Фридеш Каринти - Извините, господин учитель...

Фридьеш Каринти

ИЗВИНИТЕ, ГОСПОДИН УЧИТЕЛЬ…

повесть

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Мне никогда еще не случалось писать предисловий, а в детстве не случалось даже читать их. Те страницы книги, на которых было напечатано предисловие, я всякий раз намеренно пропускал, и не потому, между прочим, что наперед знал: «Это будет скучно…» Нет, просто я боялся, что еще до начала мне расскажут, чем все кончится, и я лишусь долгих часов волнения, догадок и томительной, но в то же время приятно будоражащей неопределенности: «Что же дальше? Что будет с героями дальше?!»

Мне вспомнилось это, и, признаться, я сейчас же с опаской подумал: а не пропустите ли вы, дорогие читатели, написанные мною странички по той же причине, по которой когда-то пролистывал предисловие я сам? Если так, то могу обещать вам, что отсюда вы не узнаете о произведениях Каринти никаких подробностей, которые нельзя сообщать заранее. Вообще я постараюсь ответить лишь на то, о чем вам всегда хочется спросить, раньше чем вы берете в библиотеке новинку и принимаетесь за чтение. Например, на такой вопрос: «А из какой жизни эта книга?»

Мне кажется, каждому из нас памятна не только та школа, куда он ходил ежедневно семь или десять лет и в которой сдавал экзамены на аттестат зрелости. По крайней мере, мне лично не меньше, чем 124-я московская школа, где я учился когда-то, знакомы и маленькая школа в Сент-Питерсберге, где учился Том Сойер, и та одесская гимназия, в которой учился Петя Бачей, и другая одесская гимназия, из которой когда-то исключили героя повести «Серебряный герб», и покровская гимназия, описанная в «Кондуите» и «Швамбрании», и арзамасская школа, из которой Борька Гориков убежал на фронт воевать «за светлое царство социализма».

Пожалуй, многие из нас могли бы перечислить все эти учебные заведения в своих автобиографиях. Потому что и в школу Марка Твена, и в гимназии Катаева, Чуковского, Кассиля, и в школу Гайдара мы входили, как в новые миры, чем-то похожие на мир нашего собственного детства и чем-то решительно от него отличные. За два-три вечера, проведенные за книгой, наше знание о жизни расширялось на целый мир, зримый и ощутимый не менее, а порой более явственно, чем тот, что окружал нас в привычных стенах школы, где мы учились.

Конечно, такие чудеса случались и случаются совсем не часто — лишь тогда, когда в руки берешь произведение большого писателя.

Сейчас вам предстоит пережить такое чудо: к числу гимназий и школ, в которых вы не обучались наукам, но которые вы с увлечением для себя открывали, прибавится гимназия Каринти.

Я не стану здесь говорить о том, какова эта австро-венгерская гимназия начала нашего века, изображенная в повести «Извините, господин учитель…», и насколько она похожа на российскую царскую гимназию, — это вы увидите сами. Хочу только, чтобы с первых же страниц вы обратили внимание на одну особенность героя повести, чьими глазами вы будете смотреть на людей и события.

Герой Каринти в момент, когда мы с ним знакомимся, не просто мальчишка, который спешит поутру в гимназию, — дело обстоит сложнее: он возвращается в гимназию и в детство из жизни взрослого человека, можно сказать-бежит в детство, и не только оттого, что по нему стосковался. Он предпочел детство, его невзгоды и радости всему, что можно изведать позже и о чем он мечтал мальчишкой, сидя за гимназической партой. Он бежит в детство опрометью и возвращается в него, радостно запыхаясь, хотя взрослым достиг как будто многого, о чем мечтал.

Своеобразие повести «Извините, господин учитель…» состоит в том, что ее герой видит все вокруг то глазами обыкновенного мальчишки, то глазами мальчишки, который уже был взрослым. Эта особенность восприятия рассказчика, сильнее всего ощутимая вначале (с ней свыкаешься очень быстро, как с чем-то вполне естественным, хотя раньше и незнакомым тебе), к слову сказать, роднит повесть Каринти с популярной книгой известного польского писателя и педагога Корчака «Когда я снова стану маленьким».

Вернувшись в детство, в свой VI класс «Б», герой повести «Извините, господин учитель…» шепотом рассказывает соседу по парте, что ему приснилось во сне, будто он уже стал взрослым, двадцатисемилетним человеком и сидел в каком-то кафе и чувствовал себя просто отвратительно: «В общем, представляешь, я сижу в кафе, и я уже писатель, как и мечтал, и у меня уже напечатано много книг… у меня просят автографы, и все-таки… Все-таки я чувствую себя скверно, — ну не странно ли, а?..»

