Маргарита Разенкова - Девочка по имени Зверёк
Волнами цветущего миндаля и апельсиновых деревьев нахлынула весна…
Перед Святой неделей всей обителью готовили украшения для статуи Девы Марии – цветы, кружева, расшитую корону. Вероника в упоении плела цветочные гирлянды для Пресвятой Девы. Сестры постарше говорили, что в эту Пасху их процессия будет, пожалуй, самой пышной в Севилье! А сестры помоложе весь пост разучивали новые песнопения и повторяли, чтобы не забыть, как будет проходить шествие со сценами из Страстей Господних. И когда в Великую субботу зазвучали их необыкновенно нежные голоса и торжественно зазвонил колокол, в толпе многие заплакали: так трогательно и дивно красиво все вышло!
Незаметно в Севилью втекло жаркое лето…
Особенно жаркое в этом году. И особо томительное: все чаще Вероника думала об Ольвине. Как-то раз ей вдруг пришло в голову, что она не сказала ему там, в Кадисе, где ее, собственно, искать. Эта мысль не давала Веронике покоя, и она все чаще стала подумывать о том, что, видно, опять придется идти в порт. Ведь до порта Ольвин точно доберется. А вот дальше? Так что по всему выходило – надо как-то попасть в речную гавань. А там… будет видно!
* * *Ночью Вероника металась в постели и то проваливалась в удушливо-навязчивый сон, то ошалело вскакивала, растерянно озираясь и утирая со лба пот. Во сне Ольвин искал ее в порту, а она была рядом с ним, пыталась схватить за руку, дотронуться до плеча, но ее ладони проходили через его тело как воздух, а горло не могло исторгнуть ни звука, хотя она кричала Ольвину в самые уши: «Я здесь! Я жива!» Все тщетно – он не видел, не слышал и не осязал ее, словно Вероника стала призраком. Так было и в тех снах, где Ольвин уплывал на корабле из родной страны.
Она встала и оделась: «Не могу здесь больше! Надо выйти на воздух». Днем она частенько пряталась в дальнем конце сада, чтобы побыть в уединении, помечтать, помолиться. Там, под старым кипарисом, за миртовыми кустами у самой ограды было ее «убежище», почти такое же, как некогда в саду отчего дома. Сейчас ноги сами несли ее через непроглядную темень туда, где иногда она укрывалась и ночью этим невыносимо жарким летом. Вероника не думала о том, что нарушает правило не покидать ночью кельи и что может быть наказана за это: знала, что проснется точно перед рассветом и пойдет сразу к утрене. Гд е ее и встретит дежурная сестра. Так всегда было.
Как-то раз при обходе сада старый добрый Томас, немой монастырский сторож, наткнулся на нее спящую, но лишь покачал головой. Прежде чем Вероника проснулась, он, видно, долго стоял над ней с фонарем, так его ошеломила «находка». Вероника улыбнулась ему, щурясь со сна от падающего на лицо света. А старик вдруг протянул свою морщинистую руку и ласково погладил ее по щеке. Еще раз покачал головой и удалился – фонарь тихо уплыл молочным пятном меж миртовых и олеандровых кустов, покачиваясь и дрожа в старческой руке. Больше Томас никогда не беспокоил ее. Правда, порой Вероника стала находить в «убежище» неожиданные подарки: то оливки, то апельсин, то крошечный пряник.
«Слава богу, здесь не так жарко. Все-таки у меня здесь хорошее место, – удовлетворенно подумала Вероника, свернувшись калачиком, – и Анхелике тоже понравилось!»
Однажды она показала это укромное место подружке. Боялась только, Анхелика затревожится: мол, как бы чего не вышло. Но что не проболтается – в этом Вероника была абсолютно уверена. Анхелике место очень понравилось. А устроившись поудобней на траве, она вдруг как-то странно взглянула на Веронику и, потупившись, проговорила:
– Я так тебе благодарна.
– За что? – искренне не поняла Вероника.
– Ты… многое для меня сделала… – Анхелика подбирала слова.
– Когда защитила от Лусии? – предположила Вероника.
– Не только, – по своему обыкновению еле слышно произнесла подружка, – хотя за это тоже, конечно. А еще я перестала бояться! Ты долго ничего не спрашивала… И дала мне возможность не объясняться, не оправдываться. Помнишь, ты хотела узнать, как я сюда попала?
– Если не хочешь…
– Нет-нет, теперь хочу. Правда, ничего особенного ты не услышишь… – Анхелика помялась немного и продолжила: – В общем, я очень полюбила одного человека. Мы с ним выросли вместе и, признавшись друг другу в любви, решили, что обязательно поженимся. А в согласии родителей были уверены. Но когда он посватался, отец та-а-ак рассердился! Диего был небогат, может, в этом была причина? Отец ничего не объяснил и посадил меня под замок. Диего через верную служанку передал записку: он предлагал бежать с ним. Но я не решилась. Только попробовала просить за него перед отцом, да еще… Ох, да что теперь… в общем, сдуру ляпнула, что так люблю Диего, что, мол, готова с ним хоть на край света! Думала, родители смягчатся. Вот он – мой край света! – она мотнула головой назад, за плечо, где за садовыми деревьями тянулся над кронами к небу высокий шпиль с крестом.
