Генрик Сенкевич - Пан Володыёвский
Янычар вовсе оттеснили уже к реке, и они в панике взбирались теперь на паромы. Паромов было в достатке, а людей воротилось меньше, нежели прибыло, и они быстро и легко там разместились. Тотчас пришли в движение тяжелые весла, меж конницей и янычарами образовалась водная преграда и ширилась с каждой минутой… Тут с паромов загремели ружья, драгуны ответили мушкетным огнем; облако дыма взметнулось над водою и растянулось в длинные полосы. Паромы, а с ними янычары уходили все далее. Одержавшие победу драгуны разразились яростными криками; грозя кулаками, они вопили вослед уходившим:
— А, придешь еще, собака, придешь!..
Ланцкоронский, хотя пули шлепались у самого берега, заключил Володыёвского в объятья.
— Я просто глазам своим не верил! — сказал он. — Mirabilia «Удивительно (лат.).», сударь мой, золотого пера достойно!
А Володыёвский на это:
— Прирожденные способности и опытность, ничего более! Сколько уж войн пережито!
Высвободившись из объятий Ланцкоронского, он взглянул на берег и крикнул:
— Смотри-ка, сударь, не такую увидишь диковинку!..
Подкоморий, оборотившись, увидел на берегу офицера, натягивающего лук.
Был то Мушальский.
Прославленный лучник до сей поры сражался с неприятелем врукопашную, вместе со всеми, теперь же, когда янычары отдалились уже настолько, что пули из их ружей и драгунских мушкетов не достигали цели, он встал на берегу, там, где повыше, вытащил лук, сперва тронул тетиву пальцем, а затем, когда она зазвенела ему в ответ, вложил в лук оперенную стрелу и прицелился.
В тот самый миг на него и глянули Володыёвский с Ланцкоронским.
Прекрасная то была картина! Лучник сидел на коне, вытянув левую руку вперед, и в ней, как в клещах, держал лук, правой же рукою с силой оттянул стрелу к середине груди, так что жилы вздулись у него на лбу, и спокойно целился.
Вдали, под облаком дыма, виднелось более десятка паромов, плывших по реке, из-за таяния снегов в горах очень полноводной и настолько в тот день прозрачной, что в ней отражались паромы с сидящими на них янычарами. Мушкеты на берегу умолкли, все взоры устремились на Мушальского либо в ту сторону, куда направлена была смертоносная стрела.
Но вот громко запела тетива и пернатый посланец смерти вылетел из лука. Ни один глаз не мог уследить за его полетом, но все явственно увидели, как стоявший у весла толстый янычар вдруг раскинул руки и, покрутившись на месте, плюхнулся в воду. Разверзлась под тяжестью его прозрачная речная глубь, а Мушальский сказал:
— За тебя, Дыдюк!..
И потянулся за второй стрелой.
— В честь пана гетмана! — объявил он товарищам.
Те затаили дух, в тот же миг в воздухе снова просвистела стрела, и второй янычар повалился на дно парома.
На всех паромах живей задвигались весла, с силой разбивая светлую волну, а несравненный лучник с улыбкою оборотился к маленькому рыцарю:
— В честь достойной супруги вашей!
И в третий раз натянул он лук, в третий раз выпустил горькую стрелу, и в третий раз погрузилась она до половины в человеческое тело. Торжествующий вопль раздался с берега, вопль ярости с паромов, после чего Мушальский повернул коня, за ним последовали другие победители нынешнего дня, и все направились в город.
Возвращаясь, они, довольные, поглядывали на сегодняшнюю жатву. Ордынцев погибло немного — они не сумели даже сплотиться для боя и, всполошенные, тотчас переправились через реку; зато несколько десятков янычар лежали, как снопы, хорошенько связанные перевяслом. Кое-кто шевелился еще, но все уже были обобраны челядинцами подкомория.
— Смелая пехота, — сказал, взглянув на них, Володыёвский, — на врага идет, точно вепрь-одинец, но все же и половины того не умеет, что шведские пехотинцы.
— Однако же залп они дали, будто орех кто разгрыз, — заметил подкоморий.
— Это само по себе получилось, а вовсе не по причине их уменья, обыкновенно они особой муштры не проходят, но все же это гвардия султанская, они хоть как-то обучаются, а есть еще янычары нерегулярные, те много хуже.
— Дали мы им pro memoria. Бог к нам милостив, раз мы с победы столь значительной эту войну начинаем!
Однако искушенный Володыёвский был иного мнения.
— И вовсе не значительная то победа, — возразил он. — Разумеется, и это хорошо для поднятия духа тех, кто пороха не нюхал, да и в горожанах; иных, однако, последствий я не предвижу.
— Думаешь, у басурман после того фанаберии не убудет?
