Крестоносец - Бен Кейн
— Бойся человека, который пьет в одиночку.
Изумленный, я буквально подпрыгнул. Этот нежный женский голос был мне знаком.
— Джоанна? — спросил я, трепеща и стараясь говорить тихо.
Она вступила в круг света от моего костра и откинула капюшон плаща. Джоанна была поразительно красива, даже в простом платье, позаимствованном у одной из служанок.
— Я подумала, что тебе трудно будет пробраться незамеченным в мои покои, — сказала она с улыбкой.
Я вскочил с места и проводил ее ко входу в шатер.
— Ты одна?
Ее голова повернулась, и я разглядел в тени у нее за спиной две фигуры.
— Я хочу остаться одна. Возвращайтесь назад, — обратилась к ним Джоанна. Одна из женщин принялась возражать, но госпожа оборвала ее: — Мне ничто здесь не угрожает, и назад меня проводят. Ступайте!
Служанки поклонились и ушли.
Волнуясь — мы столько месяцев не виделись, и от красоты ее захватывало дух, — я молча смотрел на нее.
— Ты не рад меня видеть? — спросила Джоанна.
Плотину прорвало.
— Господь и все его святые, да я просто в восторге! Знать, что ты совсем рядом, и не видеть тебя превращало в пытку каждый час моего пребывания здесь.
Больше всего на свете желая прикоснуться к ней, я робел. Все же она оставалась королевой, а я простым рыцарем.
Приблизившись, она прильнула ко мне в жарком поцелуе.
— Как мне тебя не хватало, Фердия О Кахойн, — гортанно проговорила она, когда мы разомкнули губы, но не отодвинулись друг от друга.
— И мне вас, госпожа, — сказал я и поцеловал ее снова.
Мы нырнули в мою палатку, и некоторое время нам было не до разговоров.
Мы возлежали на моей льняной простыне, тесно прижавшись, как двое влюбленных, которые уже насладились близостью, но еще не желают разделиться. Руки наши бродили, лаская, касаясь, познавая друг друга вновь. Мы целовались. Смеялись. Шутили. На какое-то время заснули. Слились снова. Выпили вина. Джоанна нашла его «сносным». Я со смехом ответил, что ничего лучше не найти — остальное прибрал к рукам королевский майордом.
Она скорчила гримаску, отпила еще глоток и сказала:
— Придется довольствоваться тем, что есть.
Упоминание о короле разбередило мне душу. Понимая это, Джоанна стала укреплять меня в уверенности, что Сафадин никогда ее не получит.
— Вы обсуждали с Ричардом предложение, сделанное им Саладину?
— Несколько раз. — Она смотрела прямо мне в глаза.
— И что?
— У моего брата на уме больше, чем кажется. Он предложил меня аль-Адилу — она употребила настоящее имя человека, известного мне только как Сафадин, — в расчете вбить клин между братьями. Саладин восемью годами старше, и ему нездоровится. Старшему его сыну двадцать один год, и, судя по всему, у него нет таких же способностей, как у Сафадина. Ричард задумал соблазнить его женитьбой на мне и королевским престолом. В свою очередь, это может подтолкнуть его к идее отнять власть у Саладина. Если в лагере сарацин разразится междоусобица, она сыграет нам на руку.
— Даже если он делал предложение не всерьез, это чересчур хитроумная задумка, почти обреченная на неуспех, — буркнул я.
— Я тоже так думаю. — Ее прекрасный лоб пересекла морщина. — Как будто я согласилась бы присоединиться к гарему! Поверь, Ричард прекрасно осведомлен о моем неудовольствии. Как и все в замке, если верить одной из моих придворных дам. По ее словам, я подняла такой крик, что стены Иерусалима должны были обрушиться.
Джоанна явно была довольна собой. Я хмыкнул, забавляясь мыслью, что женщина взяла верх над Ричардом.
— Удивлена, что ты этого не слышал, — продолжила она. — Когда нужно, я ору как ведьма.
— Трудно этого ожидать от столь прекрасной особы. — Я провел пальцем по ее скулам, поражаясь тому, что она могла полюбить меня. Меня!
Ее ладонь коснулась моего лица.
— Ах, Фердия. Что же мне с тобой делать?
Выйти за меня. Я прикусил язык, чтобы не сказать это вслух. Во рту появился медный привкус. Видимо, я скривился — она осведомилась, не случилось ли чего.
Я покачал головой, размышляя. Нет, не стоит снова заводить речь об этом. Ей хватает сил, чтобы поставить Ричарда на место, узнав о его возмутительной затее с Сафадином, но вечно сопротивляться она не может. Он ведь король. Ему предстоит решать, за кого ей выходить замуж. Наслаждайся тем, что ты с ней сейчас, убеждал я себя, ведь этому суждено закончиться. Когда придет день, ты ничего не сможешь поделать.
— Так Сафадин тебя не получит? — спросил я.
— Никогда! — У нее раздувались ноздри. — Я отвела Ричарда в часовню цитадели, и он дал мне клятву на святых реликвиях.
Представив эту картину, я весело фыркнул. Но ссора с королем по-прежнему тяготила меня.
— Он говорил обо мне? Должно быть, еще злится.
— Заявил, что ты — твердолобый ирландец, в котором больше отваги, чем ума. И добавил что-то насчет твоего упрямства и несносного нрава.
— Что ты ответила?
— Согласилась с ним, только и всего. Я ничего не выдала.
Я вздохнул, представляя, как Ричард все еще гневается на меня, не желая внимать рассудку и еще меньше — наводить мосты.
На ее губах появилась улыбка.
— Фердия, он смягчится.
— Откуда ты знаешь?
— Я не успокоюсь, пока этого не произойдет. И затем, мне ли не знать своего брата? Когда он поступает неправильно — как вот сейчас, — то обязательно старается исправить ошибку.
— Надеюсь, что так, госпожа, — сказал я и притянул ее к себе.
Глава 27
Казель-Муайен, ноябрь 1191 года
Темно-серая туча нависла над землей, угрожая дождем. Был День святого Леонарда, шестой от начала месяца, и я кутался в плащ, спасаясь от осеннего холода. Неподалеку от меня Ричард надзирал за постройкой небольшой крепости Казель-Муайен, расположенной в нескольких милях от Яппы и берега моря. Прошло три недели, а мы ни на шаг не продвинулись вглубь страны. Вдобавок, вопреки оптимизму Джоанны, мы с королем так и не помирились.
Я оставался при дворе, нес обязанности наряду с прочими рыцарями, но Ричард не вызывал меня и не проводил со мной время, как, например, с де Бетюном и де Шовиньи в тот самый час, о котором я веду речь. Если наши взгляды встречались, король отводил глаза и не заговаривал со мной — разве что этого нельзя было избежать. То была тяжелая ноша, в чем я часто признавался Джоанне во время наших ночных свиданий. Она всякий раз ласково убеждала меня, что ему следует дать время.
— Он гордец, Фердия. Ему не так-то просто признать свою неправоту.
Оставалось полагаться на ее
