Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи
Однако фаворитка еще не теряла надежды, веря в чудодейственное мастерство хирурга, который, как она знала, находился у изголовья ее любимого рыцаря.
Увы! Великий хирург был на этот раз бессилен. Осмотрев рану короля, он обнаружил в мозговой ткани изменение желтоватого цвета, означавшее, что начался процесс разложения.
Огорченный, Амбруаз Паре прописал несколько травяных настоек, способных смягчить боль.
– Остается только ждать и надеяться! – сказал он.
В первую ночь с раненым сидела Екатерина, герцог Савойский и кардинал Лотарингский. Они ухаживали за королем до трех часов ночи. Затем их сменили герцог Франциск де Гиз и принц Альфонс д’Эсте. Последующие дни король пребывал в бессознательном состоянии.
3 июля наступило легкое облегчение: король смог послушать музыку и дал обет: в случае выздоровления отправиться пешком в Нотр-Дам де Клери. Считая несправедливым, что столь многочисленные дворяне пошли ради празднеств на оказавшиеся ненужными траты, монарх приказал через неделю, в следующее воскресенье, возобновить торжества.
Король также нашел в себе силы продиктовать секретарю письмо французскому послу в Риме, дабы тот уведомил папу об аресте Анна дю Бура и лютеранствующих парламентариев.
– Уповаю, коль скоро Господь даровал мне мир, употребить отпущенные мне силы и время, дабы наказать, подвергнуть экзекуции и истребить всех, кто вздумает следовать сим новым доктринам.
К вечеру 4 июля у короля резко поднялась температура и его стали мучить сильнейшие боли в затылке. Генрих замолк, потеряв сознание. Ни уксус, ни розовая вода не привели его в чувство. Не помогли и кровопускания. Да и зачем они, сокрушалась Екатерина, король и так потерял слишком много крови.
Екатерина поняла: вне всяких сомнений, король обречен. Тогда она вспомнила о своей ненависти. И отправила в Ане гонца потребовать от Дианы де Пуатье вернуть драгоценности Короны.
Проницательная Диана не предусмотрела одного, что копье судьбы однажды может сразить служившего ей верой и правдой рыцаря, который был моложе ее на двадцать лет.
Фаворитка приняла посланца королевы высокомерно.
– Как? Король умер? – спросила она.
– Нет, мадам, но это не замедлит произойти со дня на день.
– Ну, так пока в короле остается жизни хоть на вершок, я хочу, чтобы все мои недруги знали: я их не боюсь и не стану им покоряться до самого последнего вздоха Его Величества. Отвага моя еще не сломлена. Если же, к несчастью, я его переживу, мое сердце будет слишком занято скорбью и я вряд ли буду обращать внимание на неприятности и гадости, которые мне захотят причинить. Пусть знают мои враги, что, даже если короля вдруг не станет, я их не испугаюсь.
Гонец королевы отбыл с пустыми руками.
Когда эти слова были переданы королеве, она поняла, что от Дианы ей придется ждать еще немало сюрпризов, сломить ее будет трудно… Надо подумать как… И поступить достойно королевы… Для начала отправить в ссылку, в забвение…
9 июля, едва сознание вернулось к королю, он потребовал не откладывать бракосочетание своей сестры Маргариты и герцога Савойского и заключить его сегодня же. Екатерина была настолько обессилена, что даже не нашла в себе мужества присутствовать при брачном благословении своей подруги.
Церемония была больше похожа на похороны и погребальное шествие: вместо гобоев и скрипок слышались только плач, рыдания, причитания и вздохи. Сходство с похоронами еще более усиливалось оттого, что обручение в церкви Сен-Поль совершалось за полночь.
10 июля в час после полудня король Франции Генрих II скончался. Он царствовал двенадцать лет, и было ему сорок лет, четыре месяца и десять дней. С полным основанием можно сказать, считала Екатерина, что Диана царствовала вместе с ним.
Старший из сыновей Генриха II был провозглашен королем Франции под именем Франциска И. Юному принцу исполнилось всего лишь пятнадцать лет, но он, хотя по закону и считался совершеннолетним, был неопытен и слаб здоровьем.
Потрясенная охватившим ее ужасом, безмолвная от печали Екатерина стояла перед бездыханным телом своего мужа, который умер у нее на глазах.
В этот страшный день кончины супруга она надела черное платье и длинную черную вуаль, вопреки обычаю, согласно которому королеве-вдове полагалось носить белые траурные одежды. В молодости и до смерти мужа Екатерина предпочитала всем остальным цветам зеленый – цвет надежды. Отныне она решила до конца своих дней быть верной черному цвету печали.
Королева также поменяла свои эмблемы. Вместо радуги символом Екатерины стало сломанное копье в обрамлении слов: «Отсюда моя печаль и мои слезы». На второй эмблеме она приказала изобразить гору с белоснежной вершиной негашеной извести, а вокруг девиз: «Пусть погибший любимый будет свидетелем, что пламя живет». Подобно тому как без огня горит политая водой негашеная известь, так ее любовь останется живой, несмотря на потерю любимого человека. Пламя настоящей и искренней любви, которую она испытывала к своему мужу, королю, согревало, несмотря на то, что его источника, ее дорогого принца, уже не было на свете. Этими эмблемами Екатерина объявляла о своей верности супругу и преданности ему вдовы.
Дети короля потерянно бродили по замку, а любимица отца, хорошенькая Маргарита, плакала навзрыд.
Стены и полы покоев королевы были убраны черной тканью. Кровать и алтарь тоже находились под траурным саваном. Сама королева была закутана в траурную вуаль, под которой виднелось простое черное платье. В отчаянии Екатерина ходила по своим покоям. К ней привели детей, она обняла их по очереди. Целуя так любимые Анри ямочки на щечках Маргариты, Екатерина разрыдалась.
Она вспомнила разговор Генриха со своей обожаемой младшей дочерью накануне бракосочетания старшей дочери Елизаветы.
Маленькая кокетка незаметно без спроса проникла в покои старшей сестры и любовалась свадебным платьем, когда король и королева вошли навестить Елизавету.
Генрих посадил Маргариту на колени и спросил:
– А вы, демуазель, уже присмотрели себе будущего супруга?
Маргарита опустила глаза.
Тогда король предложил ей две кандидатуры на выбор: герцога Генриха Жуанвильского, сына Меченого, и маркиза де Бопрео.
Смущаясь, Маргарита сказала, что выбирает маркиза, хоть он ей и совсем не нравится.
– Почему его? – удивился король. – Я нахожу, что маркиз менее красив, чем герцог Жуанвильский. Герцог Генрих совершенно неотразим, к тому же он блондин.
Шестилетняя принцесса мудро рассудила:
– Сир, маркиз гораздо умнее. А герцог стремится надо всеми командовать и способен причинить зло другому человеку.
– Разумный выбор, – рассмеялся король.
И королева засмеялась вместе с ним.
А теперь, вспомнив об этом разговоре, Екатерина безутешно рыдала и, чтобы поплакать в одиночестве, отправила детей с гувернерами в их покои.
Королева вспоминала: когда Франция открыла перед ней свои двери, когда она посылала своего любимого кузена Пьеро Строцци и мужественных солдат на итальянскую землю, итальянская кампания, которую можно было назвать авантюрой, привила ей вкус к риску. Попробовав этого дурманящего напитка, королева научилась руководить мужчинами, заставлять их действовать в своих интересах. Приобретенные ею знания управления людьми были бесценны.
Под маской смирения и покорности она вела большую игру в стране, которая была ее сердцу дороже всех сокровищ мира, в Италии, своей любимой родине.
Вокруг все только и думали, как захватить корону. Едва король занемог от тяжелого ранения, коннетабль пустил в ход все средства, чтобы остаться у штурвала власти. Осведомители доложили королеве и Гизам, что Монморанси спешно оповестил всех принцев крови о болезни короля, отправил несколько писем Антуану де Бурбону, королю Наварры, ближайшему претенденту на престол, настоятельно торопя его прибыть в Париж и принять участие в Королевском совете. Старый интриган лихорадочно спешил сколотить сильную партию, способную противостоять партии Гизов.
Диана де Пуатье, прекрасно сознавая, что теперь ее судьба тесно связана с судьбой коннетабля, наверняка помогала ему обрести могущественных союзников.
Маршалы Сент-Андре и Бриссак были на его стороне. Совсем недавно вернувшийся из плена адмирал Колиньи, ставший злейшим врагом Меченого, тоже часто уединялся с Монморанси в его покоях.
Екатерине следовало обмануть всех и сохранить своих детей и мир в королевстве. Она решила дождаться момента и искусно играть в большую политику, которая сделает всех ее детей королями и королевами. Отныне именно эту роль она считала для себя первостепенной.
Искреннее отчаяние не притупило способность Екатерины действовать. Этикет требовал в течение сорока дней не появляться в свете, оставаться в апартаментах, обитых черной тканью, не видя ни солнца, ни луны. Но королева через два дня после смерти супруга переехала в Лувр вместе с новыми суверенами, Франциском II и Марией Стюарт, и Гизами, которые обхаживали нового короля Франции.
