Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая
– Циона тоже играет… – вспомнил Авраам, – ее любимая мелодия. «Атикву» на эту музыку поют… – пивная замолкла, длинные пальцы бегали по клавишам.
– Сметана… – вздохнул Мишель, – Господи, как красиво. Он отличный пианист… – немец играл «Влтаву», из симфонической поэмы «Моя родина». Он откинул каштановую голову, старое, расстроенное фортепьяно звучало так, будто они сидели не в прокуренной пивной, а в зале филармонии. Он закончил, Мишель услышал всхлипывание. Шиндлер утирал слезы. Сзади закричали:
– Принесите господину выпить, за наш счет. Нет, мы платим… – немец склонил голову:
– Спасибо, господа. Не смею больше прерывать ваш отдых… – Шиндлер почти насильно усадил его за стол:
– Надо обмыть знакомство. Герр Оскар, герр Мишель, герр Авраам… – у немца оказалась крепкая, теплая рука, и серые глаза:
– Генрих. Рад знакомству, господа… – официант поставил перед ними пять бутылок сливовицы: «Подарки от других столов… – Авраам потер руки:
– Генрих, вы очень вовремя. До утра мы отсюда не уйдем…
Питер добрался до Кременцовой улицы к одиннадцати вечера. Он толкнул дверь пивной, до него донесся нестройный, пьяный хор:
– Kočka leze dírou, pes oknem, pes oknem,Nebude-li pršet, nezmoknem.
Мишель подыгрывал пьяному хору на гитаре. Питер увидел рыжую голову Авраама Судакова. Генрих сидел за столиком, рядом с Шиндлером:
– Генрих мне его описывал, – усмехнулся Питер, – я сейчас напьюсь. Мне надо их нагонять. Напьюсь, а завтра займемся работой. Надо придумать, как ребятишек вывозить. Надеюсь, кузены мне не станут бутылки о голову разбивать… – поймав взгляд Генриха, Питер, едва заметно, кивнув, прошел через толпу. Шиндлер держал Авраама за рукав пиджака: «И у тебя никого, кроме евреек, не было?»
– А где бы я взял других женщин? – почти обиженно, отозвался доктор Судаков. Он долго пытался ухватить пальцами огурец:
– Какой он скользкий… – на столе красовались разоренные блюда с мясом и раскрошенные крендельки:
– Ты просто пьяный… – Генрих прицелился, наколов огурец на вилку: «Держи». Авраам допил сливовицу из горлышка, затянув:
– Кошка лезет в дыру… – Шиндлер не отставал:
– Расскажи мне о еврейках… – Питер, едва не рассмеялся вслух. Он присел за столик:
– Приятного аппетита, господа… – Питер увидел, как похолодели глаза кузена Авраама: «Он пьяный, но соображает, кто перед ним…»
– Мишель, – громовым голосом велел доктор Судаков, – смотри, мерзавец сюда явился… – найдя пустую кружку из-под пива, Питер вылил туда остатки из бутылки сливовицы. Прозрачная жидкость приятно обожгла губы. Бесцеремонно взял у кузена зажженную сигарету, он велел официанту:
– Еще три бутылки. Не надо меня бить гитарой по голове… – он видел хмурое лицо Мишеля, – садитесь, и я все расскажу. Генрих, – он со значением посмотрел на друга, – прогуляйтесь с герром Оскаром в одно местечко. Поговорите о немках, о еврейках… – Шиндлер, покорно дал себя увести, захватив по дороге непочатую бутылку сливовицы.
– Ты как посмел… – начал Авраам. Питер всунул в руки кузенам полные стаканы: «Молчите, и слушайте меня». Опрокинув еще сливовицы, он начал говорить.
В домашней мастерской Клары стояла ножная швейная машинка «Зингер». На ней женщина училась шить, у матери. Клара, быстро, смастерила для Пауля маленький, холщовый фартук. К ее удивлению, мальчик оказался хозяйственным. Клара улыбнулась:
– Он жил на фермах. Здесь у нас коров нет, один Томаш.
Пауль убирал за котом, и кормил его. Он, с девочками, приводил в порядок детскую и даже мыл посуду. Клара начала учить детей готовить. Они устраивались у большого, деревянного стола, на кухне. Пауль показывал девочкам, как месить тесто, для печенья. Он очень гордился тем, что знает буквы. Занимаясь с ним, Клара поняла, что мальчик сможет и читать, и писать. Пауль делал все медленно, однако он был терпелив, и не расстраивался, если у него не получалось. Спал он пока в гостиной, на диване. Клара, оглядывала комнату:
– Надо кабинет Людвига под вторую детскую приспособить. Что нам делать? – Томаш мурлыкал, терся об ее ноги. Из детской доносился нежный голосок Адели. Дочка любила петь, Сабина и Пауль ей подтягивали.