– Они насильно упекли тебя сюда?! – ахнула Вероника.
– Нет, что ты! Здесь я по своей воле. Стать монахиней – невестой Христовой! – служить Господу, что же лучше? А теперь я и Лусии не боюсь!
– А твой Диего? – нетерпеливо спросила Вероника.
– А, Диего… Он женился.
– Как это – женился?!
– Как все. А через служанку передал, что женится с горя: из-за того, что я предала его, отказавшись бежать с ним. А я еще и не думала тогда о монастыре…
У Вероники чуть не вырвалось: «Да ведь это он предал тебя!» Промолчала.
– Сюда я сама попросилась, – продолжила Анхелика обыденным тоном, – родители сопротивлялись, да только тут уж я настояла.
Несмотря на обыденный тон, Вероника чувствовала, что сердце Анхелики еще томится обидой и горечью. И просто обняла подружку, а та, склонившись на ее плечо, вдруг безудержно разрыдалась. А Вероника не останавливала ее: если долго не плакать, такие горячие чувства могут сжечь душу! Это отчего-то было Веронике понятно и близко. Только подумала: «Как все бывает спутано в душе: и радость служения Богу и – обида на бывшего возлюбленного…»
– Я давно не плакала вот так, чтобы сердце освободить, – почти совсем успокоившись, но еще слегка всхлипывая, проговорила Анхелика. – Спасибо тебе. Можно я буду иногда приходить сюда? Можно? Спасибо.
* * *– Анхелика, мне надо в город.
– Что ты! – Подружка было замахала на нее руками, изумленная и испуганная одновременно, но, глядя в расширенные, смотрящие в никуда глаза Вероники, вздохнула: – Ты ведь все равно пойдешь, верно? Я тебя изучила. Постараюсь что-нибудь придумать, если тебя будут искать.
Вероника дружески-горячо сжала ее руку. Анхелика вздохнула еще глубже:
– Не нравится мне все это. Ты уж возвращайся поскорее, ладно? Только как ты выйдешь за ворота? Старый Томас тебя не выпустит.
– Я его даже не побеспокою. Я никому не доставлю хлопот!
Вероника уже давно обдумывала, как ей выбраться за стены монастыря. Помог случай: именно в том месте, где она облюбовала себе «убежище», в кладке монастырской ограды обнаружился изъян. Сначала выпало несколько больших камней, затем осыпался верхний край, и по упавшим камням оказалось легко взобраться на самый верх стены. Из любопытства Вероника так и сделала. С противоположной стороны к ограде примыкал насыпной холмик, густо поросший травой, – можно было без опаски спрыгнуть.
У нее было достаточно времени, чтобы найти порт и вернуться обратно. Ее не должны хватиться до самой вечерни.
Найти речной порт оказалось несложно, достаточно было просто спуститься к Гвадалквивиру. И, попетляв немного меж домов с ажурными коваными воротами и зарешеченными балконами, пройдя мимо своего некогда любимого собора, мимо дворца-крепости Алькасар, Вероника попала точно в порт. Здесь шумел торг, который не прервала даже сиеста, гудела разношерстная толпа, слонялись зеваки; так же, как в Кадисе, орали, стараясь привлечь к себе внимание, мальчишки-носильщики с огромными корзинами на плечах. Не было только моря. Но севильский порт все же показался Веронике ничуть не меньше кадисского. Пока она обошла все причалы, времени было потрачено много. Повсюду она расспрашивала о торговом фрегате «Роз-Мари» (она запомнила в Кадисе его название). Правда, не знала, из какой он страны, но это, наверное, и не помогло бы: фрегата «Роз-Мари» не видел здесь никто. Это не только не смутило ее, напротив – даже успокоило. Она решила, что будет приходить сюда хотя бы раз в месяц, а может и чаще, и обязательно найдет своего Ольвина.
В хорошем расположении духа Вероника уже было собралась вернуться в обитель, как вдруг легкий ветерок с реки донес до ее слуха звуки гитары. Это было удивительно, ведь расстояние до противоположного берега казалось изрядным! Вероника даже обратилась, скромно извинившись, к гулявшей по набережной (в сопровождении служанок и дуэньи) почтенной донне в изысканной мантилье. Не слышит ли сеньора… Ах, не слышит… «Простите, я не хотела Вас побеспокоить», – Вероника смущенно отошла. Но она-то сама слышала гитару! И – пошла к мосту через реку, пошла на звук гитарных струн.