Действительно, странно. Почему человек, чья мечта сбылась, чувствует себя скверно? От чего бежит герои Каринти и (смело можно добавить) сам автор в мир детства? На это дают ответ рассказы писателя.

В одной из самых замечательных новелл Каринти — она называется «Встреча с молодым человеком» — изображена встреча рассказчика, двадцатисемилетнего преуспевающего литератора-юмориста (кстати, литератору, возвращающемуся в детство на первых страницах «Извините, господин учитель…», тоже двадцать семь), с самим собою, но… семнадцатилетним, гимназистом старшего класса.

Семнадцатилетний юноша в потрепанном костюме говорит с известным и состоятельным молодым писателем неприязненно, резко, без уважения: он напоминает ему об открытиях, которые тот мечтал совершить, о том, что тот собирался бороться за свободную Венгрию, а стал всего-навсего модным автором забавных рассказцев… Писатель возражает на это, что добился известности, как и мечтал в семнадцать лет, что изданные его рассказы совсем недурны, что все вовсе не так просто, как кажется в юности, когда не знаешь жизни, но все его оправдания звучат жалко. И он сам это чувствует. Чувствует, что стал в какой-то мере потрафлять вкусам буржуазной публики, что свое благополучие он обрел взамен независимости, и «здравый смысл» сильно укоротил крылья его смелого воображения…

Это один из самых печальных рассказов Каринти (а у него есть много на редкость смешных, и вы их прочтете). Вот чем платит, оказывается, человек за то, что приспособился («жить-то ведь надо!..») к буржуазным порядкам: заметно или незаметно для себя, он лишился всех человеческих достоинств и не способен даже более всерьез мечтать, ставить перед собой истинно крупные цели… А ведь он жизнь им хотел посвятить в юности! Да, хотел… Может быть, после такой вот встреча с собственной юностью и совершает писатель тот побег в мир детства, который описан на первых страницах повести «Извините, господин учитель…»?

Разумеется, это вовсе не значит, что писатель, от лица которого ведется рассказ во «Встрече с молодым человеком», и сам Фридьеш Каринти-одно и то же лицо. Сам Каринти не приспосабливался к буржуазному укладу жизни — в своих рассказах 20-х и 30-х годов он постоянно разоблачал этот уклад. Он не изменял крупным целям, которые ставил перед собою в жизни и творчестве, и не мельчил их, а только маскировал. Но и то, что цензурные требования и запреты отражались на форме его рассказов, вынуждали порой быть причудливым тогда, когда он желал быть незатрудненно ясным, писатель переживал очень тяжело.

Юмористические и сатирические рассказы писателя на редкость изобретательны по форме. Изобретательность эта иногда вынужденная (необходимость обмануть цензуру), а подчас органически присущая Каринти с его великолепным воображением. На страницах произведений Каринти современный человек совершает путешествие в прошлое, на пять веков назад («Сын своего века»), и он же затем предпринимает поездку в будущее, в XXI век, где сдает экзамен в университете за своего далекого потомка по… истории XX века («Экзамен по истории»). Первобытный человек из мезозойской эры оказывается в большом современном буржуазном городе, и житель этого города становится экскурсоводом первобытного и рассказывает, как далеко шагнула вперед жизнь со времен каменного века («Первобытный человек»). Поэт, нежданно-негаданно очутившись на Марсе, населенном разумными существами, должен перед ними выступить с рассказом об истории человечества («Легенда о поэте»), а посланец с Марса, чей летательный аппарат приземлился возле Капиталистбурга, тщится поведать жителям этого города о жизни на Марсе («Письма в космос»).

Пожалуй, в таком коротком пересказе названные рассказы можно принять за произведения научно-фантастического жанра. Но к этому жанру они, конечно, не имеют никакого отношения. Произведения Каринти, о которых тут идет речь, сатирические и реалистические. Фантастична в них, как правило, лишь ситуация. Угол зрения, избираемый автором, всякий раз нов, необычен, ошеломляюще неожидан, а сам предмет изображения и обличения привычен, знаком и неизменен. И реален. Это буржуазное цивилизованное общество и гражданин этого общества, «дитя цивилизации»… Писатель высмеял его ограниченность, самодовольство, смирение перед силой и «высокоразвитое сознание», которое не кажется таковым даже «первобытному человеку…»