Владимир Возовиков - Поле Куликово
- Я думал, серебром лишь алчные людишки улавливаются.
Хозяин шатра перехватил вопросительный взгляд прислуживающего отрока, осторожно сказал:
Есть у меня бочонок хлебного вина зеленого, аж горит.
- Нет! - обрезал Димитрий. - Ты мой обычай знаешь: хмельные меды и вина - после битвы, тогда требуются. Теперь же один вред, ибо вино делает человека глупым, ленивым и слабым.
После трапезы объехали полк, Димитрий поглядывал на сосредоточенного Боброка, наконец спросил:
- Ты вроде чем-то недоволен, Дмитрий Михалыч?
- Надо перестроить полк, государь. В десять рядов сильно, однако длинник коротковат. Тебе, Семен, с Белозерскими и Тарусскими все одно Орду не удержать, а задача у вас важнейшая: ряды их расстроить, потрепать, сколь возможно. Ясно: на вас они фрягов пошлют, тех десять тысяч, вас же всего пять. Как же вы их по всей-то полосе встретите, коли этакую глубину полка создали? Охватят вам крылья и в кольце задушат мигом.
- Станем в пять рядов, так уж точно сомнут нас, - осторожно заметил воевода Андрей Серкиз.
- А вы не давайте, чтоб смяли. Бейте, отступая по шагу, наводите на копья большого полка. Но уж коли окружат - поголовно вырежут. Да и так затиснут - сами друг дружку передавите. Пусть они выйдут на большую рать потрепанные - за то слава вам будет.
- Что скажете, воеводы? - спросил Димитрий.
- Прав Боброк, - не колеблясь, заявил Иван Тарусский.
- И у меня та ж думка, - поддержал старший Белозерский.
- Государь! - волнуясь, не выдержал сын Федора Белозерского, юный Иван. - Да мы и в пять рядов шагу им не уступим! Умрем, а стоять будем на месте, где велишь.
Димитрий сдержанно улыбнулся:
- Эх, Ванюша, считать ворога слабее себя нельзя. Бояться его не след - это правильно, но и думать, будто рати вражеские пустой рукавицей сметешь, еще хуже трусости. Фряги - войско, огни и воды прошли, войной живут; о татарах - сам знаешь. Уступать вам придется, как Боброк сказал - по шагу, и тут-то от вас вся храбрость потребуется, да к ней - искусство воинское, без которого храбрости нет. Вот это воям хорошо объясните. - Повернулся к Оболенскому: - Что скажешь, Семен?
- Все уж сказано, государь.
- Коли так - действуй. Конные отряды, что из степи отходить будут, на свои крылья ставь. Воины там добрые. И я, пожалуй, в начале битвы с тобой стану…
Когда направились в большой полк, Боброк осторожно спросил:
- Что ты задумал, княже?
- Ничего нового. По русскому обычаю князь первый начинает сражение.
- Не дело говоришь, Димитрий Иванович! - сердито вскинулся Боброк. - Ты ж сам твердишь: тут не удельная усобица. Твое место - под большим знаменем. Себя не жалеешь - нас пожалей. Убьют - войско падет духом.
- Убьют? Коли того бояться, надо за печкой в тереме сидеть. И под большим знаменем еще скорее убьют. Аль Орду не знаешь? Они не одну отборную тысячу на убой кинут, чтоб главное знамя наше сорвать. Да из арбалетов начнут садить - только держись! - Помолчав, продолжал: - Иного страшусь: как бы за труса не сочли, коли другого поставлю под знаменем. А не могу иначе: должен я везде побывать, где самое горячее дело пойдет, с малой дружиной буду поворачиваться. Знаешь ведь, каково ратников бодрит, когда государь с ними в одном ряду рубится.
Боброк понял: решение Димитрия бесповоротно, угрюмо нахохлился в седле - сердце чуяло беду. Можно ли уцелеть, бросаясь в круговороты битвы? Он-то представлял эту сечу, в которой сойдутся более двухсот тысяч бойцов. Да, под великокняжескими стягами тоже страшно, а все ж там как-то можно поберечь государя… Когда подъезжали к большому полку, осторожно сказал:
- Ты, конечно, волен, государь, выбирать свое место, хотя этого твоего решения не одобряю. Одно дозволь мне…
- Что еще? - с досадой спросил Димитрий.
- Самому мне выбрать воев, кои с тобой будут в битве.
Димитрий сердито крякнул, сдержал своего резвого Кречета, стянул золоченый шелом, нагревшийся от солнца, обмахнулся рукой и вдруг рассмеялся:
- Мне б тебе поклониться за твою заботливость, княже, а я злюсь. Так и быть, подбирай дружину, но не более двух десятков. В твою счастливую руку я верю.
Молчаливые стаи ворон тянулись вереницами над Куликовым полем. Вдали, над Зеленой Дубравой и приречными лесами, будто хлопьями сажи застилало небо.
- Быть большой крови, - сказал Боброк.
