Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
— Что? Что объяснить?
— Нет, ты и вправду хочешь выбить меня в камне?..
— Конечно, Газель!
Она вскочила на ноги и порывисто обняла Тенгери.
— Только чтобы никто об этом не узнал! — предупредил он. — И сядь, прошу тебя! Сиди и молчи!
Саран села, но сразу угомониться не смогла:
— Ты мне на один-единственный вопрос ответь, слышишь, Черный? Почему ты не сказал мне сразу, что хочешь…
— Почему, почему! — перебил ее он. И, понизив голос, добавил: — А если у меня ничего не выйдет, Газель? Что тогда будет?
— Тогда? — Девушка отвернулась и смотрела сейчас, как он и просил, в сторону орды. — Ничего такого не случится, Черный! Допустим, мой нос получится у тебя чересчур длинным, а рот огромным. Ничего страшного, Черный! Разве мало вокруг других камней, чтобы не попытаться еще раз, а потом еще?..
— Газель!
— Молчу, молчу!
Сейчас он был просто счастлив, и руки его больше не дрожали. Прошло довольно много времени, пока он не обратился к ней:
— Как это было замечательно… то, что ты мне сказала, Газель… Я насчет этих камней и того, что на них выбито. Нет, правда, это было замечательно. Я очень люблю тебя, Газель.
Саран продолжала хранить молчание и сидела в прежней позе, не шевелясь. Но по выражению ее лица Тенгери понял, до чего она рада его словам. Время от времени верховой ветер шевелил волосы Саран, которые свисали у нее до пояса, и даже набрасывал их на веточки невысокого куста, проросшего из камня. Тогда он подходил и освобождал их, целовал Саран и шептал:
— Газель моя! Моя Газель!
Вечером на песчаный камень под высокой отвесной скалой упали последние лучи заходящего солнца, и он казался красным, а там, где по нему долбил Тенгери, — ярко-красным. Голову Саран на камне толком разглядеть было еще нельзя, но он сказал девушке:
— Завтра в этот час она будет выглядеть совсем иначе, Газель!
— А теперь что будем делать, Черный?
— Останемся здесь, — твердо проговорил он.
— Черный! — воскликнула она и снова вскинула голову, как испуганный зверек.
— Когда луна взойдет над лесом, — прошептал он, — я кое-что скажу тебе.
Глаза ее расширились: она догадалась, о чем пойдет речь. Они прислонились спинами к песчаному камню и глядели в сторону орды. По степи носились гонцы и пастухи. С холмов стекали потоки воинов, тысячи которых возвращались с учений. А впереди них лениво летели стаи вспугнутых ими ворон. Потемневший Керулен торопливо стремил свои воды к излучине.
— Посмотри-ка на солнце, Газель!
— И что?..
— Правда, оно подпрыгивает?
— Подпрыгивает? Солнце подпрыгивает, говоришь?
— Да! Когда на него заглядишься, оно подпрыгнет. Конечно, это только так кажется, будто оно подпрыгивает, понимаешь, Газель?
Большой красный диск касался теперь высоких травинок в степи.
— Оно подпрыгивает! Нет, правда, оно подпрыгивает, Черный! — ликовала Саран.
— Вот то-то и оно! — И без всякого перехода Тенгери сказал: — Однажды — давно это было, Газель, — я тоже сидел под камнем у озера, на берегу которого росли три кедра. Когда я открыл глаза, потому что услышал поблизости от нас какие-то крики…
— От кого это — «от нас»?
— Я был там с приемными отцом и матерью, Саран. И вдруг нас окружили десять всадников. С копьями, мечами и боевыми топорами. Они словно из солнца вынырнули, эти воины, а солнце в тот день было похоже на сегодняшнее.
— А потом что было?
— Три кедра у озера стояли такие же красные, как этот камень, что у нас за спиной. Мой отец любил кедры, он так говорил о них: «Кедры не умирают, они растут из прошлого в будущее, они живут среди нас как могучие великаны, они — свидетели времен. И когда ветер набрасывается на них, они начинают рассказывать, как умудренные жизнью седовласые старцы. Кто научится понимать их, тот наберется мудрости, сын мой».
— Что нужно было этим всадникам, Черный?
— Вечером того же дня они убили отца и мать. А заход солнца был таким же, как сегодня.
— Почему?..
— Говорят, он оказал неповиновение хану.
Девушка долго смотрела на него со стороны, словно восхищаясь тем, что его родители оказались людьми, которые отказали хану в повиновении.
— Мало таких, Черный, кто не покорился бы хану.
— Да, таких немного.
Они, как будто сговорившись, посмотрели в сторону Холма Непокорных, который был уже в тени. Саран не стала выспрашивать, в чем выразилось неповиновение приемных родителей Тенгери, а сказала:
— Солнце зашло, Черный. Но оно подпрыгивало, ты точно подметил.