Клара подошла к незаконченному чертежу, на кульмане. Перед тем, как уехать в Германию, прошлой осенью, муж вел курс по архитектурному рисунку. Клара сжала тонкие пальцы:
– Дуомо, в Милане. Мы ездили в Италию, на медовый месяц. Милан, Флоренция, Венеция… – верхний угол чертежа отогнулся. Бумага, немного, пожелтела. Кнопка лежала внизу, на подставке для карандашей. Клара протянула руку к чертежу:
– Сложить кульман, отнести в кладовку. Взять у мамы мою детскую кровать. Пауль не может все время в гостиной ночевать. Он никогда не поступит в университет, и вряд ли даже в школу пойдет. Однако он добрый мальчик, хороший. Руки у него ловкие. Я его обучу, он станет плотником, столяром. В театре всегда нужны рабочие… – Клара укололась кнопкой.
Лизнув палец с капелькой крови, она зло, с размаха, загнала кнопку на место:
– Людвиг жив, я верю. Если немцы его отпустят, он вернется в Прагу. Я не могу его предавать, не могу выходить замуж, и уезжать. Но немцы еще никого не отпускали… – Пауль и Сабина, сначала, называли ее мамой Кларой. Потом и мальчик, и девочка, стали говорить «мама». Адель кивала:
– Конечно, ты наша мамочка… – по вечерам они сидели на диване. Клара читала детям сказки, на немецком языке, из старой книги братьев Гримм. Она целовала светлый затылок Пауля, и темные кудряшки девочек. За окном накрапывал дождь, пахло сладким, домашним печеньем.
Томаш, подняв хвост, независимо вышел из комнаты. Клара усмехнулась:
– Он не любит, когда на него внимания не обращают. Он обжился, словно всегда у нас был… – кот спал то с девочками, то с Паулем. Она смотрела на мокрое, оконное стекло, на серые тучи:
– Мама сказала, что надо о детях думать… Что думать? – Клара сглотнула:
– Он хороший человек, он меня любит. Дети к нему тянутся… – она приложила пальцы к покрасневшим щекам. Аарон сказал, что они могут пожениться в американском консульстве. У Пауля документов не было, Сабина получила временное удостоверение беженца. Пользуясь им, Клара сделала такое же, на имя мальчика. Он стал Гольдблатом, по документам, старшим братом Сабины.
Женщина склонилась над рабочим столом:
– Какая разница? Иначе я не получу свидетельство опекуна, на них двоих. В консульстве присутствие детей не нужно. Нет опасности, что они проговорятся. Впрочем, они друг друга братом и сестрами считают… – Клара сводила Пауля в фотографическое ателье. Мальчик не боялся, уверенно устроившись на табурете. Он ждал птички. По дороге домой, Клара зашла в кондитерскую, купив глазированный пряник:
– Видишь, – ласково сказала женщина, – птичка прилетела. Она знала, что маленький Пауль любит сладости… – мать принесла Кларе одежду для Пауля. Госпожа Эпштейнова заведовала пожертвованиями, что собирали в общине для детей из Судет.
– Он тоже без семьи… – вздохнула мать, примеряя Паулю курточку и ботинки, – тоже сирота… – Пауль прижался щекой к ладони Клары. Мальчик помотал головой: «Мама…».
Клара прошлась по кабинету мужа:
– Что тебе надо? Аарон посадит нас на корабль, в Амстердаме. Его сестра нас приютит, у нее мальчики, двое. Близнецы… – она поправила фотографию, в серебряной рамке. Снимок стоял на рабочем столе Людвига:
– Это из Венеции… – Клара, в легком, шелковом летнем платье, сидела на площади Сан-Марко, – я помню, Людвиг попросил тамошнего фотографа сделать карточку… – Клара кормила голубей. Она бродила, с мужем, по мастерским стеклодувов, на Мурано, они купались в лагуне. Клара вспомнила гондолу, яркую луну, в темном небе, над каналами. Женщина, невольно, всхлипнула: «Людвиг…».
Рав Горовиц говорил Кларе, что устроит ее и детей в Америке, а сам вернется в Европу:
– Ненадолго. Я не могу оставить здешних евреев, любовь моя. Я сниму дом, в пригороде. У вас будет сад, детям понравится. Ты станешь заниматься, с Паулем, и девочками. Начнешь рисовать для журналов, книги иллюстрировать… – закрывая глаза, Клара видела зеленую лужайку, беленый, аккуратный дом, низкую машину в гараже:
– Мой отец, врач, – шептал Аарон, – он о вас позаботится, а потом я вернусь. Ты с детьми ни в чем не будешь знать нужды… – он целовал ей руки, Клара гладила темноволосую голову, стараясь не думать о муже. Она посмотрела на часы:
– Скоро Аарон должен прийти. Вчера он позвонил, извинялся, что занят. И позавчера тоже… – Клара окинула взглядом кабинет:
– Если будем уезжать, надо библиотеку забрать. У Людвига хорошие издания. В Америке европейские вещи дороги. Нельзя здесь книги бросать… – она шла на кухню, вспоминая твердый голос матери: «Делай, как будет лучше для детей, Клара…»
