Катарина Причард - Золотые мили
Известно, что в забоях с магазинированием руды образуется особенно много пыли. Когда в отсеке породу разбивают на куски, чтобы переправить затем на рудодробилку, в воздухе стоит сплошное облако пыли. По мнению многих, при диагональной выемке пыли образуется гораздо меньше и метод этот безопаснее для рабочих, менее вреден для их здоровья и обходится компаниям дешевле. Однако опасность несчастных случаев при диагональной выемке резко возрастает, если край пласта недостаточно укреплен. По этой причине на Большом Боулдере этот метод применять было нельзя.
На Фингале и на других рудниках люди работали в вертикальных выработках, уходивших вверх на сто, а то и на двести футов. Это значило, что они работали все время в пыли, сыпавшейся на них сверху; к тому же глухой конец находился подчас на расстоянии семисот — восьмисот футов от места притока воздуха. Работа в таких выработках убивает людей, говорил Том. От этого метода следует отказаться, за исключением тех случаев, когда он совершенно неизбежен. С введением лебедки Холмена почти исчезла необходимость производить выемку вверх более чем на двенадцать футов. Но работы велись совершенно так же, как прежде, и всем было известно, что нужда заставляет людей работать в вертикальных выработках, превышающих установленную правилами высоту.
Том резко осуждал систему сдельщины, так как она принуждала рабочих идти на риск. Большинство забойщиков работает сдельно, тогда как откатчики и навальщики получают поденно. Те, кто работает сдельно, подчас наговаривают друг на друга, чтобы получить хорошее место. Если место плохое, им приходится выбиваться из сил, чтобы свести концы с концами. Иногда они вырабатывают несколько больше, но чаще всего куда меньше того, что необходимо для жизни. Вот почему они вечно гонятся за количеством и очертя голову бросаются обратно в глухие забои и вертикальные выработки, когда дым и пыль от взрыва еще висят там такой густой пеленой, что с трудом можно разглядеть зажженную свечу на расстоянии вытянутой руки.
Люди, больные туберкулезом, кашляя, отхаркивая мокроту, продолжают работать под землей в тяжелом, насыщенном вредными газами воздухе — рассаднике заразы. Существовало правило, запрещавшее больным работать под землей, но оно вошло в силу лишь недавно.
Зная, что у товарища нет другой возможности заработать на жизнь, рудокопы не выдавали его администрации и протестовали против применения правила о больных, пока ему и его семье не гарантируют пенсию или подходящую работу.
Обычно в день получки рудокопы по подписке собирали деньги для надорвавшегося на работе товарища и каждый день помогали тому или другому больному, доведенному до отчаяния труженику справиться с непосильной для него работой. Положение настолько осложнилось, что наконец был принят декрет по борьбе с туберкулезом среди горняков, который предусматривал обязательное медицинское обследование всех рудокопов и выдачу пенсий или предоставление подходящей работы туберкулезным больным, признанным непригодными для работы под землей.
На диспансер, открытый федеральными властями, Салли возлагала немало надежд. Большинство тех, кто долгие годы работал под землей, со страхом в душе пошли на первый медицинский осмотр. Молодые и сильные горделиво размахивали справками, в которых значилось: «Здоров»; другие уходили пришибленные: рентгеновские снимки их легких показали зачатки фиброза. Люди постарше угрюмо ворчали, получив подтверждение самых тревожных своих опасений. Но по крайней мере, хоть что-то было предпринято, чтобы приостановить распространение туберкулеза и сколько-нибудь продлить жизнь больным силикозом.
Том был в числе тех, кому поставили диагноз «силикоз». Эйли была очень расстроена этим, Салли пришла в отчаяние, но Том смеялся над обеими.
— Мне чертовски повезло, могло быть и похуже, — сказал он. — Я двенадцать лет проработал под землей, из них больше шести лет забойщиком. Конечно, я был очень осторожен; а все-таки у меня мог быть туберкулез, и тогда гнить бы мне на свалке. Теперь же я доработаю до срока, предусмотренного контрактом, а потом начну подыскивать место на поверхности.
И Салли и Эйли знали, что частицы мельчайшей пыли, несомненно, разъели его легкие — тут уж ничем не поможешь. Однако если он больше не будет работать в этой пыли, он сможет прожить еще долгие годы.
Том вел себя очень разумно: при первой же возможности ушел из забоя. Но не так-то легко было получить работу на поверхности. Столько людей оказалось в таком же положении, как он. У толчейных станов и на шаровых мельницах тучей стояла та же смертоносная пыль; работа у обжиговых печей, чанов с цианидом и фильтрпрессов едва ли пошла бы на пользу его уже пошатнувшемуся здоровью. Под конец Том нашел работу на платформе, куда подвозили руду: он подкатывал полные вагонетки к бункерам и опрокидывал их. Но всю зиму он кашлял, постоянно простужался и выглядел таким усталым и изнуренным, что сердце Салли сжималось, когда она думала о нем.
