Дмитрий Мищенко - Синеокая Тиверь
– В чем сомневаетесь, братья? – не выдержал Богданко. – Разве я плохого желаю вам? Или мои желания так противны каждому?
– Желания – чепуха! – ответил кто-то. – Они не одного уже заводили в дебри или бросали в пропасть. Выбирай что-то определенное.
Кому приятно, если тебе возражают? Хотел было крикнуть княжич: «Славянский свет не кончается на полянах! Захотим – пойдем дальше: в родимичи, к кривичам на Ильмене. Земли эти не знают нашествий чужеземцев, смотришь, там и ждет нас благополучие». Но не успел. Кто-то силой пробивался сквозь толпу.
– Пустите к княжичу! Слышите! Пустите, должен ему что-то поведать.
Это был челядник Вепровой Зоринки. Сразу и не разобрал Богданко, тревога или радость затрубили в его сердце, когда узнал его.
– Пропустите его, – приказал вече и, когда челядник встал перед ним, спросил: – Что скажешь, вестник?
– А то и скажу: оставь, княжич, разговоры да иди за мной, бери желание свое, пока здесь, пока не ушло дымом.
– Постой. О ком речь, кого должен брать?
– Зоринку Вепрову… Уговорила меня, чтобы привез ее сюда, в табор, а пробиться сквозь толпу не может. Поэтому и засомневалась: не повернуть ли назад, раз так встречают? Должен был силой пробиваться к тебе: иди к ней, пока не передумала.
– Веди! – велел челяднику и не думал уже о том, что скажет вече, как посмотрит, что покинул вече ради девки. Обогнал челядника и сам стал прокладывать себе дорогу в толпе.
Увидел Зоринку в тесном кольце отроковиц. Девушка была испугана содеянным и в то же время казалась такой нежной, такой прекрасной, что у Богданки зашлось сердце и он на коленях застыл перед гостьей.
– Благодарю тебя, любовь моя, – поцеловал княжич подол ее одежды. – Благодарю за то, что прислушалась к голосу сердца своего и пришла на зов мой истосковавшийся.
– Как видишь, княжич. Преступила через обиды, боли сердечные, через мольбы матери и пришла. Если все то правда, что говорили послы твои…
– Правда, Зоринка. И не будем терять время. Пойдем на вече, и я скажу всем, кто ты для меня, кем будешь для меня в изгнании.
Зоринка засмущалась, когда проходили через толпу, однако и рада была, что все складывается как хотела. Даже приободрилась, когда поднялась на возвышение и предстала перед человеческим морем, которое заполонило Низинный Луг.
– Братья! – громко обратился Богданко к людям. – До сих пор делился с вами своими тревогами, сейчас хочу поделиться и радостью: не один иду с земли Тиверской, беру с собой и ладу свою, Зоринку из Веселого Дола. Знайте, не по воле жребия – по велению сердца идет со мной.
– Слава и почет! – радостно и громко приветствовало Зоринку и ее поступок вече. – Слава и почет!
– Поэтому и соглашаюсь на радостях: пусть будет так, как хотите. Не встретим на пути своем землю, которая была бы и кормилицей, и мироносицей, сядем на той, что приютит и накормит. А чтобы продолжался род наш и там, в изгнании, вступаю в брак вот с нею, синеокой дочерью Тивери, и этим кладу начало роду нашему отселенскому.
– Женись, княже! Такая девушка достойна этого. И пусть земля наша, небо наше благословят вас на это благое дело!
Радости человеческой, казалось, не будет границ. Видимо, понимая это, Богданко снова поднял меч над головой, попросил вече успокоиться. И когда настала тишина, напомнил людям, что вражду между родами Волотов и Вепров вызвало своеволие сына Вепрова Боривоя, а от этой искры разгорелось пламя злобы и мести. Не скрывал ничего: ни того, как был непоколебимо тверд князь Волот, отстаивая единство славян, ни того, как был жесток, думая о мести, властелин Вепр. И, заметив, что внимательно слушают его отроки и отроковицы, понизил голос и сказал доверительно:
– Я и лада моя, вступая в брак, клянемся: кладем конец вражде и злобе-мести, которая зародилась между родами нашими по воле отцов. Возобновляем межу Вепрами и Волотами давно известное всем согласие, и пусть оно станет счастливым началом, новым обычаем отселенской Тивери: не давать злобе сердца брать верх над трезвым умом, а своеволию – над сердцем. А чтобы эта заповедь осталась памятной для всех, приходите к нам с Зоринкой. Нет у нас еще терема, зато есть добрые намерения, и мы хотим поделиться с вами хлебом-солью под открытым небом.
