Михаил Попов - Тьма египетская
— Мериптах, — сказал тихо человек, сидящий на стульчаке.
И тогда с усилием, как два валуна, поднял мальчик глаза на царя. Он узнал его — громадно-квадратная голова, выпуклые, под наплывом кожистых век глазные яблоки. Очень широкий рот и чуть намеченный подбородок. Это был тот же Апоп, но он же был и совершенно другой человек. Не в смысле, что двойник. К тому же это сидение на стульчаке...
— Я долго ждал тебя, мальчик, и уже перестал ждать почти. Я отправил многих людей на твои поиски и дал им много золота, но ты пришёл сам.
Мериптах чуть вздохнул, понимая, что никогда не посмеет сказать змею, как оно было на самом деле. Но испражняющийся владыка всё понял сам.
— Но я чувствую, что ты не стремился ко мне. Птахотеп ведь не по твоей просьбе прислал тебя сюда?
Всё ещё не имея сил говорить, мальчик просто отрицательно мотнул головой.
Верхняя губа громадного рта поднялась сразу в двух местах — так выражалось снисходительно-ироническое настроение змея.
— Жалкий интриган Птахотеп доставил тебя в Аварис силой? Нет, скорее обманом. Правильно? Поспешил отделаться. И тайно. Это как раз понятно. Когда бы Андаду сыскал тебя в храме Птаха или перехватил по дороге, верховному жрецу было бы не уйти от обвинения в нарушении царского приказа.
Апоп с удовольствием пошевелился на своём сиденье:
— Ты ещё расскажешь мне, как ты попал к Птаху. Не умея сберечь тебя для храма, Птахотеп решил превратить тебя из обузы, которою ты стал для него, в услугу для меня. И ведь ничего не скажешь — превратил. Я презираю его, но сейчас ему благодарен. Он ведь мог просто убить тебя. Впрочем, не надо преувеличивать его добродушие. Я думаю, что Небамону было приказано прирезать тебя в крайнем случае. А что они тебе сказали? Что увозят из города, чтобы спрятать, да?
Мериптах кивнул:
Апоп хмыкнул.
— Ну, конечно, как иначе. Ты бы сбежал, узнав правду. Сбежал бы?
Тут Мериптах впервые сумел совладать с голосом.
— Да. — Неожиданно это слово прозвучало громко и твёрдо, почти вызывающе.
Царь медленно, ласково кивнул:
— Это меня не удивляет. Представляю, сколько тебе наговорили о страшном змее из дельты. Ведь в Мемфисе теперь все уверены, что я питаюсь сердцами детей, правда?
— Да.
Царь вдруг заметно погрустнел:
— Ты боишься меня... А если я скажу тебе, что не ем египетских детей, вообще никаких детей не ем, даже гусят, ты не перестанешь меня бояться?
— Нет.
— Но почему?!
— Ты убил моего отца.
Апоп тяжело вздохнул. И начал подниматься со стульчака. Мясная глыба в прилипших волосках. Стоявшие наготове слуги, приступили к исполнению своих обязанностей. Пошли в ход и ароматическая вода из кувшина, и припасённые полотенца.
— Превосходное изобретение, Мериптах. Что ты смотришь на меня так удивлённо? Я имею в виду этот ящик. Твои предки ещё в незапамятные времена позаботились о том, чтобы человек чувствовал себя удобно в такой ответственный момент своего дня, как испражнение. Не надо устраиваться на корточках под кустом или за барханом, как это делают охотники и бедуины. Разве можно в такой позе задуматься о великом, о благе, о чистоте? В меру своих сил я распространяю по миру это изобретение, но, ты удивишься, — выходит плохо. Люди не видят очевиднейших его преимуществ. Царь Ашшура гадит, как какой-нибудь горный дикарь. Этот ящик, да ещё тёплая клизма, вот основа здоровья, и всё это вклад Египта в культуру нашего мира. Он ценнее боевой колесницы хеттов, или... — Апоп сладко простонал, полностью покрывая тяжёлыми веками глазные яблоки... — чего-то другого в том же дурном роде.
Мериптах терпеливо ждал, когда царь перестанет бредить.
Мягко ступая пухлыми, расплывающимися при каждом шаге ступнями, двигая объёмистыми, живыми ягодицами, царь прошёл от гениального ящика в угол, где был выгорожен угол с помощью двух широких ширм ровного белого цвета, без намёка на какой-нибудь рисунок. Там Апопа уже ждали двое других слуг, с большими, широкогорлыми кувшинами. Царь поднял мощные руки, и слуги начали по очереди поливать его водою. Судя по долетевшим случайно брызгам, холодной. Каждый из слуг опорожнил по три кувшина. Сия процедура также очень походила на подобную в доме князя Бакенсети. Можно даже было сказать, что туалетные помещения мемфисского дворца были отделаны роскошнее, чем здешние.