— Нет, не убудет.
Так, беседуя, они достигли города, где горожане передали им двух взятых живьем янычар, которые пытались укрыться в подсолнухах от сабли Володыёвского.
Один был легко ранен, другой целехонек и спесив необычайно. Остановившись в замке, маленький рыцарь велел Маковецкому допросить янычара, поскольку сам он, хотя и понимал по-турецки, говорить не умел. Маковецкий стал выспрашивать турка, прибыл ли султан собственной персоной в Хотин и как скоро замышляет он подойти к Каменцу.
Турок отвечал четко, но дерзко.
— Падишах собственной персоной уже прибыл, — сказал он. — В таборе говорили, что завтра Халил и Мурад положили переправиться на этот берег, взявши с собой инженеров, которые тотчас начнут рыть шанцы. Завтра-послезавтра пробьет час вашей гибели.
Тут пленник упер руки в бока и, уверенный во всесилии султанского имени, продолжал:
— Безумные ляхи! Да как осмелились вы под боком у повелителя нападать на людей его и терзать их? Иль полагаете, суровая кара вас минет? Иль жалкий этот замок сумеет вас защитить? Кто же вы будете через несколько дней, как не пленники? Кто же вы нынче, как не псы, кидающиеся на хозяина?
Маковецкий усердно все записывал, а Володыёвский для острастки после слов этих влепил пленнику пощечину. Турок остолбенел и тотчас проникся уважением к маленькому рыцарю да и вообще стал выражаться пристойнее. После допроса, когда пленника вывели из зала, Володыёвский сказал:
Пленников и показания их надо немедля отправить в Варшаву, там при дворе короля все еще в войну не верят.
— А с кем это Халил и Мурад переправиться намерены? — спросил Ланцкоронский.
— С инженерами. Они брустверы и насыпи под пушки будут возводить, — ответил Маковецкий.
— А как вы, судари, полагаете, правду тот пленник говорил или попросту лгал?
— Коли вам желательно, — ответил Володыёвский, — можно будет пятки ему поджарить. Есть у меня вахмистр один, он Азью, сына Тугай-бея, потрошил и в такого рода делах exquisitiscimus, но я полагаю, янычар истинную правду сказал; переправа вот-вот начнется, и воспрепятствовать ей мы не в силах, будь нас даже и во сто крат более! Так что ничего иного нам не остается, кроме как собраться и ехать с этой вестью в Каменец.
— Так славно у меня под Жванцем пошло, что я рад бы там в замке окопаться, — сказал подкоморий, — только бы ты, сударь, иногда выскакивал из Каменца мне на подмогу. А там уж будь что будет!
— У них и так двести пушек, — ответил Володыёвский, — а уж когда они еще две кулеврины переправят, замок и дня не продержится. Я и сам хотел в нем окопаться, но теперь вижу — бессмысленно это.
Другие согласились с ним. Ланцкоронский еще упирался из молодечества, он, мол, останется в Жванце, но был он все же достаточно опытный воин, чтобы не признать правоту Володыёвского. Окончательно убедил его Васильковский; прибыв с поля, он торопливо вбежал в замок.
— Ваши милости, — сказал он, — реки не видно, весь Днестр под плотами.
— Переправляются? — спросили все разом.
— Еще как! Турки на плотах, а чамбулы следом вброд.
Ланцкоронский не колебался более и тотчас отдал приказ потопить старые замковые гаубицы, а имущество, какое удастся, припрятать или вывезти в Каменец. А Володыёвский вскочил на коня и двинулся со своими людьми наблюдать за переправой с дальнего холма.
Паши Халил и Мурад в самом деле переправлялись через Днестр. Куда хватал глаз видны были паромы и плоты, весла их мерными ударами рассекали светлую воду. Янычары и спаги сразу во множестве переплывали реку: перевозочные средства приготовлены были в Хотиме. На берегу поодаль тоже скопилось немало войска. Володыёвский предположил, что там наводят мост. А ведь султан не привел еще в движение основные силы.
Подъехал Ланцкоронский со своими людьми, и они с маленьким рыцарем направились в Каменец. В городе их ожидал Потоцкий. На квартире его полно было высших офицеров, а перед домом собралась толпа, мужчины и женщины, озабоченные, встревоженные, любопытные.
— Неприятель переправляется, Жванец занят! — сказал маленький рыцарь.
— Работы закончены, мы ждем! — ответил Потоцкий.
Весть эта достигла толпы, которая зашумела как волна.
— К воротам! К воротам! — кричали в городе. — Неприятель Жванец занял!
Горожане и горожанки бежали на крепостные стены в надежде увидеть оттуда неприятеля, однако несшие там службу солдаты отказались их впустить.