Что же можно было предпринять, чтобы свести до минимума опасности, подстерегающие рядового горняка в его короткой, тяжелой жизни?
Том и его товарищи требовали, чтобы силикоз считали профессиональным заболеванием и чтобы обеспечение рудокопов, лишившихся трудоспособности, взяли на себя предприниматели. До сих пор с работы снимали лишь тех, кто болен туберкулезом, и правительство выплачивало им пособие. Однако рудокоп, лишившийся трудоспособности и существующий на средства, выдаваемые Фондом помощи горнорабочим, редко мог протянуть больше года-двух. Теперь правительство рассматривало вопрос о том, чтобы горнякам, больным туберкулезом, давать другую работу на поверхности; это касалось тех, кому нельзя было работать по специальности, но чья болезнь еще не носила угрожающего характера.
Профсоюз настаивал на ликвидации системы работы в три смены и требовал, чтобы работа в забоях, отпалка в глухих забоях или вертикальных выработках производилась в две смены и с четырехчасовым перерывом между сменами — тогда рабочие не будут вдыхать столько пыли и дыма. Профсоюз требовал также назначения инспектора по труду, который следил бы за соблюдением существующих правил.
Владельцы рудников возражали против этого, заявляя, что они не в состоянии поддерживать добычу золота на таком уровне, который оправдал бы работу в две смены.
— Здоровье рудокопов важнее добычи золота, — сказал один рудокоп кому-то из членов комиссии.
Глава LV
Динни купил у одного старого приятеля, от которого отвернулось счастье, разбитый автомобиль и решил научиться водить.
Этот автомобиль наделал ему немало хлопот. То он застревал в своей машине где-нибудь на полдороге из-за прокола в шине или течи в радиаторе, то его заносило в канаву, и он вываливался из перевернувшейся машины на обочину. Раз как-то сорвавшаяся заводная ручка едва не перешибла ему ключицу. Не прошло и недели, как Динни стал клясться, что продаст эту дрянь на лом или отдаст кому-нибудь даром и не будет больше валять дурака — пусть кто-нибудь другой попробует совладать с этой чертовой рухлядью.
— Я буду водить машину, Динни, — сказала Салли. — Бывало, я неплохо правила лошадьми, и мне всегда хотелось иметь машину.
— Вы не сядете за баранку, дорогая, пока машину не приведут в порядок. — Фриско любил показать свою власть возлюбленного, и это безмерно раздражало Динни. — Вот что я тебе скажу, Динни. Я знаю одного малого, он прямо волшебник — чудеса делает со старыми машинами. Пусть-ка он отремонтирует эту штуку, и если все будет в порядке, Салли, пожалуй, может попробовать.
«Волшебник» вдохнул в машину новую жизнь и научил Салли управлять ею. Динни почти жалел об этом. Он был не совсем спокоен, даже когда управлял сам; когда же он сидел на заднем сиденье, а Салли — за рулем, у него и вовсе душа уходила в пятки. Салли отважно неслась вперед, срезая углы и выбирая ту сторону дороги, которая в данную минуту ей почему-либо больше нравилась. Динни всякий раз вздыхал с облегчением, когда она под торжествующий скрежет тормозов останавливала наконец машину.
Фриско, конечно, не мог видеть, что происходит, хотя он и подшучивал над Салли или пытался предостеречь ее, когда машину подбрасывало и кидало из стороны в сторону, точно корабль в бурю, или когда они с Динни чуть не вылетали из машины от толчка на выбоине. Вскоре жители приисков научились уже издалека узнавать о приближении миссис Гауг и очищать ей дорогу. Динни был убежден, что только поэтому она и не натворила больших бед.
Салли признавалась, что когда она ведет машину, то предпочитает иметь в своем распоряжении всю дорогу. Пускай другие машины держатся подальше, пока она не приспособится к нраву «Попрыгуньи Джейн». Они назвали так машину в честь одной особы, которая была хорошо известна всем в давнюю пору возникновения приисков. Будь это строптивый жеребенок, она бы знала, как с ним справиться, говорила Салли. Но всякие иные средства передвижения, кроме лошадей, были выше ее понимания. Однако в ней возродился дух юношеской отваги; она с увлечением училась управлять машиной, и ее привело в восторг предложение Фриско съездить на дальние прииски, как только погода установится и дороги станут проезжими.