Апоп отдуваясь вышел из-за ширм. Поскольку он жмурился от воды и удовольствия, Мериптах улучил несколько мгновений, чтобы рассмотреть его окончательно. Толстяком этого человека назвать было нельзя, хотя весил он, пожалуй, как три раба. Плотный, сбитый. В нём было больше от постамента, чем от статуи, хотя была и своя живость в членах, не говоря уже о лице.
Неожиданно узкий язычок облизнул протяжённую верхнюю губу царского рта.
— Да, я убил князя Бакенсети. Но ты, судя по всему, так и не понял, почему я это сделал.
Мериптах молча опустил взгляд в пол. Страх его не сделался меньше от вида бытовых картин и от непонятного царского тона. Скорее, наоборот, ему от этой размытости угрозы стало хуже. Как если бы к острой боли примешалась ещё и тошнота.
— Всё было видно и понятно, — прошептал Мериптах.
Слуги бесшумно покинули туалетную залу.
— Поверь мне, Мериптах, что бы тебе там ни показалось, я спасал тебя от княжеского меча. Он хотел убить тебя.
Мальчик осторожно глянул исподлобья. Апоп был уже завернут в кусок белой ткани. Он поджимал губы и теребил двумя пальцами кончик носа. Страшные, выкаченные глаза мокро, как бы плотоядно поблескивали. Он что-то высматривал в мальчике и не мог понять, почему тот так скудно реагирует на такие важные слова.
— Я, кажется, понял, в чём дело. Ты всё ещё боишься меня?
— Да, я боюсь тебя. Ты убил моего отца, и ты убьёшь меня.
Апоп захохотал. Это было так поразительно и так кратко, что когда грохот стих, Мериптах долго был уверен, что ему послышалось. К тому же и царь сделался сразу после вспышки громогласного веселья предельно серьёзен.
— Тебе нечего бояться. Я тебе не враг. Я понимаю, ты много страшного видел в последние дни, ты никому не веришь. Тебя обманывали, ты везде был чужой, хотя всем был нужен.
Но теперь ты не должен бояться. Теперь ты дома. Я не сделаю тебе ничего плохого, наоборот, спасу тебя от любых бед и любых врагов. Нет в мире сейчас человека, который был бы в большей безопасности, чем ты.
Апоп позволил наступить молчанию. Настолько продолжительному, по его внутреннему подсчёту, чтобы мальчик смог понять все сказанные ему слова.
— Ты веришь мне? — мягко, даже вкрадчиво, спросил царь.
— Но ты убил моего отца.
— Я не убивал твоего отца. Я убил князя Бакенсети, который собирался убить тебя. Князь Бакенсети не отец тебе.
Мериптах искоса поглядел на Апопа. Башня недоверчивого страха, столь прочно высившаяся во мраке маленькой души, не то чтобы покосилась, но подёрнулась каким-то смущающим туманом. Царь показал рукой в сторону дальней двери, не той, через которую мальчик попал сюда.
— Идём со мной. Я всё тебе расскажу.
Это был тронный зал. И устроенный на сугубо египетский манер. На стенах сцены охоты на бегемотов и диких гусей, лодочные прогулки и сбор урожая, всё в жёлто-лазоревой гамме. Единственное, в чём было отличие от привычных сюжетов дворцовых и храмовых картин — царь здесь нигде не совершал подношения и не получал благословения от какого-нибудь иного бога, кроме Сета. Рыжая голова того, кто коварно подстерёг Озириса, виднелась и там, и там, и повсюду.
Мериптах остановился в центре зала, внутренне дрожа и поражённо вертя головой.
Апоп взошёл на постамент и опустился в широкое кресло, густо покрытое золотой чешуёй — змей вернулся в свою шкуру. Заметив интерес мальчика к интерьеру, пояснил:
— Я всё же как-никак фараон. И в этом зале я принимаю тех подданных, что считают меня таковым. Есть у меня и вавилонский зал, и хеттский, и других ещё несколько... Садись на эту скамью, Мериптах. Слушай внимательно. Если что-то тебе покажется непонятным или сомнительным, спрашивай, я отвечу на любой твой вопрос. Мне нечего от тебя скрывать. Более того, у меня есть только один способ завоевать твоё сердце (в этом месте у мальчика внутри дрогнуло) — это рассказать тебе всё.
Мериптах осторожно присел. Теперь Апоп возвышался над ним справа и сделался похож на статую крылатого сфинкса, высеченную из чёрного гранита, ту, что приказал установить в одном из двориков своего загородного дома князь Бакенсети.
— Начну с самого начала. Ты не просто мальчик. Ты дитя Авариса, Мериптах. Драгоценное произведение этого великого города. Ты захочешь спросить, кто твои мать и отец. Обычно ответа на этот вопрос никто из детей города не знает, и желание знать это считается желанием опасным и греховным, попытка же узнать — преступлением. И тягчайшим. Крепость наших устоев питается этим незнанием. Даже я, властитель Авариса и великого царства, лишён и права, и возможности разведать, кем и от кого я был зачат. Во-первых, это запрещено законом, за исполнением которого следят особые должностные лица, во-вторых, у нас всё так устроено, что это просто невозможно сделать. Ты хочешь спросить: для чего нужен такой странный закон?
