Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария
Чёрный кудесник слился с потоком лучей огненного Гора-Ра и силой этой отбросил от себя оскаленные голодные пасти. Продолжая выкрикивать заклятие, Софроний взлетел единым духом в седло своего перепуганного коня и рванул из смертельной западни. Он гнал коня через пургу и цепкие ветви холодных злых деревьев, подальше от оскаленной пасти смерти. Он не слышал, как голодная стая, огрызаясь и рыча, набросилась на труп лиходея, как обезумевший от страха конь поверженного Угорелого рванул напролом, но сразу два матёрых серых тела метнулись наперерез, один под брюхо, а другой на шею. Ничего этого не видел и не слышал черноризец. Он не хотел больше ничего видеть, хотел только жить и проклинал тот миг, когда оказался в этой холодной и чужой земле. «Зачем я здесь, в этом всепроникающем холоде, в этой дикой необъятной и непонятной стране, зачем?» – думал, а может, кричал грек, стирая задубевшими пальцами с замёрзшего чела и щёк холодные струи тающего снега вместе со слезами. Он скакал и молился, молился всем богам и святым, каких только знал, – египетским, христианским, русским… Неизвестно сколько длилась сумасшедшая скачка, только когда и конь, и седок уже почти выбились из сил, впереди в кромешной тьме мелькнул спасительный огонёк, за ним другой, и дорога стала полегче – не сплошной лес, а, кажется, тропа. Только совсем нет сил… Вот что-то торчит из-под снега… Всадник сполз с седла, потянул за торчащий предмет и замер, – это была его шапка, а рядом – остатки тулупа его противника. Круг замкнулся. Софроний взглянул вперёд и услышал, как «спасительные огоньки» ощерились злобным волчьим оскалом. Лошадь дико скакнула, заржала и, сбросив седока, метнулась в лес. С диким воем бессилия рухнул на снег черноризец.
Вокруг него, едва живого, сразу же сгрудилось несколько серых волчьих тел, их рычащие оскаленные пасти и светящиеся глаза оказались совсем рядом. Это было последнее, что увидел на этом свете черноризец Софроний.
Глава 9
Темник Блуд
Удивлялся и беспокоился в Киеве народ на Торжище, – что б это значило, что зимой сам Перун громом тешится? Может, это знак недобрый? Как там князь, управляется ли с булгарами?
Кияне готовились к Колядину дню. Откармливали гусей и поросят, сушили ягоды, мочили яблоки и груши и ели в эти дни в основном каши разные – гречневые, ячные, пшеничные, а также рыбу. А мясо берегли к празднику.
На Торжище присматривались к товарам заморским, но мало кто чего покупал. Не было там ни быков, ни овец койсожских, а за коня купцы просили целых три серебряных быка и золотого быка – за корову. И таких цен в Киеве горожане ещё никогда не слыхивали!
Тьмы воеводы Буркуна, простояв некоторое время близ Волги, стали роптать, что должны стоять на месте, а княжеское войско между тем в Булгар-граде злато-серебро делит, а потом идёт на другие грады. Они же, не имея сечи, никакого добра не получают.
– Чудно выходит, братцы, – говорил молодой лобастый ратник, подвигая ближе к середине костра недогоревшие толстые ветви, – где-то война идёт, друг на друга рати да конница налезают, а мы тут который день без толку сидим, будто вараки какие-то! – Он с досадою ругнулся и сплюнул под ноги.
– Эге, нашёл об чём жалеть, голову под булангарский меч положить не терпится? – с издёвкой спросил его старый воин.
– Дак, они там хоть в сражениях головою рискуют, так и добычу получают, а мы что? Ни того ни другого…
– А что, братцы, чем мы хуже княжеских воев? – с вызовом сверкнул очами ратник с непослушным рыжим чубом, то и дело вылезавшим из-под волчьего треуха. – Война сейчас, и мы на земле вражеской, а потому имеем полное право наравне с княжескими дружинниками получать всё необходимое. Айда, пройдёмся по ближним градам да весям булангарским и всё потребное себе добудем!
– Нет, я вам не сообщник в таком деле, – покачал головой старый воин. – Когда княжеская дружина после взятия хазарского Саркела по северским землям шла, то я у них в проводниках малость был. Скажу вам, порядок у князя Святослава железный, чуть нарушил – и головы запросто лишиться можешь. Коли решите идти без княжеского дозволения, то недолго голову на плечах поносите, это уж как пить дать!
