Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

— Тебе, Косьма, скакать к Федору Шереметеву. Пере­дай ему мой приказ к исходу ночи ударить по обозу и пле­нить его. После этого, если все обойдется удачно, выйти на Пахру и встать твердым заслоном на переправе. От­влечь, таким образом, часть татарских сил на себя. Ты оставайся там ему в помощники.

— Для верности не послать ли, князь, еще одного гон­ца. А то и двух? Разными путями.

— Отбери две пары дружинников. Сам дай им наказ.

— Ясно.

Косьма — за порог, воевода, глава наемников и ата­ман казаков, — ему навстречу.

— Входите, — приглашает Михаил Воротынский, — рассаживайтесь, разговор недолгий, но весьма важный.

Подождал, пока все рассядутся, только тогда загово­рил. Четко, без тени сомнения, без упования на советы:

— Решил я завтра встречать крымцев иначе, чем нынче. В поле не встанем. Затемно уберу Большой полк и полк Левой руки по оврагам и до срока затаюсь в лесу. Штурм отбивать вам. Еще порубежники подтянутся. Держаться до последней возможности. Когда станет не­вмоготу, дать дым. Для него спешно срубить вышки и подготовить все для густого дыма. Самое главное, не

дать сигнал прежде времени, пока не втянутся все крым­ские тумены в бой. Но и не припоздниться. Помните, ес­ли татарва прорвется за стены, обернется это великой бе­дой. Но не будет большой выгоды и от удара с боков и со спины, если у Девлетки останутся под рукой большие силы. Главным воеводой оставляю Юргена Фаренсбаха. Если всем все понятно, поспешите определиться, где нужней всего окажутся пушки и стрельцы, как сплести ертоульцев-неумех с рыцарями Юргена, казаками ата­мана Черкашенина, с казаками и детьми боярскими из

порубежников. Ночью вместе поглядим, ладно ли все ус­троено.

Вопросов никто не задал, вышли все, задержался лишь атаман Черкашенин. На лице — нескрываемое не­удовольствие.

— Имеешь что сказать, славный атаман?

— Отчего на Юргена оставил гуляй? Иль мало изменя­ли наемники? Иль не научены мы прежним?

— Не гневись, атаман. Юрген — честный рыцарь. Главное же, он может все спокойно взвесить, не в пример тебе. Ты слишком горяч, хотя и головастей воевода, но на сегодняшний день горячность твоя не может быть спод­ручной. Юрген не затмит твоей славы, да и не о славе ду­мать сейчас нужно. Главная наша с тобой думка — о спа­сении России, отчины нашей.

Положив на могучее плечо атамана свою руку, Миха­ил Воротынский добавил с отеческой заботливостью:

— Не тужи. Если все пойдет по задуманному мною раньше, хватит твоим казакам раздолья. Если же Бог рассудит иначе, сырая земля станет нам с тобою смерт­ным ложем. Живые мы не отступим. Не имут сраму толь­ко мертвые.

— Подчиняюсь тебе, чтя твою мудрость, но за немца­ми все же присматривать стану.

— Лишнее это. Встань с ними плечом к плечу. Поверь мне, Фаренсбах — рыцарь честный. Столь же честны и его ратники.

Вошел Никифор Двужил.

— Прибыли князья Хованский и Одоевский. Князь Репнин тоже здесь. Они ждут твоего слова.

— Пусть входят, — произнес князь и напутствовал Черкашенина: — Поспеши мой приказ исполнить. Славу после рати делить станем.

Вполне возможно, не устроил атамана доблестных ка­заков разговор с главным воеводой, но продолжать его уже не было смысла, и Черкашенин склонил голову.

— Не суди зряшно, воевода, не славы ради мое к тебе слово. А насчет животов, я с тобой вполне согласный. Ни я, ни казаки мои не опозоримся в сече!

Разговор с первыми воеводами засадных полков длился дольше. Нужно было определить, в каком месте уда­рит каждый из четырех полков, чтобы не получилась не­разбериха и чтобы удары оказались по возможности од­новременными, что создаст внушительность и приведет к замешательству крымские тумены. На сей раз главный воевода не приказывал твердо, а больше выслушивал первых воевод полков, соглашаясь с одними, поправляя других, — шла выработка общими усилиями совместно­го засадного удара по татарской рати.

В итоге условились так: Большой полк и полк Правой руки налетят по правому боку вдвоем, ибо они не в пол­ных составах; полку Левой руки навалиться на левый бок одному, ибо он полнокровный; Передовому же — са­мая, пожалуй, сложная задача — тыл штурмующих. Стало быть, ему предстояло изрядно проскакать в обход, чтобы оказаться в положенном месте.

Князь Хованский попытался настоять на своем пред­ложении:

— Дозволь все же, князь Михаил, разделив полк, вы­вести загодя к ловким для удара местам? Иначе, ясно и тебе, получится задержка с ударом. Не одновременно со всеми я подоспею. По берегу скакать добрых три версты пару тысячам, версты две еще пару тысячам. Разнотык

не получится ли?

