ты думаешь, что я пришел убивать оленей на пир волкам?

— Господин, — процедил сквозь зубы Иньиго, — дальше идти нельзя.

— Нельзя?! Почему?

— Потому что эта тропа, — продолжил егерь, — ведет к Тополиному источнику, источнику, в водах которого живет злой дух. Тот, кто осмелится его побеспокоить, дорого заплатит за свою дерзость. Олень, должно быть, уже вторгся в его границы. Как вы собираетесь его настигнуть, не наведя на себя какое-нибудь страшное горе? Мы, охотники, — короли Монкайо, но короли, которые уважают обычай. Животное, что укрылось у этого загадочного источника, — потерянная добыча.

— Потерянная добыча?! Я скорее потеряю родовое поместье, отдам душу в руки сатаны, чем позволю скрыться этому оленю, единственному, которого ранило мое копье, первому плоду моих охотничьих вылазок… Ты видишь?.. Видишь его?.. Его еще можно различить отсюда в какие-то моменты… его ноги слабы, бег замедляется… Пусти меня, пусти… Отпусти поводья, или я сотру тебя в порошок… Кто знает, может я настигну его до того, как он добежит до источника? А даже если добежит, к черту этот источник, к черту его чистоту и обитателей. К черту их, мой Ураган! Если догонишь его, я прикажу украсить бриллиантами твою золотую уздечку.

И лошадь и всадник умчались, как ураган.

Иньиго проводил их взглядом, пока они не затерялись в зарослях, потом оглянулся вокруг: все, как и он, были неподвижны и огорчены.

В конце концов он воскликнул:

— Сеньоры, вы все были свидетелями: я был готов умереть под копытами его коня, лишь бы остановить его. Я исполнил свой долг. С дьяволом не стоит храбриться. До сего места идет егерь со своим арбалетом, отсюда и далее — пусть пытается священник со своим кропилом.

II

— В последнее время вы бледны, грустны и мрачны, что с вами происходит? С того рокового дня, когда вы достигли Тополиного источника в погоне за раненым животным, кажется, что какая-то злая колдунья подрывает ваше здоровье своими чарами.

Вы больше не отправляетесь в горы с шумной сворой собак, не слышно больше эха звуков ваших рожков. Один, погруженный в размышления, каждое утро вы направляетесь в чащу, вооружившись арбалетом, и возвращаетесь, лишь когда садится солнце. А когда наступает ночь и вы приезжаете в замок бледным и утомленным, тщетно ищу я добычу в ваших сумах. Что занимает вас долгими часами вдалеке от тех, кто больше всех вас любит?

Пока Иньиго говорил, Фернандо, погруженный в свои мысли, выковыривал машинально охотничьим ножом щепки из скамьи из черного дерева.

После долгого молчания, прерываемого лишь скрежетом клинка, скользящего по отшлифованному дереву, молодой человек сказал, обращаясь к своему егерю, как будто не слышал ни единого его слова:

— Иньиго, ты уже в летах, ты знаешь каждый камень на Монкайо, ты жил на ее склонах, преследуя зверей, ты много раз взбирался на ее вершину в своих бесчисленных охотничьих вылазках, скажи мне, встречал ли ты женщину, что живет там?

— Женщину?! — с удивлением воскликнул егерь, не сводя с него глаз.

— Да, — сказал юноша, — со мной происходит что-то странное, очень странное… Я думал, что смогу сохранить эту тайну навечно, но больше не могу ее скрывать: она переполняет мое сердце и выражается у меня на лице. Я открою ее тебе… Ты поможешь мне развеять тайну, что окружает это создание, которое, кажется, существует лишь для меня, потому что никто ее не знает, не видел, ничего не может мне о ней сказать.

Егерь молча придвинулся к своему господину, от которого ни на секунду не отводил изумленных глаз. Юноша, собравшись с мыслями, продолжил:

— С того самого дня, когда, несмотря на твои роковые предсказания, я добрался до Тополиного источника и, перейдя его воды, заполучил оленя, которому ваше суеверие позволило убежать, в моей душе поселилось желание одиночества.

Тебе неведомо то место. Представь: вода пробивается сквозь скалу и стекает, скользя капля за каплей по зеленым колышущимся листьям, растущим от начала источника. Эти капельки, что, разлетаясь, блестят, как золотые песчинки, и звучат, как музыка, воссоединяются на траве и журча, журча, словно пчелы, жужжащие вокруг цветов, стекают по песку, пробивают себе русло, борются с препятствиями на своем пути, налетают друг на друга, подскакивают, бегут то со смехом, то со вздохом, пока не впадут в озеро с неописуемым шумом. Плач, слова, имена, песни — чего я только не слышал в этом шуме, пока сидел один в лихорадочном состоянии на скале, к подножию которой падают воды этого загадочного источника, чтобы найти покой в глубоком озере, чью неподвижную поверхность едва колышет вечерний бриз.

Там все проникнуто величием. В тех местах живет и втягивает душу в свою неизъяснимую тоску одиночество с тысячью непонятных голосов. Кажется, что в серебристых тополиных листьях, в пустотах скал, в волнах озера с нами говорят невидимые духи Природы, которые в бессмертной душе человека признают брата.

Когда на заре ты наблюдал, как я, взяв с собой арбалет, направлялся к горе, я не собирался теряться в зарослях в погоне за добычей, я шел к берегам реки, чтобы найти в ее водах… не знаю что… какое-то безумие! В день, когда я перепрыгнул через нее на своем Урагане, мне показалось, что на дне реки я увидел, как что-то блеснуло, что-то странное… глаза женщины.

Должно быть, это был луч солнца, прокравшийся, как змея, сквозь пену, а возможно, один из тех цветов, которые плывут среди водорослей, растущих в глубине озера, и чьи чашечки кажутся изумрудом… не знаю. Мне показалось, что я поймал чей-то взгляд, взгляд, который зажег во мне какое-то абсурдное, невыполнимое желание: найти человека с такими же глазами.

В своих поисках я шел к тому месту день ото дня.

Наконец, одним вечером… казалось, что все происходило во сне… но нет, это было на яву… я говорил с ней уже много раз, как говорю сейчас с тобой… Однажды вечером я встретил несомненно красивую женщину — она сидела на моем месте в длинной одежде, полы которой достигали воды и колыхались на ее поверхности. Золотистые волосы, ресницы, сияющие, как лучики света, и окруженные этими ресницами беспокойные глаза, которые я уже видел… да, видел, потому что это были глаза, что запечатлелись в моей памяти, — глаза той женщины: такие, невозможного цвета, такие…

— Зеленые! — воскликнул Иньиго с чрезвычайным ужасом в голосе, приподнявшись в то же мгновение в кресле. Фернандо взглянул на него удивленный тем, что Иньиго верно продолжил его мысль, и спросил с чувством тревоги и радости одновременно: