Марк Твен - Банкнота в миллион фунтов

Twain Mark Марк Твен The £1,000,000 Bank-Note Банкнота в миллион фунтов When I was twenty-seven years old, I was a mining-broker's clerk in San Francisco, and an expert in all the details of stock traffic. I was alone in the world, and had nothing to depend upon but my wits and a clean reputation; but these were setting my feet in the road to eventual fortune, and I was content with the prospect. Когда мне было двадцать семь лет, я работал служащим у маклера горной промышленности в Сан-Франциско и знал все тонкости дела. Будучи одиноким в этом мире, положиться я мог лишь на свою сообразительность и непорочную репутацию. Я находился на пути к возможной удаче и был вполне доволен. My time was my own after the afternoon board, Saturdays, and I was accustomed to put it in on a little sail-boat on the bay. One day I ventured too far, and was carried out to sea. Just at nightfall, when hope was about gone, I was picked up by a small brig which was bound for London. It was a long and stormy voyage, and they made me work my passage without pay, as a common sailor. When I stepped ashore in London my clothes were ragged and shabby, and I had only a dollar in my pocket. This money fed and sheltered me twenty-four hours. During the next twenty-four I went without food and shelter. По субботам, после полудня, я посвящал время исключительно себе. У меня вошло в привычку плавать в бухте на небольшой лодочке. Однажды я осмелился выйти слишком далеко в море. Упали сумерки, а с ними, казалось, была потеряна последняя надежда, когда вдруг меня подобрало маленькое судно, направляющееся в Лондон. Наше плавание было долгим, а погода штормовой. Я выполнял обязанности рядового матроса, чтобы как-то оплатить свой проезд. На берег в Лондоне я сошёл в потрёпанной и изношенной одежде и с единственным долларом в кармане. Эти деньги кормили меня и давали мне приют в течение суток. Следующие двадцать четыре часа я провёл без еды и крова. About ten o'clock on the following morning, seedy and hungry, I was dragging myself along Portland Place, when a child that was passing, towed by a nurse-maid, tossed a luscious big pear - minus one bite - into the gutter. I stopped, of course, and fastened my desiring eye on that muddy treasure. My mouth watered for it, my stomach craved it, my whole being begged for it. But every time I made a move to get it some passing eye detected my purpose, and of course I straightened up then, and looked indifferent, and pretended that I hadn't been thinking about the pear at all. This same thing kept happening and happening, and I couldn't get the pear. I was just getting desperate enough to brave all the shame, and to seize it, when a window behind me was raised, and a gentleman spoke out of it, saying:"Step in here, please." Около десяти утра следующего утра, слабый и голодный, я брёл вдоль Портлэнд Плэйс. Со мной поравнялась гувернантка, волоча за собой упирающегося ребёнка, который неожиданно швырнул огромную соблазнительно-сладкую, но едва надкушенную грушу в канаву. Естественно, я тут же остановился, устремив свой взгляд на это, уже валявшееся в грязи, сокровище. У меня потекли слюнки, желудок требовал фрукт, вся моя плоть молила о нём. Но каждый раз, когда я нагибался за грушей, чей-то случайный взгляд замечал это. Я сейчас же выпрямлялся с совершенно безразличным видом, будто бы я совсем и думал об этой груше. Всё это продолжалось довольно долго. Я никак не мог получить то, что хотел. Но в тот момент, когда, уже окончательно отчаявшись, я схватил фрукт, бросив вызов всему своему стыду, позади меня открылось окно, и прозвучал мужской голос: "Войдите, пожалуйста". I was admitted by a gorgeous flunkey, and shown into a sumptuous room where a couple of elderly gentlemen were sitting. They sent away the servant, and made me sit down. They Внушительного вида лакей проводил меня в роскошную комнату, где сидели два пожилых джентльмена. Услав слугу, они попросили меня сесть. Они только что had just finished their breakfast, and the sight of the remains of it almost overpowered me. I could hardly keep my wits together in the presence of that food, but as I was not asked to sample it, I had to bear my trouble as best I could. закончили свой завтрак; остатки еды на столе просто не давали мне покоя. Я едва мог владеть собой в присутствии всей этой пищи. И так как мне даже не предложили попробовать, мне приходилось проявить большую выдержку и справляться со своим несчастьем молча. Now, something had been happening there a little before, which I did not know anything about until a good many days afterwards, but I will tell you about it now. Those two old brothers had been having a pretty hot argument a couple of days before, and had ended by agreeing to decide it by a bet, which is the English way of settling everything. Сейчас я расскажу, что же происходило в этой комнате незадолго до того, как там появился я.Конечно, я ничего и не подозревал тогда, а узнал обо всём намного позже. Те два пожилых мужчины были братьями. Пару дней назад до моего появления у них разгорелся спор, который превратился в пари, что в Англии, надо сказать, означает улаживание любых спорных вопросов. You will remember that the Bank of England once issued two notes of a million pounds each, to be used for a special purpose connected with some public transaction with a foreign country. For some reason or other only one of these had been used and canceled; the other still lay in the vaults of the Bank. Well, the brothers, chatting along, happened to get to wondering what might be the fate of a perfectly honest and intelligent stranger who should be turned adrift in London without a friend, and with no money but that million-pound banknote, and no way to account for his being in possession of it. Brother A said he would starve to death; Brother B said he wouldn't. Brother A said he couldn't offer it at a bank or anywhere else, because he would be arrested on the spot. So they went on disputing till Brother B said he would bet twenty thousand pounds that the man would live thirty days, anyway, on that million, and keep out of jail, too. Brother A took him up. Brother B went down to the Bank and bought that note. Just like an Englishman, you see; pluck to the backbone. Then he dictated a letter, which one of his clerks wrote out in a beautiful round hand, and then the two brothers sat at the window a whole day watching for the right man to give it to. Запомните, пожалуйста, что Английский банк выпустил однажды две банкноты, каждая в миллион фунтов, с целью заключения некоторой государственноважной сделки с другой страной. По той или иной причине только одна из этих банкнот была использована и погашена; вторая же до сих пор хранилась в банке. И вот два брата, беззаботно болтая однажды, задались таким вопросом: "А что бы произошло с абсолютно честным и в то же время смышлёным малым, оставленным на произвол судьбы в Лондоне, без единого друга и без денег, кроме этой бумажки в миллион фунтов, и без возможности доказать, что она принадлежит ему. Один из братьев утверждал, что этот человек умрёт от голода, второй же говорил, что нет. Первый брат считал, что невозможно предложить банкноту в банк или куда-нибудь ещё, так как будешь тут же на месте арестован. Итак, они продолжали спорить, когда второй брат сказал, что ставит две тысячи фунтов на то, что на этот миллион человек проживёт тридцать дней в любом случае и даже сможет избежать тюрьмы. Первый брат принял вызов. Как истый англичанин, второй брат пошёл в банк и купил банкноту. Проявил мужество, я вам скажу. Затем он продиктовал одному из клерков письмо, которое тот написал своим красивым, круглым почерком. И вот оба джентльмена уселись у окна, в течение целого дня выслеживая подходящего иностранца. They saw many honest faces go by that were not intelligent enough; many that were intelligent, but not honest enough; many that Много честных людей проходило мимо, но они казались не слишком смышлёными; появлялось немало смышлёных, но они не were both, but the possessors were not poor enough, or, if poor enough, were not strangers. There was always a defect, until I came along; but they agreed that I filled the bill all around; so they elected me unanimously, and there I was now waiting to know why I was called in. They began to ask me questions about myself, and pretty soon they had my story. Finally they told me I would answer their purpose. I said I was sincerely glad, and asked what it was. Then one of them handed me an envelope, and said I would find the explanation inside. I was going to open it, but he said no; take it to my lodgings, and look it over carefully, and not be hasty or rash. I was puzzled, and wanted to discuss the matter a little further, but they didn't; so I took my leave, feeling hurt and insulted to be made the butt of what was apparently some kind of a practical joke, and yet obliged to put up with it, not being in circumstances to resent affronts from rich and strong folk. были слишком честными. Те же, кто был и достаточно умён, и достаточно честен, были не достаточно бедны, а если и бедны, то отнюдь не иностранцы. Чего-то постоянно не хватало до тех пор, как не появился я. Джентльмены выбрали меня единогласно, я полностью им подходил. И вот я стою сейчас, пытаясь понять, зачем им понадобился. Меня расспросили о моей жизни, и довольно-таки скоро они услышали мой рассказ. Наконец признались, что подхожу их требованиям. Я ответил, что искренне рад этому, и попросил объяснить, в чём дело. Тогда один из них протянул мне конверт. Объяснение я должен был найти внутри. Я уже было собирался вскрыть конверт, но джентльмен не позволил. Мне было велено взять конверт с собой и тщательно просмотреть, чтобы не поступить опрометчиво и необдуманно при принятии решения. Весьма озадаченный, я попытался ещё раз обсудить всё это, но мне опять отказали. Я покинул дом, обиженный и оскорблённый. Казалось, со мной сыграли злую шутку. И я был вынужден примириться с этим, не имея возможности бороться против обид, нанесённых богатыми и сильными. I would have picked up the pear now and eaten it before all the world, but it was gone; so I had lost that by this unlucky business, and the thought of it did not soften my feeling towards those men. As soon as I was out of sight of that house I opened my envelope, and saw that it contained money! My opinion of those people changed, I can tell you! I lost not a moment, but shoved note and money into my vest pocket, and broke for the nearest cheap eating house. Well, how I did eat! When at last I couldn't hold any more, I took out my money and unfolded it, took one glimpse and nearly fainted. Five millions of dollars! Why, it made my head swim. Я бы сейчас мог спокойно поднять грушу и съесть её прямо у всех на глазах, но её и след простыл. Я потерял драгоценный фрукт из-за какого-то странного конверта. Всё это ещё больше настраивало меня против этих двух джентльменов. Когда я был на достаточном расстоянии от их дома, я наконец вскрыл конверт. Внутри были деньги! Моё мнение об этих людях тут же резко поменялось, поверьте мне! Не теряя ни минуты, я сунул деньги и письмо в карман жилета и помчался в ближайшую дешевенькую забегаловку. Как же я поел! Когда в меня уже больше ничего не лезло, я решил пересчитать деньги. Хватило лишь беглого взгляда, чтобы остолбенеть. Пять миллионов долларов! Г олова шла кругом. I must have sat there stunned and blinking at the note as much as a minute before I came rightly to myself again. The first thing I noticed, then, was the landlord. His eye was on the note, and he was petrified. He was worshiping, with all his body and soul, but he looked as if he couldn't stir hand or foot. I took my cue in a moment, and did the only rational thing there was to do. I reached the note towards him, and said, carelessly: Вероятно, я просидел в таком состоянии с минуту. Я то и дело открывал и закрывал глаза, чтобы убедиться, не сплю ли я. Наконец, придя в себя, я заметил хозяина заведения, стоящего передо мной и ошеломлённо смотревшего на купюру. Казалось, он боготворил её, всей душой и телом. Он выглядел так, будто не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Воспользовавшись его молчанием, я "Give me the change, please." совершил единственно возможный в тот момент поступок. Я протянул ему банкноту и небрежно сказал: "Разменяйте, пожалуйста". Then he was restored to his normal condition, and made a thousand apologies for not being able to break the bill, and I couldn't get him to touch it. He wanted to look at it, and keep on looking at it; he couldn't seem to get enough of it to quench the thirst of his eye, but he shrank from touching it as if it had been something too sacred for poor common clay to handle. I said: Придя в нормальное состояние, хозяин принёс тысячу извинений за то, что не может разменять деньги. Я даже не мог заставить его дотронуться до них. Он желал лишь смотреть на купюру, будто утоляя жажду своих глаз. Он относился к банкноте, как к чему-то священному, не достойному прикосновения простого человека. Мне пришлось повторить: "I am sorry if it is an inconvenience, but I must insist. Please change it; I haven't anything else." "Извините ещё раз за беспокойство, но я настаиваю. Пожалуйста, разменяйте. У меня больше ничего нет". But he said that wasn't any matter; he was quite willing to let the trifle stand over till another time. I said I might not be in his neighborhood again for a good while; but he said it was of no consequence, he could wait, and, moreover, I could have anything I wanted, any time I chose, and let the account run as long as I pleased. He said he hoped he wasn't afraid to trust as rich a gentleman as I was, merely because I was of a merry disposition, and chose to play larks on the public in the matter of dress. By this time another customer was entering, and the landlord hinted to me to put the monster out of sight; then he bowed me all the way to the door, and I started straight for that house and those brothers, to correct the mistake which had been made before the police should hunt me up, and help me do it. I was pretty nervous; in fact, pretty badly frightened, though, of course, I was no way in fault; but I knew men well enough to know that when they find they've given a tramp a million-pound bill when they thought it was a one-pounder, they are in a frantic rage against him instead of quarreling with their own near-sightedness, as they ought. As I approached the house my excitement began to abate, for all was quiet there, which made me feel pretty sure the blunder was not discovered yet. I rang. The same servant appeared. I asked for those gentlemen. Он сказал, это не имеет никакого значения. Он вполне согласен отложить такой пустяк, как размен денег, на потом. И даже тот факт, что вряд ли в ближайшее время я появлюсь в этом районе, не сыграл никакой роли. Он обещал ждать, сколько угодно. И более того, мне было разрешено брать в пивной всё, что я хочу, в любое время, и мой счёт будет действителен настолько долго, насколько мне необходимо. Он также сказал, что не может не доверять такому богатому человеку, как я, особенно и потому, что я был весёлого нрава, раз мог так разыгрывать людей и ходить в лохмотьях при таких деньгах. В этот момент в кафе вошел ещё один посетитель. Хозяин намекнул мне, чтобы я убрал эту чудовищную сумму с глаз долой. Откланявшись мне весьма учтиво, хозяин ушел. А я направился прямо в дом к двум уже известным нам братьям. Мне хотелось вернуть всё на свои места и отдать обратно деньги, которые мне дали по величайшей ошибке. Особенно хотелось мне исправить всё до появления полиции. Я порядочно нервничал. В действительности, я сильно боялся, хотя, конечно, я был не виноват. Но слишком хорошо знал человеческую натуру. Я представлял себе тот неистовый гнев, в который придут пожилые джентльмены, обнаружив, что они отдали бродяге купюру в миллион фунтов, спутав с однофунтовой. И вполне очевидно, что виновным окажусь я. Вряд ли джентльмены будут укорять себя в собственном легкомыслии. Когда я приблизился к их дому, моё волнение постепенно утихло. Обстановка вокруг была спокойная, что придавало мне уверенности в том, что жуткий промах ещё не обнаружен. Я позвонил в дверь. Открыл тот же слуга. Я попросил проводить меня к джентльменам. "They are gone." This in the lofty, cold way of that fellow's tribe. - Они уехали, - сказал слуга надменным и высокомерным тоном, таким естественным для этой братии. "Gone? Gone where?""On a journey.""But whereabouts?""To the Continent, I think." "The Continent?""Yes, sir.""Which way - by what route?" "I can't say, sir.""When will they be back?""In a month, they said." - Уехали? Куда?- Путешествовать.- А куда именно?- На континент, я думаю.- Континент?- Да, сэр.- А конкретно куда?- Я не могу сказать, сэр, я не знаю.- Когда они вернутся?- Сказали, через месяц. "A month! Oh, this is awful! Give me some sort of idea of how to get a word to them. It's of the last importance." - Целый месяц?! Это ужасно! Подскажите же мне, как с ними связаться. Это крайняя необходимость. "I can't, indeed. I've no idea where they've gone, sir." - Я, действительно, ничем не могу помочь. Я не имею представления, куда они уехали. "Then I must see some member of the family." - Тогда мне нужно поговорить с кем-нибудь из семьи. "Family's away, too; been abroad months - in Egypt and India, I think." - Семьи тоже нет. Они все за границей на несколько месяцев - в Египте и в Индии, кажется. "Man, there's been an immense mistake made. They'll be back before night. Will you tell them I've been here, and that I will keep coming till it's all made right, and they needn't be afraid?" - Послушайте, произошла ужасная ошибка. Они должны вернуться до заката. Скажите им, что я был здесь и что буду приходить до тех пор, пока всё не разрешится и не встанет на свои места. Им не о чем беспокоиться. "I'll tell them, if they come back, but I am not expecting them. They said you would be here in an hour to make inquiries, but I must tell you it's all right, they'll be here on time and expect you." - Я передам, если они вернутся. Но я не ожидаю такого скорого их приезда. Они сказали, что вы придете через час. И я должен сказать вам, что всё в порядке. Они вернутся вовремя и будут ждать вас к себе. So I had to give it up and go away. What a riddle it all was! I was like to lose my mind. They would be here "on time." What could that mean? Oh, the letter would explain, maybe. I had forgotten the letter; I got it out and read it. This is what it said: Итак, мне пришлось сдаться и уйти. Как же всё это было загадочно! Я сходил с ума. Они приедут "вовремя". Что бы это могло значить? О, должно быть письмо объяснит мне что-нибудь. Я совсем про него забыл. Вот, что там было написано: "You are an intelligent and honest man, as one may see by your face. We conceive you to be poor and a stranger. Enclosed you will find a sum of money. It is lent to you for thirty days, without interest. Report at this house at the end of that time. I have a bet on you. If I win it you shall have any situation that is in my gift - any, that is, that you shall be able to prove yourself familiar with and competent to fill." "Вы умный и честный человек, о чём можно судить по вашему лицу. Нам показалось, что вы бедны и что вы иностранец. Внутри вы найдёте сумму денег. Я одолжил её вам на тридцать дней, без какой бы то ни было выгоды с моей стороны. По истечении этого срока придите к нам в дом. У нас состоялось пари. Если я его выиграю, вы получите любое место, какое хотите и какое имеется в моём распоряжении, - любую работу, к какой вы окажетесь пригодны". No signature, no address, no date. Ни подписи, ни адреса, ни даты. Well, here was a coil to be in! You are posted on what had preceded all this, but I was not. It was just a deep, dark puzzle to me. I hadn't the least idea what the game was, nor whether harm was meant me or a kindness. I went into a park, and sat down to try to think it out, and to consider what I had best do. Что-то за всем этим крылось! Вы уже заранее знали, что предшествовало всему этому, а я-то нет. Для меня всё это было необыкновенной загадкой. Я не имел ни малейшего понятия, в чём было дело. Я даже не представлял, хотят ли мне зла или добра. Я пошел в парк, чтобы посидеть спокойно, всё обдумать и решить, что делать дальше. At the end of an hour my reasonings had crystallized into this verdict. Через час мои рассуждения оформились примерно в следующее. Maybe those men mean me well, maybe they mean me ill; no way to decide that - let it go. They've got a game, or a scheme, or an experiment, of some kind on hand; no way to determine what it is - let it go. There's a bet on me; no way to find out what it is - let it go. That disposes of the indeterminable quantities; the remainder of the matter is tangible, solid, and may be classed and labeled with certainty. If I ask the Bank of England to place this bill to the credit of the man it belongs to, they'll do it, for they know him, although I don't; but they will ask me how I came in possession of it, and if I tell the truth, they'll put me in the asylum, naturally, and a lie will land me in jail. The same result would follow if I tried to bank the bill anywhere or to borrow money on it. I have got to carry this immense burden around until those men come back, whether I want to or not. It is useless to me, as useless as a handful of ashes, and yet I must take care of it, and watch over it, while I beg my living. I couldn't give it away, if I should try, for neither honest citizen nor highwayman would accept it or meddle with it for anything. Those brothers are safe. Even if I lose their bill, or burn it, they are still safe, because they can stop payment, and the Bank will make them whole; but meantime I've got to do a month's suffering without wages or profit - unless I help win that bet, whatever it may be, and get that situation that I am promised. I should like to get that; men of their sort have situations in their gift that are worth having.I got to thinking a good deal about that situation. My hopes began to rise high. Without doubt the salary would be large. It would begin in a month; after that I should be all right. Pretty soon I was feeling first-rate. By this time I was tramping the streets again. The sight of a tailor-shop gave me a sharp longing to shed my rags, and to clothe myself decently once more. Could I afford it? No; I had nothing in the world but a million pounds. So I forced Возможно, эти люди желали мне добра, возможно, зла. Неважно. Я этого не знал. У них что-то было на уме; они играли в какую-то игру, а быть может, проводили эксперимент. Неважно. Я не мог этого определить. Там, вероятно, был из-за меня спор. Неважно. Всё равно у меня не было возможности это выяснить. Итак, мы избавились от неизвестного, остальное вполне ясно. Если я попробую отнести купюру в Английский банк и попрошу положить её на счёт человека, которому она принадлежит, они это сделают, так как знают, чья она, в отличие от меня. Но ведь они поинтересуются, где я её взял. И если я скажу правду, меня, естественно, отправят в сумасшедший дом. А если я совру, меня посадят в тюрьму. То же ждёт меня, если я попытаюсь вложить деньги куда-то ещё или использовать их, чтобы взять взаймы. Мне придётся носить с собой эту ношу, пока два джентльмена не вернутся, хочу я этого или нет. Мне это не принесет ровно никакой пользы, и тем не менее я вынужден таскать эту банкноту с собой и более того - беречь её. Я не могу её кому-либо отдать, даже если попытаюсь. Ни один нормальный человек, ни даже разбойник не станут вмешиваться во это дело. А джентльмены в безопасности. Даже если я потеряю купюру или сожгу её, они всё равно не пострадают. Ведь они могут в любой момент прикрыть счёт, и банк им всё равно выплатит всё до единой монеты. А я тем временем буду целый месяц страдать, не имея никакого заработка и никакого дохода до тех пор, пока не прояснится это пари (каким бы там оно ни было) и я не получу мне обещанное. Хотелось бы получить! Ведь люди такого сорта, как эти братья, действительно, многое могут. И я предался мечтаниям. Мои надежды возрастали и возрастали. Безусловно, зарплата будет большая. И я начну получать ее уже через месяц. И со myself to go on by. But soon I was drifting back again. The temptation persecuted me cruelly. I must have passed that shop back and forth six times during that manful struggle. At last I gave in; I had to. I asked if they had a misfit suit that had been thrown on their hands. The fellow I spoke to nodded his head towards another fellow, and gave me no answer. I went to the indicated fellow, and he indicated another fellow with his head, and no words. I went to him, and he said: мной всё будет в порядке. Довольно скоро я вновь чувствовал себя превосходно. И я опять побрел по улице. При виде мужского ателье во мне проснулось острое желание сбросить с себя всё это барахло и вновь прилично одеться. Мог я себе это позволить? Нет; у меня не было ничего, кроме миллиона фунтов. Я заставил себя пройти мимо. Но неведомая сила принесла меня обратно. Соблазн не отпускал меня. Раз шесть, наверное, я проходил мимо ателье, взад и вперёд. Внутри меня разразилась серьёзная борьба. В конце концов, мне пришлось сдаться. Я спросил, нет ли у них случайно какого-нибудь ненужного костюма. Человек, к которому я обратился, кивнул на другого, не говоря ни слова. Но и он без слов указал на следующего. Наконец мне ответили: " 'Tend to you presently." "Я уделю вам внимание, когда освобожусь". I waited till he was done with what he was at, then he took me into a back room, and overhauled a pile of rejected suits, and selected the rattiest one for me. I put it on. It didn't fit, and wasn't in any way attractive, but it was new, and I was anxious to have it; so I didn't find any fault, but said, with some diffidence: Я ждал, пока мастер закончит свои дела. Наконец меня проводили в самую дальнюю комнату. Там, тщательно перерыв кучу негодной одежды, служащий выбрал для меня самый мерзкий костюм. Я надел его. Он не подходил по размеру и совсем не шёл к лицу, но он был новый, и я был этому рад. Не упоминая о недостатках, я промолвил слегка смущённо: "It would be an accommodation to me if you could wait some days for the money. I haven't any small change about me." "Вы окажете мне большую услугу, если разрешите оплатить покупку несколько дней спустя. У меня нет с собой мелких денег". The fellow worked up a most sarcastic expression of countenance, and said: С язвительным выражением лица сотрудник, обслуживающий меня, сказал: "Oh, you haven't? Well, of course, I didn't expect it. I'd only expect gentlemen like you to carry large change." "Ах, ну да! У вас нет мелких денег?! Ну, конечно, я этого и не ожидал. Такие джентльмены, как вы, носят с собой только крупные суммы". I was nettled, and said: Немного раздражённо, я произнёс: "My friend, you shouldn't judge a stranger always by the clothes he wears. I am quite able to pay for this suit; I simply didn't wish to put you to the trouble of changing a large note." "Дорогой друг, не стоит судить о людях по одежде, которую они носят. Я вполне в состоянии оплатить этот костюм. Просто мне не хочется утруждать вас и просить разменять мне крупную сумму денег". He modified his style a little at that, and said, though still with something of an air: Немного изменив свой тон и манеру поведения, но при этом весьма надменно, он ответил: "I didn't mean any particular harm, but as long as rebukes are going, I might say it wasn't quite your affair to jump to the conclusion that we couldn't change any note that you might happen to be carrying around. On the contrary, we can." "Я не имел в виду ничего плохого, но уж раз пошли упрёки, я должен вам сказать, что не ваше это дело решать, какие купюры мы можем разменять, а какие нет. Полагаю, мы способны разменять вашу крупную сумму". I handed the note to him, and said: "Oh, very Тогда я протянул ему банкноту со словами: well; I apologize." "О, прекрасно! Извините!" He received it with a smile, one of those large smiles which goes all around over, and has folds in it, and wrinkles, and spirals, and looks like the place where you have thrown a brick in a pond; and then in the act of his taking a glimpse of the bill this smile froze solid, and turned yellow, and looked like those wavy, wormy spreads of lava which you find hardened on little levels on the side of Vesuvius. I never before saw a smile caught like that, and perpetuated. The man stood there holding the bill, and looking like that, and the proprietor hustled up to see what was the matter, and said, briskly: Он принял деньги с улыбкой - с широкой, во всё лицо, улыбкой. Эта улыбка была похожа на пруд, в который запустили камень, отчего вода пошла кругами. Но было достаточно и одного взгляда на купюру, чтобы улыбка трусливо застыла. Теперь она напоминала волнообразные потоки лавы, застывшей на склонах Везувия. Никогда прежде не видел я такой улыбки. Казалось, она будет сохранена навечно. Сотрудник продолжал стоять с купюрой в руках, когда к нам стал протискиваться хозяин ателье. Ему хотелось узнать, что происходит. Весьма оживлённо, он спросил: "Well, what's up? what's