Семко - Юзеф Игнаций Крашевский
Архиепископ вошёл, неимоверно уставший, бросая взгляд вокруг, а, увидев ксендза Плазу, он сразу повернулся к нему.
Они были одни, потому что капеллан вышел, чтобы закрыть дверь и никого не пускать. После того как поцеловал его руку, викарий приблизился к сидевшему архиепископу, который вытирал со взмыленного лица пот и вздыхал.
– Меня прислали из Кракова, – сказал он.
– Кто?
– Все, кто там распоряжается, – ответил ксендз Плаза, – ксендз Радлица вместе с паном Краковским, с воеводой и другими прислали меня к вам…
Архиепископ тревожно поглядел.
– Никого из них не будет? – спросил он.
– Никого, – ответил ксендз Плаза. – Они хорошо знают, что великополяне хотят провозгласить королём Семко, а на это они никогда не согласятся. Известно и то, что ваша милость в их руках и что можете быть вынуждены объявить того, кого они выберут.
С болью Бодзанта, тревожно оглядываясь, воздел руки к небу.
– Да, увы! – воскликнул он глухим голосом. – я не могу сопротивляться, они нападут на мой Лович, уничтожат владения, сам Гнезно, наверное… Что мне делать? Что делать?
– Отец и пастырь, – прервал Плаза, – но то же самое грозит вам от маркграфа Бранденбургского, от малополян, которые обязательно возьмут верх… лишь бы силы собрали… – Разум велит сначала избегать близкой опасности, – сказал в отчаянии архиепископ. – Что делать? Вы сами видите! Я вынужден! У моего горла нож!
Ксендз Плаза вздохнул.
– В Кракове это хорошо понимают, я думаю, что вы не можете сопротивляться, – сказал он, – но, ради милостивого Бога, вы слишком далеко не заходите.
Бодзанта заломил руки.
– Но как и где возможный рубеж и мера? Не достаточно, что должен буду провозгласить его, потому что и без меня его сделают королём, но они хотят, чтобы я короновал!
Плаза встал перед архиепископом на колени.
– Ради Бога, заклинаю вас, вы не сделаете этого, – воскликнул он. – Найдётся тысяча средств отсрочить коронацию. Королевская корона в Буде.
– Сделали другую корону и призвали сюда двух епископов, все приготовления начаты.
– Но корона, не освящённая в Риме, не присланная папой, – не корона, – воскликнул ксендз Плаза. – До сих пор никто никогда без разрешения апостольской столицы не надел её на голову. Вы можете и должны отсрочить этот обряд, а, выиграв время, вы спасёте и самого князя от стыда, и себя от преследования. Никогда малополяне его не признают. Они дают клятву королеве… ждут её дочку Ядвигу.
– Может быть, соединённую браком с Семко, раз королева в Кошицах отказалась от Вильгельма Австрийского.
– Краковские паны никогда Семко на троне не потерпят! – воскликнул ксендз Плаза.
Епископ закрыл себе руками лицо, весь дрожал. Уважая его волнение, ксендз-викарий какое-то время молчал.
– Ваша милость, – прибавил он, – найдите какой-нибудь повод, чтобы повременить. С этим меня послали; я умоляю о том, чтобы неосторожный шаг великополян не привёл к грустным последствиям и страшному расколу наше государство.
– Явно, что или они хотят командовать и права диктовать, или намерены отделиться от Кракова и остальных польских земель. Поэтому эта монархия, таким количеством крови и труда слепленная и объединённая, рассыпалась бы и пошла в добычу врагам.
Бодзанта, слушая, вытирал слёзы.
– Брат мой, – сказал он, – всё это я не один раз говорил себе в часы моих терзаний, но как противостоять силе? Они будут мстить.
– Если бы даже осмелились, – сказал ксендз Плаза, – это долго не продлится…
– На моих плечах страшное бремя, – застонал архиепископ. – Плоцкий епископ Сцибор не сопротивляется, напротив, ещё будет склонять меня; Николай с тем сюда прибыл, чтобы быть Семко послушным; я один, я один…
Ксендз Плаза внимательно слушал.
– Для обряда коронации много чего не хватает, а если что-нибудь, согласно обычаю костёла и края, будет не доставать, она будет пустячной. Тем ваша милость защититесь… Объявление королём, если бы вас к этому вынудили, без помазания ничего стоить не будет. Отец и пастырь, вы должны отказаться от коронации. Уже с Локетка все короновались в Кракове. Второй коронации Луи в Гнезно не допустили. Что она будет значить в Серадзе?
Архиепископ был поражён последним аргументом.
– Значит, пожалуй, отложить её до Гнезна? – простонал он, колеблясь.
– Отсрочить любым способом, выиграть время, – воскликнул ксендз Плаза.
Ксендз Бодзанта задумался. Терзаемому архиепископу была очень желанна эта отсрочка. Гнезно могло послужить для неё хорошей причиной.
– Да, – сказал он, – я буду настаивать на Гнезне, но если они захотят немедленно туда его отвезти?
– Гнезно небезопасен, – ответил ксендз Плаза. – Домарат и силы маркграфа волнуются. Они не решатся идти в Гнезно, вы настаивайте на нём. Если не Краков, то Гнезно.
Бодзанта, несмотря на нахмуренное лицо, вздохнул свободней.
– Мне сдаётся, – ответил ксендз Плаза, – что преждевременно объявлять это условие не нужно, достаточно будет выступить с ним в последний час. Коронование должно пройти в столице, если не в королевской, то хоть в архиепископской, у могилы святого мученика Войцеха.
Казалось, ксендз Бодзанта был убеждён, молчал, вздохнул раз и другой. Разговор бы продлился ещё, если бы капеллан не объявил о прибытии куявских каштеляна и стольника, которые с другими спешили приветствовать пастыря.
Поэтому ксендз Плаза ушёл, встав на колени, чтобы поцеловать ему руку, а архиепископ наклонился к его уху и шепнул:
– Будьте спокойны и дайте за меня свидетельство, что я вынужден! Я не располагаю собой. Я должен защищать безопасность церкви и имущество моего духовенства.
Выходя, викарий в дверях разминулся с пришедшими жителями Куявии. В коридоре ждал его притаившийся Бобрек, он хотел увидеть в его глазах, что тот принёс с собой. Это было нелегко, потому что ксендз Плаза, несмотря на энергичный характер, был довольно замкнут в себе.
Когда они вышли из монастыря, клеха начал сокрушаться о притеснении, в каком он нашёл архиепископа, но викарий что-то невнятно забормотал, и, ничего не ответив, направился к собору, где надеялся в доме приходского священника найти приют.
В замке почти на протяжении всей этой короткой июньской ночи свет не тушили, готовились к завтрашнему дню, а князь допоздна принимал у себя главнейших, для которых были накрыты столы.
На следующий день всё было заранее рассчитано. Приятели князя Мазовецкого с горечью убедились, что краковяне даже для того, чтобы опротестовать, прибыть не соизволили, и, как раньше, спорить из-за выборов не думали, хотя легко могли их предвидеть. Это было подобие презрения и пренебрежения, которое больно ранило самолюбие великопольской шляхты.
Все чувствовали, что выбор из-за полного отсутствия тех, кто представлял значительную часть страны, терял важность и значение. Семко гневался и угрожал, Бартош замещал это верой в свои силы, но в духе понимали, что они взволили на свои плечи тяжёлую