Некоторое время они еще посидели молча, прислонившись спинами к нагревшемуся за день камню, а ведь уже спустился вечер, и вся орда с ее светлыми войлочными юртами и кибитками казалась сейчас широкой светлой дорожкой из отбеленного льна, протянувшейся по всей долине реки. До них доносились отдельные звуки: блеяли овцы, которых пастухи закрыли в загонах, ржали лошади на водопое, там и тут лаяли собаки и во все горло кричали наигравшиеся за день детишки.
Тенгери нашел в скале расщелину, которая могла сойти за пещеру. Снаружи ее защищали от ветра молоденькие березки да худосочные кустики. Ничего, переночевать можно. Приведя сюда Саран, он опять сказал ей:
— Садись!
Тенгери и Саран приняли ту же позу, что и днем на спине каменной черепахи: Саран обняла его колени, положила на них голову и уставилась на вход в расщелину — вот-вот должна была взойти луна. Они коротали время, пытаясь угадать, над верхушкой какого дерева она появится. Девушка указала на ель, черневшую справа на фоне неба. А ему, конечно, пришлось указать налево. Но луна вынырнула не справа и не слева, а как раз посередине; ее восход угадывался по светлому темно-желтому пятну, которое все увеличивалось, вливаясь в синеватую темень.
И вот луна повисла над лесом — большая, золотистая.
— Ну, давай говори, Черный!
— С завтрашнего дня мы будем жить в одной юрте, Газель!
— Черный!
Березки вскрикнули под сильным порывом ветра. Прижавшись лицом к груди Тенгери, Саран прошептала:
— А все-таки редко бывает так, чтобы человек утром пожелал чего-то, а вечером оно уже исполнилось бы! Правда, Черный?
— Да, Газель! — А потом добавил: — Но еще лучше, когда двое пожелают одного и того же, даже не догадываясь об этом.
Она поцеловала Тенгери. В ту ночь луна была на ущербе, в ее диске не хватало доброй трети, и она напоминала желтую шапку ламы. Неподалеку от пещеры всхрапывали их лошади: конек Саран и гнедой Тенгери.
— Мы будем жить в одной юрте, — тихо повторила Саран.
— Да, Газель.
— И всегда будем счастливы?
— Всегда? — Он ненадолго задумался и после некоторых колебаний проговорил: — Я не знаю, может так быть или нет. По-моему, мы могли бы всегда быть счастливы, если бы жили только вдвоем, никогда не разлучаясь. Где-нибудь в лесу, или на этой скале, или на камне посреди реки… Но разве от людей уйдешь, скроешься? Разве не будут над нами всегда люди, которые будут призывать нас к себе, отсылать прочь, унижать, оскорблять, проклинать или мучить проявлениями своей любви? Прав я, Газель? Есть боги на небе, но есть и земные боги; одних мы видим, других нет, но повиноваться обязаны и тем и другим, не то нас ждет кара.
— Ты тоже любишь кедры? — шепотом выдохнула она.
— О чем это ты? — спросил он, сразу догадавшись, о чем она подумала. Саран не ответила. И тогда Тенгери сказал: — Да, я люблю кедры!
— Я тоже, Черный!
Луна была сейчас не желтой, как шапка ламы, а белой, как молоко. Белой стала и каменная стена с очертаниями лица Саран, молочно-белый свет обливал молодые березки, которые мягко вздрагивали на ветру, бледными были и лица Тенгери и Саран.
Девушка прилегла на мох и неожиданно спросила:
— Неужели боги живут повсюду?
Вопросы Саран удивляли его. На этот тоже было нелегко ответить, и он проговорил не слишком-то убежденно:
— Да, они, наверное, живут везде: ведь сколько раз нам приходилось слышать, что горы, реки, деревья, цветы, люди и звери есть повсюду.
— А где жить лучше, Черный, в империи Хин или в империи монголов?
— До чего же ты любопытная, Газель! — Тенгери пришлось задуматься, прежде чем он ответил, что, дескать, реки, горы, леса и луга в их стране красивее всех других. — Но, — добавил он, — в империи Хин есть вещи, о которых у нас никто понятия не имеет и которые мне очень нравятся.
— Что это за вещи, Черный?
Он рассказал Саран о людях, которые ткут шелка, ловят рыбу, пашут землю, обжигают горшки и кувшины, собирают чай, режут по дереву, рисуют картины, оправляют драгоценные камни в серебро и золото, печатают книги.
— Представляешь, Газель, они строят дома, которые всегда стоят на одном и том же месте!
— Не верю!
— Да! И унести или увезти их нельзя! Жители этой страны не переходят реки вброд, как мы, а строят через них мосты. Там я научился рисовать и резать по дереву. И у них же видел, как они рубят по камню.