the trouble? what's wanting?" - Ну, что случилось? В чём проблема? I said: "There isn't any trouble. I'm waiting for my change." Я ответил:- Нет никаких проблем, просто я жду, когда мне разменяют деньги. "Come, come; get him his change, Tod; get him his change." - Ну же, Тод, разменяй сумму. Давай, шевелись. Tod retorted: "Get him his change! It's easy to say, sir; but look at the bill yourself." Тод ответил довольно резко: "Легко сказать, сэр, разменяй. Посмотрите сами на купюру". The proprietor took a look, gave a low, eloquent whistle, then made a dive for the pile of rejected clothing, and began to snatch it this way and that, talking all the time excitedly, and as if to himself:"Sell an eccentric millionaire such an unspeakable suit as that! Tod's a fool - a born fool. Always doing something like this. Drives every millionaire away from this place, because he can't tell a millionaire from a tramp, and never could. Ah, here's the thing I am after. Please get those things off, sir, and throw them in the fire. Do me the favor to put on this shirt and this suit; it's just the thing, the very thing - plain, rich, modest, and just ducally nobby; made to order for a foreign prince - you may know him, sir, his Serene Highness the Hospodar of Halifax; had to leave it with us and take a mourning-suit because his mother was going to die - which she didn't. But that's all right; we can't always have things the way we - that is, the way they - there! trousers all right, they fit you to a charm, sir; now the waistcoat; aha, right again! now the coat -Lord! look at that, now! Perfect - the whole thing! I never saw such a triumph in all my experience." При виде денег хозяин издал свист, тихий, но весьма выразительный. Затем нырнул в кучу забракованной одежды и стал раскидывать её в обе стороны. При этом он всё время что-то возбуждённо бормотал, казалось, самому себе: "Дать ТАКОМУ миллионеру ТАКОЙ чудовищный костюм! Тод - дурак, прирождённый болван. Всегда всё портит. Отваживает всех миллионеров от нашего заведения, потому что не может отличить миллионера от бродяги. Ах, вот как раз то, что я искал. Пожалуйста, сэр, снимите с себя всё это и сожгите. Окажите мне услугу, наденьте эту рубашку и этот костюм. Замечательно! Это именно то, что нужно. Просто, незамысловато, но богато и невероятно элегантно. Знаете, этот костюм заказал себе иностранный принц -возможно, вы его знаете, сэр. Его Высокая Светлость Господарь Галифакса! Но по семейным обстоятельствам костюм он не забрал. Дело в том, что его достопочтенная матушка собралась умирать, но вдруг - ни с того ни с сего - передумала. Да, не всегда бывает так, как мы...то есть, как они... - Ну вот! Брюки великолепны, они до невозможности вам идут, сэр. А жилет! И снова превосходно! Так, посмотрим на пиджак. Бог мой! Вы только посмотрите! Как это всё вам к лицу! Я никогда в своей жизни не видел такого!" I expressed my satisfaction. Я выразил удовольствие. "Quite right, sir, quite right; it'll do for a makeshift, I'm bound to say. But wait till you see what we'll get up for you on your own measure. Come, Tod, book and pen; get at it. Length of leg, 32"" - and so on. Before I could get in a word he had measured me, and was giving orders for dress-suits, morning suits, shirts, and all sorts of things. When I got a chance I said: "Очень хорошо, сэр, очень хорошо. Должен вам сказать, для того, чтобы изменить свой образ, это как раз то, что вам нужно. Но подождите-ка. Давайте поглядим, что мы можем сшить именно для вас, по вашим размерам. Тод, живо, неси журнал и ручку. Так, длина штанины 32..." - и так продолжалось ещё долго. Хозяин измерял меня, а я не мог вставить и словечка. Он за меня заказал вечерний костюм, деловой костюм, рубашки и много всего другого. Наконец я сумел вставить слово: "But, my dear sir, I can't give these orders, unless you can wait indefinitely, or change the bill." "Но, любезный, я не могу сделать такие заказы до тех пор, пока вы не согласитесь отложить оплату на неопределённый срок или не разменяете мне мою купюру". "Indefinitely! It's a weak word, sir, a weak word. Eternally - that's the word, sir. Tod, rush these things through, and send them to the gentleman's address without any waste of time. Let the minor customers wait. Set down the gentleman's address and-- " "На неопределённый срок! Слабо сказано, сэр, слабо сказано! Вечность - вот подходящее слово. Тод, быстренько собери все эти вещи и прикажи прислать их господину на дом. И немедленно. А заказчики помельче пусть подождут! Запиши адрес любезного джентльмена и..." "I'm changing my quarters. I will drop in and leave the new address." "Но я переезжаю. Как только это будет возможно, я заскочу к вам и оставлю свой новый адрес". "Quite right, sir, quite right. One moment - let me show you out, sir. There - good day, sir, good day." "Конечно, сэр, конечно. Минуточку -позвольте мне вас проводить, сэр. Всего наилучшего, сэр, до скорого свидания, сэр". Well, don't you see what was bound to happen? I drifted naturally into buying whatever I wanted, and asking for change. Within a week I was sumptuously equipped with all needful comforts and luxuries, and was housed in an expensive private hotel in Hanover Square. I took my dinners there, but for breakfast I stuck by Harris's humble feeding house, where I had got my first meal on my million-pound bill. I was the making of Harris. The fact had gone all abroad that the foreign crank who carried million-pound bills in his vest pocket was the patron saint of the place. That was enough. From being a poor, struggling, little hand-to-mouth enterprise, it had become celebrated, and overcrowded with customers. Harris was so grateful that he forced loans upon me, and would not be denied; and so, pauper as I was, I had money to spend, and was living like the rich and the great. I judged that there was going to be a crash by and by, but I was in now Ну что ж! Вы поняли, мои дорогие, что же произошло на самом деле? Я мог совершенно спокойно покупать то, что хочу, всего лишь пытаясь разменять банкноту. Не прошло и недели, как я был превосходно одет и имел всё необходимое. Жил я теперь со всеми удобствами и в роскоши в дорогом отеле на площади Ганновер. Там я обедал, но завтракал по-прежнему в скромном заведении Гарриса, в том самом, где первый раз поел, имея в кармане лишь миллионную купюру. Для Гарриса я был путём к успеху. Новость о том, что чудак-иностранец с миллионными банкнотами в кармане покровительствует заведению, моментально облетела округу. И этого было достаточно. Забегаловка из бедного, постоянно борющегося за счастье заведения тут же превратилась в знаменитое, кишащее клиентами кафе. Гаррис был до того мне признателен, что and must swim across or drown. You see there was just that element of impending disaster to give a serious side, a sober side, yes, a tragic side, to a state of things which would otherwise have been purely ridiculous. In the night, in the dark, the tragedy part was always to the front, and always warning, always threatening; and so I moaned and tossed, and sleep was hard to find. But in the cheerful daylight the tragedy element faded out and disappeared, and I walked on air, and was happy to giddiness, to intoxication, you may say. постоянно совал мне в долг деньги. И отказать ему было невозможно. И вот я, бедняк бедняком, имел теперь деньги, которые мог тратить. Зажил я, как богач! Конечно, мысль о том, что скоро будет крах, неоднократно приходила мне в голову. Но меня уже вынесло в открытое море и дороги назад не было. Мне оставалось, либо плыть по течению, либо тонуть. И если бы впереди не маячило крушение, происходящее казалось бы просто большой нелепостью. Ночью, в темноте, эта трагическая часть не давала мне покоя, угрожала и предостерегала. Я метался, стонал и совсем не мог спать. Но при благожелательном свете дня все горести уходили на второй план, и я словно парил в облаках. Был счастлив до головокружения, до потери пульса. And it was natural; for I had become one of the notorieties of the metropolis of the world, and it turned my head, not just a little, but a good deal. You could not take up a newspaper, English, Scotch, or Irish, without finding in it one or more references to the "vest-pocket million-pounder" and his latest doings and saying. At first, in these mentions, I was at the bottom of the personal-gossip column; next, I was listed above the knights, next above the baronets, next above the barons, and so on, and so on, climbing steadily, as my notoriety augmented, until I reached the highest altitude possible, and there I remained, taking precedence of all dukes not royal, and of all ecclesiastics except the primate of all England. But mind, this was not fame; as yet I had achieved only notoriety. Then came the climaxing stroke - the accolade, so to speak -which in a single instant transmuted the perishable dross of notoriety into the enduring gold of fame: Punch caricatured me! Yes, I was a made man now; my place was established. I might be joked about still, but reverently, not hilariously, not rudely; I could be smiled at, but not laughed at. The time for that had gone by. Punch pictured me all aflutter with rags, dickering with a beef-eater for the Tower of London. Well, you can imagine how it was with a young fellow who had never been taken notice of before, and now all of a sudden couldn't say a thing that wasn't taken up and repeated everywhere; couldn't stir abroad without constantly overhearing the remark flying from lip to lip, "There he goes; that's him!" couldn't take his breakfast without a Естественно, я приобрел известность в лучшем городе земли. И это кружило мне голову. И довольно серьезно, должен признаться. Невозможно было открыть ни одну газету, будь она английская, шотландская или ирландская, не наткнувшись раз или даже два на "миллионера с банкнотой в кармане" и на его последние и деяния и высказывания. Поначалу я занимал нижние строчки светских хроник; затем я стал опережать рыцарей, потом баронетов, и, наконец, баронов. Я стремительно набирал высоту. Моя известность все возрастала. И вот, наконец, я достиг самых высот, где теперь прочно обосновался. Я смотрел сверху вниз на всех герцогов и священнослужителей, за исключением архиепископа Англии. Но заметьте, это была еще не слава, это была известность. Затем произошло то, что возвело меня, можно сказать, в ранг рыцаря. В одно мгновение моя бренная популярность переросла в бессмертное золото славы. Даже "Панч" стал делать на меня карикатуры! Бесспорно, теперь я занимал прочное положение. Моё место было определено. Прежде надо мной шутили, но всегда весьма осторожно; надо мной могли смеяться, но не издевались и не презирали. Такое время кончилось. "Панч" изобразил меня в лохмотьях, пререкающегося с охраной лондонского Тауэра. Можете вы себе представить, как всё это подействовало на молодого человека, раньше никем не замечаемого и так неожиданно ставшего известным? Я не crowd to look on; couldn't appear in an operabox without concentrating there the fire of a thousand lorgnettes. Why, I just swam in glory all day long- that is the amount of it. мог и слова произнести, чтобы оно не было тут же подхвачено и распространено. Я не мог появиться на улице, чтобы не услышать вслед: "Вон он идёт; да это же он!" Не мог даже спокойно позавтракать: был постоянно в центре всеобщего внимания. В опере все лорнеты были наведены на меня. Я купался во славе дни напролёт. Она текла нескончаемым потоком. You know, I even kept my old suit of rags, and every now and then appeared in them, so as to have the old pleasure of buying trifles, and being insulted, and then shooting the scoffer dead with the million-pound