Вокруг зашумели, – одни решили идти с рыжеволосым, другие же остались в подчинении десятников и сотников, что не желали нарушать княжеские приказы. Те, что решили идти за добычей, разделились на несколько отрядов и разбрелись на «промысел» по ближайшим градам и весям, их повели десятники и сотники, кои не считали большою бедою отлучиться на несколько дней от остальной тьмы, что без всякого толку стоит себе на месте. Перед тем как разделились вои и начальники, был у тысяцких и темников долгий разговор с воеводой Буркуном, который тоже считал, что поквитаться с булангарщиной за все набеги и притеснения стоит непременно.
– Булгары с хазарами на наших землях сколько хозяйничали? – горячо восклицал Велеслав Буркун. – А сейчас для чего они рати-то собрали великие, не для грабежа ли земель славянских?
– Верно речёшь, – отвечал темноволосый высокий и кряжистый вятский темник Переяслав Кудыша, – верно, да не совсем. – Он поднял на воеводу свои зелёные внимательные глаза. – Князь наши тьмы поставил тут не для веселья, ему в сече с большими силами булангар каждый клинок дорог. А ежели мы займёмся мстой да добычей, а ворог тем временем пройдёт в тыл русского воинства, тогда как? Сами себя казнить будем или подождём суда княжеского?
– Вот заладил, Кудыша, «а если, а если», – горячо взвился воевода, – нет ведь никакого супротивника с этой стороны, нету!
– Сейчас нету, а как к вечеру или к утру появится, тогда что? Побежишь по градам и весям воинство своё сбирать, а супротивника обождать попросишь, так, что ли? – не унимался обстоятельный Переяслав.
Темники и тысяцкие спорили не меньше, чем воины и десятники с сотниками. Переяслав Кудыша и темник Ясс отказались уйти с рубежей, на которые князем поставлены, а темник Северской тьмы Дно рёк, что он воеводе подчинён и как воевода Буркун порешит, так и будет.
Святослав ехал на коне, задумчиво перебирая в голове недавние события, вспоминал, как покарал булгар за собекулянских ночных лазутчиков. Сзади послышался конский галоп, и, оглянувшись, князь увидел помощника начальника Тайной стражи. Варяжко поравнялся с князем и, по обыкновению, тихо изрёк:
– Княже, в Буркунских тьмах непорядок, вои сотников и десятников не слушаются, часть из них вовсе, ряд воинский нарушив, по собственному разумению отправилась за добычей по градам и весям.
Святослав нахмурился, потом велел кликнуть Свенельда, а когда тот явился, приказал ему с железом в голосе:
– Дядька Свен, немедля бери два полка, скачи к темнику Буркуну, наведи в его тьмах порядок. Поставь от моего имени воеводой Переяслава Кудышу, а самого Буркуна в железо и ко мне! – Князь так сверкнул очами, что Свенельд, не промолвив ни слова, тут же ускакал.
Взяв Сульский и Задонский полки, Свенельд рысью пошёл к заходу, нашёл Вятскую тьму с Переяславом Кудышей и передал ему строгий наказ князя встать на челе трёх тем, виновных в нарушении порядка немедля изловить, судить перед всеми и предать смерти!
Самого же Буркуна Велеслава Свенельд взял в железо и отвёз к Святославу.
Суд над воеводой был краток и суров. Решение от всех принимали темники Издеба, Притыка и Мечислав, опытные и прославленные во многих сечах, их мудрости и честности доверяли все – от старых воев, прошедших не одну сечу, до безусых молодых ратников.
– Пусть начальник Тайной стражи поведает, в чём есть вина воеводы Велеслава Буркуна, – мрачно изрёк старый темник Издеба.
Ворон вышел перед судьями и кратко сообщил:
– Вина воеводы Буркуна в том, что он о порядке в подчинённых ему тьмах не думал, а, напротив, самолично поддержал нерадивых воев и сотников с десятниками, кои вместо исполнения приказа княжеского стать крепким заслоном с захода, по своему разумению и корыстному хотению, оставив посты, двинулись по ближайшим градам и весям грабить да разбойничать.
– Так ли это и что в своё оправдание скажешь перед лицом дружины ты, темник Велеслав Буркун? – снова задал вопрос Издеба.
– Так, братья-темники, – не поднимая понурой головы, с трудом произнёс Буркун, – а в оправдание… много хотел в оправдание своё сказать: о мести праведной проклятым булангарам за их набеги и гнёт над нашими северными землями, о многом… – Воевода замолчал, а потом продолжил всё тем же хриплым, будто после долгого крика надломленным голосом: – Да не скажу ничего, потому как нет оправдания моим деяниям, и суд ваш правый, братья-темники, приму, каким бы тяжким он ни был…
Мёртвая тишина нависла над лесной опушкой, где вершился суд, даже ветер в верхушках елей замер от тяжести момента. Вязкой патокой текли тягучие мгновения тишины, а потом с трудом, будто поднимал на могучих плечах тяжеленное бревно, встал старый темник Притыка:
