Фредерик Стендаль - Аббатиса из Кастро

Стендаль

Аббатиса из Кастро

I

В мелодрамах так часто изображались итальянские разбойники XVI века и так много писали об этих разбойниках люди, не имевшие о них никакого понятия, что у нас теперь существуют на этот счет совершенно ложные представления. Вообще можно сказать, что разбойники представляли собою оппозицию тем жестоким правительствам, которые в Италии пришли на смену средневековым республикам. Властителем-тираном обычно становился самый богатый гражданин бывшей республики. Для того, чтобы подкупить народ, он украшал город роскошными церквами и прекрасными картинами. Так поступали в Равенне — Полентини, в Фаэнце — Манфреди, в Имоле — Риарио, в Вероне — Кане, в Болонье — Бентивельо, в Милане — Висконти и, наконец, во Флоренции наименее воинственные и наиболее лицемерные из всех — Медичи. Среди историков этих мелких государств не нашлось ни одного, кто осмелился бы рассказать о бесчисленных отравлениях и убийствах, совершенных по приказу этих мелких тиранов, постоянно терзаемых страхом. Почтенные историки состояли у них на жалованье.

Если учесть, что каждый из этих тиранов лично знал ненавидевших его республиканцев (например, великий герцог Тосканский Кóзимо был лично знаком со Строцци), что многие из этих тиранов были умерщвлены, то легко будет объяснить чувство глубокой ненависти и постоянное недоверие, которые отточили ум, развили храбрость у итальянцев XVI века и наделили столь яркими талантами художников того времени. Заметьте, что эти глубокие страсти препятствовали возникновению весьма смешного предрассудка, который во времена г-жи де Севинье назывался честью; он заключался в том, что люди жертвовали своей жизнью, чтобы угодить королю, подданными которого они являлись, и завоевать благосклонность дам. В XVI веке во Франции подлинная ценность человека, способная вызвать восхищение общества, измерялась его храбростью на поле брани и в поединках; и так как женщины ценят храбрость, а тем более отвагу, то именно они стали высшими судьями достоинств мужчин. Тогда-то и родился дух галантности, подготовивший постепенное уничтожение всех страстей, и даже любви, ради нового жестокого тирана, которому послушны все мы, и чье имя — тщеславие. Короли оказывали — и не без основания — покровительство этой новой страсти; отсюда возникла власть орденов и отличий.

В Италии, наоборот, человек мог выдвинуться в любой области — как мастерским ударом шпаги, так и изучением старинных рукописей; возьмите хотя бы Петрарку, кумира своего века. В Италии в XVI столетии женщины отличали мужчин, знающих греческий язык, так же и даже больше, чем прославившихся воинской доблестью. Там существовали истинные страсти, а не одна лишь галантность. Вот в чем разница между Италией и Францией; вот почему в Италии рождались Рафаэли, Джорджоне, Тицианы, Корреджо, а во Франции — никому не известные ныне полководцы, убившие великое множество врагов.

Прошу извинить меня за эту суровую истину. Как бы то ни было, жестокая и неизбежная месть мелких тиранов итальянского средневековья привлекла к разбойникам сердца народа. Разбойников ненавидели, когда они крали лошадей, хлеб, деньги — словом, то, что необходимо для жизни; но в глубине души народ был на их стороне, и деревенские красавицы из всех претендентов отдавали предпочтение тому молодцу, который хоть раз в жизни принужден был andar alla macchia, то есть бежать в леса и скрываться у разбойников в результате какого-нибудь слишком неосторожного поступка.

И в наши дни все, конечно, боятся встречи с рыцарями большой дороги, но когда разбойников постигает кара, их жалеют. Объясняется это тем, что тонко чувствующий, насмешливый итальянский народ, издевающийся над всем, что печатается с разрешения властей, охотно читает небольшие поэмы, воспевающие жизнь знаменитых разбойников. То героическое, что он находит в этих историях, действует на художественную восприимчивость, всегда живущую в душе низших классов; к тому же ему настолько приелись казенные славословия по адресу одних и тех же лиц, что он с восторгом воспринимает все, на чем нет печати цензора. Надо сказать, что низшие слои населения в Италии страдали от некоторых явлений, ускользавших от внимания путешественника, хотя бы он десять лет прожил в этих краях. Например, лет пятнадцать тому назад, еще до того, как мудрые правительства покончили с разбойниками[1], эти последние очень часто являлись мстителями за беззакония, совершаемые правителями мелких городов. Правители эти, обладавшие неограниченной властью и получавшие нищенское жалованье, не превышающее двадцати экю в месяц, поневоле оказывались в полном подчинении у самой богатой семьи в округе, которая таким простым способом расправлялась со своими врагами. Если разбойникам не всегда удавалось карать этих мелких деспотов, то они по крайней мере осыпали их насмешками и вели себя вызывающе, что уже много значит в глазах этого остроумного и живого народа. Сатирический сонет утешает его во всех его бедах, но он никогда не забывает оскорбления. Вот еще одна немаловажная черта, отличающая итальянцев от французов.