bill. But I couldn't keep that up. The illustrated papers made the outfit so familiar that when I went out in it I was at once recognized and followed by a crowd, and if I attempted a purchase the man would offer me his whole shop on credit before I could pull my note on him. Знаете, я сохранил свои лохмотья. Время от времени я появлялся в них, получая даже некое удовольствие от очередных оскорблений. Особенно приятно было в результате обезоружить обидчика, вытащив миллионную купюру. Но продолжалось всё это недолго. Иллюстрированные журналы запечатлели меня и в нищенском костюме, так что теперь и в нём меня вмиг узнавали и, как всегда, сопровождали большой толпой. Если я пытался что-нибудь купить, хозяин тут же предлагал мне в кредит весь свой магазин, причем еще до того, как я показывал знаменитую банкноту. About the tenth day of my fame I went to fulfil my duty to my flag by paying my respects to the American minister. He received me with the enthusiasm proper in my case, upbraided me for being so tardy in my duty, and said that there was only one way to get his forgiveness, and that was to take the seat at his dinner-party that night made vacant by the illness of one of his guests. I said I would, and we got to talking. It turned out that he and my father had been schoolmates in boyhood, Yale students together later, and always warm friends up to my father's death. So then he required me to put in at his house all the odd time I might have to spare, and I was very willing, of course. Примерно на десятый день славы я решил отдать должное государству и отправился с визитом к американскому министру. Он принял меня с надлежащим энтузиазмом, побранил за столь запоздалое выражение вежливости и сказал, что единственный способ получить его прощение - это принять приглашение на ужин и занять место, пустующее из-за болезни одного из гостей. Я согласился, и мы продолжили разговор. Выяснилось, что министр учился с моим отцом в школе, затем они вместе закончили Йельский университет, и дружба их продолжалась до самой смерти моего отца. Министр настаивал на том, чтобы своё свободное время я проводил у них. Естественно, я охотно согласился. In fact, I was more than willing; I was glad. When the crash should come, he might somehow be able to save me from total destruction; I didn't know how, but he might think of a way, maybe. I couldn't venture to unbosom myself to him at this late date, a thing which I would have been quick to do in the beginning of this awful career of mine in London. No, I couldn't venture it now; I was in too deep; that is, too deep for me to be risking revelations to so new a friend, though not clear beyond my depth, as I looked at it. Because, you see, with all my borrowing, I was carefully keeping within my means - I mean within my salary. Of course, I couldn't know what my В действительности, более чем охотно. Я был безумно рад. Когда настанет-таки крах, министр уж как-нибудь убережёт меня от полного разорения. Я, правда, не знал, каким образом, но он мог что-нибудь придумать. Это уж точно. Я не имел права рискнуть и открыть свою тайну сейчас, когда всё, казалось, подходило к концу. В начале моей безумной карьеры в Лондоне я бы, конечно, рискнул, но не сейчас. Я слишком во всё это втянулся. Настолько, что не мог откровенничать даже с таким милым новым знакомым. Хотя, если разобраться, не так уж далеко я зашёл. Ведь, несмотря на все мои займы, я salary was going to be, but I had a good enough basis for an estimate in the fact, that if I won the bet I was to have choice of any situation in that rich old gentleman's gift provided I was competent - and I should certainly prove competent; I hadn't any doubt about that. And as to the bet, I wasn't worrying about that; I had always been lucky. Now my estimate of the salary was six hundred to a thousand a year; say, six hundred for the first year, and so on up year by year, till I struck the upper figure by proved merit. At present I was only in debt for my first year's salary. Everybody had been trying to lend me money, but I had fought off the most of them on one pretext or another; so this indebtedness represented only £300 borrowed money, the other £300 represented my keep and my purchases. I believed my second year's salary would carry me through the rest of the month if I went on being cautious and economical, and I intended to look sharply out for that. My month ended, my employer back from his journey, I should be all right once more, for I should at once divide the two years' salary among my creditors by assignment, and get right down to my work. держался в определённых рамках - в рамках зарплаты, разумеется. Конечно, я не знал, какой она будет, но всё же я вполне мог рассчитывать на довольно приличное место, которое обещал мне тот джентльмен в случае выигрыша. Бесспорно, я лучшим образом покажу, на что я способен. У меня по этому поводу не было никаких сомнений. А что касается пари, из-за этого я также не беспокоился: мне всегда везло. Я ожидал, что моя зарплата будет где-то от шестисот до тысячи в год; скажем, шестьсот за первый год, а там год за годом всё больше и больше до тех пор, пока не дойду до самой высокой цифры, соответствующей моим заслугам. На данный момент я задолжал свою первую годовую зарплату. Все подряд пытались одолжить мне денег. Довольно часто я удачно отказывался под тем или иным предлогом. Итак, мой долг состоял из трёхсот фунтов, которые я взял в долг, и из трёхсот, которые ушли на ежедневные расходы и покупки. Я надеялся, зарплата за второй год поможет мне дожить до конца этого месяца, если я буду экономным и предусмотрительным. И я решительно намеревался за этим следить. По истечении месяца вернутся из путешествия мои джентльмены, но и здесь я знал, что делать. Я сразу же поделю свою двухгодичную зарплату между кредиторами и примусь за работу. It wa