Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3

— Спроси у них, кто они.

— Мы понимаем латынь, так что можем говорить без переводчика, брат…

— … Бернар.

— Не в честь ли святого Бернара Клервоского?

— Именно так.

— А мы были уверены, что на Афоне нет католиков.

— Брат Бернар находится на пути к православию, — ответил за друга Иоанн.

— Мы тоже православные, можете не сомневаться. Но святого Бернара высоко чтим.

— Так кто же вы?

— Нам хотелось побыть здесь инкогнито, хотя это не очень любезно по отношению к хозяевам. Можем сказать о себе, что мы — военные моряки, и одновременно с этим — монахи. Плохие, конечно, монахи, но обеты соблюдаем.

— А на рукавах у вас — босеан и красный тамплиерский крест, — сказал Бернар, пристально глядя в глаза моряку.

— На Афоне тамплиеров, должно быть, не любят…

— Я сам тамплиер. Капитан галеры Ордена Храма.

Бернар и моряк (не иначе, как сам — капитан) некоторое время, молча, пристально смотрели в глаза друг другу. Ситуацию разрядил Иоанн, который начал по–английски что–то объяснять гостям. Его слушали очень внимательно, не перебивая. Бернар ждал, понимая, что Иоанн сейчас рассказывает историю его появления на Афоне. Когда рассказ закончился, все некоторое время сосредоточенно молчали. Потом гость обратился к Бернару:

— Сам понимаешь, как трудно в это поверить. Но для Бога всё возможно. Мы действительно тамплиеры. Современные тамплиеры. Мы были бы счастливы встретить средневекового брата. В каком году ты оставил свою эпоху?

— В 1290‑м.

— Накануне падения Акры…

— Значит, Акра всё–таки пала?

— Да. В мае 1291‑го. А потом король Франции уничтожил Орден Храма, но Орден всё–таки выжил и существует до наших дней, хотя теперь об этом мало кто знает.

— Ты не представляешь, какое это счастье для меня — узнать, что в этом мире тоже существуют тамплиеры и корабли Ордена, поскольку вы моряки. На чем вы подошли к Афону?

— Ты знаешь, брат Бернар, что Орден всегда умел хранить свои тайны. Тебе сейчас легче говорить, твои тайны устарели на семь веков. Ты знал Гийома де Боже?

— Год назад я разговаривал с ним, как сейчас с тобой. Я почти ни когда не сходил на берег и с иерархами Ордена не был знаком, но однажды магистр де Боже отправился на моей галере на Кипр. Мы много говорили с ним по пути.

— Каким он был?

Бернар постарался, как можно более подробно, передать своё впечатление от легендарного магистра. Он старался не думать о том, верит ли ему современный брат и чувствовал, что его рассказ вызывает всё больше и больше доверия.

Моряки оказались французами. Старший, брат Жослен, сказал что он — командир корабля, не уточнив, какого, а младший, брат Пьер, был механиком. Моряки–тамплиеры хорошо вписались в маленькую пещерную общину, Иоанн вовсе не чувствовал себя как на базаре. Гости были спокойны, скромны, неразговорчивы, на молитву днем и ночью вставали, как на вахту, и вскоре уже Иоанн не сомневался, что именно за молитвой они сюда и пришли. «В море слишком много земных забот», — улыбался Бернар. Все четверо были моряками и хорошо понимали друг друга. Гости тянули на себя множество хозяйственных забот. Им очень понравилось забрасывать длинную рыболовную леску с высокого обрыва. Они заготавливали дрова, порою за несколькими поленьями ползали по таким склонам, какие не каждый согласился бы преодолевать ради спасения собственной жизни. Держали себя дружелюбно, но отстраненно, с большим тактом. Вечерами брат Жослен с удовольствием слушал рассказы Бернара о средневековом Ордене. Он очень внимательно относился к каждой детали и задавал множество уточняющих вопросов, но ни разу не высказал своего отношения к тому, что слышал, не оскорблял собеседника недоверием, но и не торопился с заверениями в том, что верит каждому слову.

Общение Бернара с механиком Пьером было более эмоциональным. Пьер с увлечением объяснял принципы работы двигателя внутреннего сгорания — поршни, цилиндры, коленвал, дизельное топливо — все эти удивительные вещи уже через несколько бесед стали для Бернара вполне понятными и почти родными. Он обладал хорошим воображением, и его умение мыслить логически, оперируя одновременно множеством факторов, кажется, только сейчас оказалось востребованным.