В XVI веке, когда правитель городка осуждал на смерть какого-нибудь беднягу, явившегося жертвой ненависти могущественной семьи, разбойники иногда нападали на тюрьму и пытались освободить заключенного. Со своей стороны, влиятельные семьи, не слишком полагаясь на десяток правительственных солдат, охранявших тюрьму, нанимали за свой счет отряд вооруженных людей, так называемых bravi; они располагались лагерем вокруг тюрьмы, чтобы сопровождать до места казни несчастного, смерть которого была оплачена. Если среди членов этой могущественной семьи находился молодой человек, он становился во главе этого импровизированного отряда.

Такой порядок вещей оскорбляет наше нравственное чувство, не спорю. Теперь у нас есть дуэль, сплин и неподкупные судьи; но названные обычаи XVI века необыкновенно способствовали появлению людей, достойных называться людьми.

Многие историки, еще и сейчас высоко оцениваемые шаблонной академической литературой, старались при описании своей эпохи не останавливаться на этих обычаях, но именно благодаря им в Италии того времени было так много сильных характеров. Конечно, осторожная ложь этих историков была вознаграждена всеми почестями, какими располагали флорентийские Медичи, феррарские д'Эсте, неаполитанские вице-короли и прочие. Один злополучный историк по имени Джанноне[2] захотел приподнять край этой завесы, но так как он осмелился высказать лишь очень небольшую долю правды и к тому же облек ее в двусмысленную и мало вразумительную форму, то сочинение его оказалось весьма скучным; это не помешало ему окончить жизнь в тюрьме 7 марта 1758 года, в возрасте восьмидесяти двух лет.

Чтобы знать историю Италии, нужно прежде всего не читать сочинений, пользующихся официальным признанием: ни в какой другой стране так хорошо не знали цену лжи, и нигде ее так щедро не оплачивали[3].

В первых исторических сборниках, выпущенных в Италии после варварства IX века, уже упоминается о разбойниках, при этом в таком тоне, будто они существовали с незапамятных времен (см. сборник Муратори[4]). Когда, к несчастью для общественного благополучия, для законности и для хорошего управления, но к счастью для искусства, средневековые республики были уничтожены, наиболее энергичные республиканцы, любившие свободу больше, чем остальные их сограждане, бежали в леса. Само собой понятно, что народ, угнетаемый Бальони, Малатеста, Бентивольо, Медичи и другими, любил и чтил их врагов.

Жестокость мелких тиранов, унаследовавших власть первых узурпаторов, например жестокость Кóзимо, великого герцога Флоренции, подсылавшего убийц к республиканцам, нашедшим убежище в Венеции и даже в Париже, умножила ряды этих разбойников. В частности, в годы, близкие к тому времени, когда жила наша героиня, то есть около 1550 года, в окрестностях Альбано с большим успехом орудовали вооруженные шайки под начальством Альфонсо Пикколомини, герцога Монте Мариано и Марко Шарры; шайки эти не боялись папских солдат, в то время отличавшихся храбростью. Область действия этих знаменитых атаманов, которые и по сие время вызывают восхищение народа, простиралась от По и Равенских болот до лесов, которые тогда покрывали Везувий. Прославившийся их подвигами Фаджольский лес, расположенный в пяти лье от Рима по дороге в Неаполь, был штаб-квартирой Шарры, который в годы понтификата Григория XIII собирал иногда под своими знаменами несколько тысяч солдат. Подробная история этого знаменитого разбойника покажется невероятной современному человеку, в глазах которого мотивы, руководившие его действиями, будут совершенно непонятны. Он был побежден только в 1592 году. Убедившись, что дела его безнадежно плохи, он заключил договор с Венецианской республикой и перешел к ней на службу с наиболее преданными ему, или, если хотите, наиболее виновными солдатами. По требованию Рима венецианское правительство, имевшее договор с Шаррой, подослало к нему убийц, а храбрых его солдат послало на остров Кандию воевать с турками. Хитрые венецианцы отлично знали, что в Кандии свирепствует чума: через несколько дней из пятисот солдат, которых Шарра доставил республике, осталось всего шестьдесят семь. Фаджольский лес, гигантские деревья которого покрывают склоны угасшего вулкана, был последней ареной подвигов Марко Шарры. Все путешественники единодушно утверждают, что это — одно из самых живописных мест прекрасной римской Кампаньи: мрачная равнина как бы создана для трагедии. Темная зелень леса покрывает вершины Монте-Альбано.