– Спаси вас бог! – откликнулось вече. – Веди, княже, ладу одеваться, а мы приготовим столы и костер для веселого угощения. Пока там, в Черне, будут думать, как быть с нами, погуляем на свадьбе твоей и тем самым положим начало праздникам в будущей отселенской Тивери.
Молодые голоса звонкие. Слышны они в Низинном Лугу и разносятся по всей округе. Потому что готовились не к чьей-нибудь – к княжеской свадьбе, и готовились всем миром. Никто не думал о тех, кто может их услышать. Рубили дерево – звонко и далеко разносились удары, мастерили лавки и столы – снова наполняли луга звонкими ударами, когда готовили жаркое – шум стоял на стойбище. Были ведь не где-нибудь – на своей земле, под своим небом, готовились не к татьбе, а к веселью. А кто же таится на своей земле, да еще веселясь? Шутили, смеялись, расставляя на столы питье и яства, подбрасывали хворост в костры – чтобы весело горели, чтобы оповещали всех в таборе и за его пределами: сегодня у отселенцев праздник. Не ведают о том, что их ждет впереди, как сложится судьба каждого и всех вместе, но сегодня у них праздник, и пусть знают об этом долины тиверские, пусть знает об этом целый свет.
Оно и правда, счастлив тот, кто не ведает, что ждет его впереди.
СЛОВАРЬ-КОММЕНТАРИЙ
Авгур – жрец в Древнем Риме, толковавший волю богов, прорицатель.
Арматор – судовладелец; лицо, эксплуатирующее морское судно независимо от того, принадлежит оно ему по праву собственности или нет.
Байбарак, байберек (греч.) – шелковая плотная парчовая ткань; женская праздничная шуба.
Берковец – десять пудов; большая корзина.
Бирюч – глашатай, объявляющий на площадях и улицах решения правительства.
Братница, братина – сосуд, в котором разносят питье, пиво на всю братию.
Борто – дуплистое дерево, в котором водятся пчелы; колода для пчел.
Вежа – шатер, палатка, сторожевая башня.
Вервь – веревка, свитая из нескольких прядей в толстую нить, чаще пеньковая.
Верета – рядно, дерюга, ряднина, сшитая в три-четыре полотнища для сушки хлеба, для подстилки на телегу под хлеб.
Верея – род природного вала; небольшой клин, полоса луга, поля, леса.
Весь – селение, деревня.
Вира – денежная пеня за убийство, цена крови. Дикую виру платила община за найденного убитого, если убийцу не находили.
Вотола – верхняя грубая одежда, накидка.
Гостинец – большая проезжая дорога, по которой ездят чужие, гости.
Гридня, гридница – покои, строения при княжеском дворце; приемная, где древние князья принимали гостей запросто.
Закуп – продажа в долг, залог, заклад.
Залубень, лубенец – лукошко, короб лубяной, сделанный из дуба.
Златеница – болезнь желтуха, желтяница, лихорадка; одна из сорока сестер Иродовых.
Инсигнии – знаки высшей власти в Древнем Риме (скипетр, диадема и т. д.).
Кадуля – небольшая деревянная обручная посудина.
Калита – поясной кошелек для денег.
Капот – длинный крестьянский кафтан.
Квадрирема – боевой корабль гребного флота в Древнем Риме, имевший четыре ряда весел с каждого борта.
Киса – мошна, карман, мешок.
Когорта – тактическая единица римской пехоты.
Колон – арендатор небольшого земельного участка у крупного землевладельца в Римской империи. Он платил арендную плату натурой или деньгами.
Коптырь – монашеский куколь.
Корзно – верхняя одежда, зипун.
Куриалы – привилегированное сословие в Римской империи.
Левант – ранее употреблявшееся название для стран восточного побережья Средиземного моря, Ближний Восток.
Легион – высшая боевая единица римского войска.
Ложница – спальня, опочивальня духовного лица.
Манипул – древнеримская войсковая единица, состоящая из двух центурий.
Медуша – погреб, подвал для медов и их распития.
Муровать – строить из камня, класть камень.
Мытница – таможня, мытный двор или дом.
Мыто – пошлина за проезд в заставу, через мост, за провоз товара.
Ноговицы (ногавка) – подколенник, всякая отдельная часть одежды, обуви, покрывающая голень.
Охлос – самый многочисленный константинопольский люд.
Паволока – ткань, бумажная и шелковая, привозная, дорогая.
Пагуба – гибель, пропажа, утрата, мор, чума.