Димитрий безмолвно оглядывал войско.
IV
Воротясь из дозора в передовой полк, Тупик велел своим воинам отдыхать, сам же направился к большой рати. Она строилась, перегораживая широкое поле от Нижнего Дубяка до Смолки, и Васька озадаченно сбил шелом на затылок, разглядывая огромные тучи пеших и конных ратников, движущихся в разных направлениях. Поначалу Васька оставил свои надежды: искать здесь нескольких малознакомых людей - все равно что искать горсть песчинок, брошенных в пустыню. Он пустил коня шагом, раздумывая, не повернуть ли назад, но повернул к истокам Смолки, за которой строился полк левой руки. Конь, отдохнувший ночью, ступал веселым танцующим шагом. Они еще привыкали друг к другу, конь и всадник… Когда подарили ханского жеребца Боброку, тот растрогался, отдарил своим Орликом. У Хасана собственный четвероногий любимец; Боброков конь достался Тупику. Скакун знаменитый, в битвах испытанный; Васька сомлел от подарка, хотя все еще жалел своего рыжего, убитого в Диком Поле. Оттого особенно обрадовало, что и нового коня тоже звали Орликом. Буроватый и темно-гривый, он и в самом деле похож на молодого царя птиц, легок, бесстрашен у препятствий - то, что требуется в сече. Правда, излишне горяч, не бережлив на силу, которая в нем так и кипит - на княжеских овсах выкормлен, сытой медвяной выпоен. Дорогой конь, и Ваське недешево станет его содержание - не губить же Орлика одним травяным кормом, да и Дмитрию Михайловичу тогда не показывайся на глаза. Каков новый скакун в дальних набегах, Васька не мог сказать уверенно, но стремительная стать, сухая голова, крепкие бабки тонких ног, втянутый плоский живот и ровное дыхание говорили, что и выносливости ему не занимать - вот только немножко сбить горячность. Со временем Васька сделает из Орлика такого коня, какой нужен ему; важно, чтобы гнедой сразу полюбил нового хозяина, доверился его власти всем своим звериным существом, и потому жесткая рука молодого сотского часто ласкала крутую шею Орлика, подносила к его губам то посоленный ломоть хлеба, то кусок медовой лепешки, добытой у товарников, бережно взнуздывала или стреноживала коня; Васька и ночами проведывал Орлика, гладил, говорил ему ласковые слова, а конь благодарно терся мордой с его плечо, доверчиво дышал в ухо, словно хотел сказать важное для обоих. За четыре дня Тупик приучил коня так, что тот под седлом повиновался не только шенкелям и шпорам, но и по легким движениям всадника угадывал его волю - на таком коне можно пускаться в битву.
Конные сотни полка левой руки Тупик миновал крупной рысью, лишь перед немногочисленной ратью пешцев поехал шагом, пристально всматриваясь в лица. Опасаясь проглядеть нужных людей, крикнул:
- С московской земли есть ли ратники?
- А мы нынче таковские - все московские! - весело гаркнул рябой десятский в кожаной, обшитой железом шапке и дощатой броне. - Ты-то из Литвы, што ль, боярин? Коня не у Ягайлы часом свел? - уж больно хорош.
- Ты сам-то у кого свел? - усмехнулся Тупик.
- Мне, боярин, конь от тятьки с мамкой достался, всю жизню носит - овса не просит, и не надобно ему ни пойла, ни стойла, утром встанешь - уж он под тобой, без седла, без узды унесет хошь куды, - скаля в смехе щербатый рот, мужик похлопал себя по коленкам под одобрительные шутки ратников.
- Гляди, кабы не споткнулся твой рысак, когда лататы задавать будешь.
- Э-э, боярин, четыре ноги скорей сыщут камень або яму, нежели две, так ты уж зорче мово на землю поглядывай… А московских пряников поспрошай в большом полку, там, слышно, земляки твои ими кашу заедают. У нас же окромя сухарей лишь ярославские колесья, да можайские веники, да тарусские валенки, и те из коровьей шерсти.
Тупик и рад бы дальше пошутить с веселым десятским, да рать велика, и плохо шутилось после бессонной ночи. Тронул коня шпорами, поскакал вперед, но из-за фланга полка навстречу вывернулся маленький сухощавый боярин на худой, невероятно высокой рыжей, в белых чулках кобыле, трубным басом громыхнул:
- Кто таков? - и подозрительно вперился темными глазками в роскошного Васькиного коня.
- Сотский великого князя Тупик. А ты кто таков?
- Воевода Мозырь. Слыхал? Государь, што ль, сюды едет?
- Того не ведаю. Знакомых вот ищу, с-под Москвы. Говорят, в большом они?
- Делать те неча, - проворчал воевода и, словно забыв о Ваське, затрубил своему войску: - Ровнее, детушки, ровнее один к одному!.. Лука, черт! Пошто десятки твои провалились, куды смотришь? По знакам ставь людей! - Он тыкал плетью в направлении бунчуков, обозначающих фронт полка.