— Я уже сказал «нет». Повторю: не нужно ни тебе, ни Одоевскому делать каких-либо передвижений. Ваша за­дача — ждать. Терпеливо. И, главное, окольцевать себя засадами, дабы ни один лазутчик не прознал про ваши зажитья, чтобы никто из возможных перебежчиков не

просочился из полков. Малая же задержка с ударом Пе­редового полка, думаю, это не слишком плохо, во всяком случае, лучше, чем раскрытие Девлеткой наших замыс­лов. Ты вот о чем поразмысли: как тебе ловчее ввести полк в сечу. Мой тебе совет такой: раздели полк на три

части, взяв себе основную, Хворостинину и Вельскому дай тысячи по две с половиной. Определи им места. Пусть они загодя разведают, как им туда скакать. Мо­жет, придется пересекать Рожаю, чтобы обходить крымцев по правому берегу, а ударить вроде бы от Серпухов­ской дороги.

— Ловко получится! — воскликнул князь Одоевский, вроде бы даже обрадовавшись. — Будто от Москвы по­мощь царева подоспела.

Тут и князь Репнин со своим словом:

— Ты, князь Андрей, весь полк за Рожай веди. Пере­махнешь ее обратно, когда наступать начнешь.

— Верный подсказ, — поддержал Репнина главный воевода. — Я не говорил вам, что нынче ночью князь Фе­дор Шереметев нападет на обоз по ту сторону Пахры. Весть об этом Девлетка непременно получит. А тут от Серпуховки — целый полк. Даже Дивей-мурза может по­верить, что помощь нам подоспела.

— Хворостинину я могу доверить тысячи, — как бы сам с собой начал рассуждать князь Хованский, — а вот Вельскому? Молод. Славы к тому же жаждет.

— Эка невидаль. Первый он такой, что ли? Ты при­ставь к нему знающих свое дело тысяцких да советников добрых, под видом телохранителей. Вот и ладно будет.

Еще какое-то время обсуждали воеводы предстоящее на завтрашний день, и вот последнее слово главного воеводы:

— Возвращайтесь к полкам и готовьте ратников к пи­ру кровавому. Внушайте, судьба отчизны нашей в наших руках.

Едва воеводы вышли, Никифор Двужил тут как тут со своим словом:

— Перед отъездом к Шереметеву Косьма мне дельную мысль подал. Попросил обговорить ее с тобой.

— А что сам мне не изложил?

— Так вышло, — неопределенно ответил Никифор. — Не сложилась она, мысль та, видимо, окончательно.

— Что за мысль?

— Ты, князь, дружину свою вместе с Большим полком в сечу не вводи. Оставь при своей руке. В решительный момент на ставку хана пустишь ее.

— Я, Никифор, тоже об этом думал, только сомневал­ся, будет ли от этого толк. Не во вред ли обернется? У Девлетки личный тумен. Получается один дружинник на пятерых отборных татарских воинов. Неудача подсе­чет волю русских соколов.

— Важно не число. Важны свежие силы. Это воодуше­вит наших мечебитцев, а татарам неуверенности добавит. Важно, князь, и другое: Девлетка не сможет послать свой отборный тумен в сечу, чтобы повернуть ее в свою пользу

— дружина твоя отвлечет его на себя. А если удастся хан­ский стяг порубить? Считай, победа в наших руках.

— Может, мне лично повести дружину?

— Негоже. Тебе всю рать блюсти. Или уже не доверя­ешь мне?

— Доверяю, верный мой учитель и наставник. Дове­ряю.

Помолчали, каждый взвешивая еще раз принятое ре­шение. Долго, казалось, молчали, но вот, вздохнувши, князь Михаил Воротынский высказал свое самое сокро­венное на этот миг:

— Языка бы мне. Знатного. Даже не сотника. Раньше, однако, думать было нужно. Поздновато спохватился…

— Почему поздновато. Я возьму пару сотен дружин­ников и — в ночь. Расстараюсь, мой князь. Отпусти только.

— С Богом.

Еще даже не могли подумать они, как им повезет этой ночью. Да так, что лучше даже придумать невозможно. Михаил Воротынский, как и определил прежде, начал с воеводами, оставленными оборонять гуляй-город, ос­мотр вдоль всей крепостной стены, то хваля за продуман­ность, то делая мелкие замечания, хотя их можно было бы не делать — все с душой и очень тщательно готови­лись к отражению завтрашнего штурма; Никифор Дву-жил собирался с двумя сотнями храбрых дружинников выехать из гуляя за знатным языком, и вот в самое это время к крепости со стороны леса приблизилась неболь­шая группа крымских всадников. Вроде бы рядовых ной­онов, но среди них, как оказалось, находился сам Дивей-мурза.