Бернар очень надеялся на то, что обрел новую морскую семью, но он ни разу не задал вопроса о том, возьмут ли его тамплиеры на свой железный корабль, и ни кто ему таких обещаний не давал, в разговорах они старательно обходили вопрос о возможности совместного будущего. Неделя пролетела, как один день, Жослен достал из рюкзака рацию и пояснил Бернару: «Теперь мы имеем возможность разговаривать на больших расстояниях». Он что–то говорил в рацию на современном французском, языке для Бернара чужом. Он скорее почувствовал, чем понял, что Жослен сказал: «Ещё три дня». Жослен тут же подтвердил догадку Бернара, спросив Иоанна:

— Потерпите нас ещё три дня?

— Хорошо хоть разрешения спрашиваешь, а то совсем тут себя хозяевами почувствовали, — добродушно проворчал Иоанн.

Эти три дня Жослен и Бернар провели в почти непрерывных беседах, отвлекаясь от общения только для молитвы. Жослен по–прежнему расспрашивал о средневековом Ордене, но теперь уже много рассказывал об Ордене современном, внимательно следя за реакцией Бернара, а последний начал понимать, что по большому счету не столь уж многое изменилось — тамплиеры всё те же, использование разных технических чудес не так уж сильно изменило их души. Бернар всегда был человеком очень искренним и открытым, ведь в его маленьком мире все люди были знакомыми, он вообще не знал, что такое «незнакомый человек» и не привык ни от кого закрывать свой внутренний мир. Так что их общение складывалось более, чем продуктивно.

На исходе третьего дня Жослен спросил Бернара:

— Пойдешь с нами?

— Пойду.

— Ты не спросил куда.

— В море. К братьям.

— Да. Недалеко от берега наша субмарина. Мы доберемся до неё на резиновой лодке.

— Вы ходите под водой?

— Да. Тебя это не пугает?

— Под водой — не на земле. Бояться нечего.

Бернар покидал Афон на резиновой лодке. Волны опять были близко — можно рукой дотронуться. По его щекам потекли слезы. Он плакал второй и последний раз в жизни. Теперь он всегда будет в море, а в море не плачут. Не до этого.

Лицо великого адмирала Ордена Храма всё время стояло у Андрея перед глазами, пока он читал дневник капитана Бернара. Он сразу же поверил каждому слову дневника, такой достоверностью дышали эти строки. И всё–таки казалось невероятным, что средневековый моряк так блестяще адаптировался в нашем мире. Впрочем, у всего есть объяснение. Во–первых, Бернар не так уж тесно был связан с тем своим миром, он не врос душою в средневековье, потому что почти не знал земли. Во–вторых, он, видимо, обладал некоторыми интеллектуальными и психологическими особенностями, которые в том мире не могли быть востребованы. Если, к примеру, человек способен любить дизель, как родного ребенка, то галера не сможет удовлетворить всех его запросов. И если он принадлежит к тем немногим людям, которые чувствуют себя на субмарине, как у себя дома, не станет ли он испытывать приступов некоторой безотчетной неудовлетворенности, будучи вынужденным вечно скользить по поверхности моря? А в итоге ни кто из нас толком не знает, к какой эпохе принадлежит. Сколько среди нас «пришельцев» из прошлого или из будущего, если судить по их психологическому складу?

— Он потом часто у вас бывал? — спросил Сиверцев у монаха Иоанна.

— Первый раз появился через три года после того, как ушёл на субмарине Ордена Храма. Ни сколько не изменился, только тоска из глаз исчезла. Потом бывал здесь ещё много раз, не реже чем раз в три года, а иногда и чаще. Мы проводили вместе примерно неделю.

— Удивительно. Моряк, когда–то так упорно избегавший земли, теперь уже не мог совершенно без земли обойтись.

— Да, в нашем мире он обрел тот клочок земли, где ему было хорошо. На Каруле он познал счастье нерассеянного богообщения, не удивительно, что его тянуло сюда.

— Он когда–нибудь рассказывал о своих делах в Ордене?

— Нет, ни разу ни о чем не обмолвился. Не думаю, что он от меня что–то скрывал, но ему интереснее было говорить о православии. Каждый раз он привозил с собой целый ворох сложных богословских вопросов. Вкус к богословию он узнал тоже только в нашем мире.

Андрей почувствовал, что его разговор с Иоанном о Бернаре не клеится и понял почему — этот разговор ни кому не нужен. Он ушёл к обрыву и долго сидел на камне, глядя в море, как когда–то бывший капитан и будущий адмирал.

Тем временем Морунген следом за Андреем читал дневник Бернара, а Милош увлеченно говорил с монахом Иоанном о возлюбленной Сербии, о её храмах и монастырях, о том, что Черногория — тоже Сербия. Вечером они собрались все вместе на трапезу, поглощая бобы, неисчерпаемый запас которых братья носили на себе.