Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 1

— Да, я больше не стану ни о чем спрашивать. Вы тоже носите святыню в своем сердце. Желаю вам, милорд, быть более счастливым, чем я. Впрочем, я и не желаю другого счастья, так как мое страдание — вместе с тем и моя отрада. Мы, певцы, всегда стремимся к недосягаемому.

Никогда еще Сэррей не пожимал настолько сердечно руки мужчины, как сделал это при прощании с Давидом Риччио, и, когда он скакал по болотам, в его сердце продолжали звучать слова: «В моей душе вечно стонет жалоба».

Глава восьмая

СТАРАЯ НЕНАВИСТЬ

Дэдлей Лейстер был немало поражен, когда узнал от гонца королевы, что его друг Сэррей приглашен в Сент-Эндрю, тогда как его посланника, королевы Елизаветы и претендента на руку Марии Стюарт, оставили в Эдинбурге, словно он являлся лишним, имеющим второстепенное значение человеком. Оскорбленное самолюбие невольно переносило дурные чувства на того, кому было оказано предпочтение, и в душе поднималось подозрение, уж не стремится ли Сэррей сам к той цели, которую Елизавета наметила ему, Дэдлею?

Ему припомнилось предсказание, сделанное когда-то старухой Гут в подземелье, и, под влиянием вдруг родившегося подозрения, первой мыслью Дэдлея было то, что Сэррей только потому и отговаривал его, что являлся его соперником, а значит, подло изменил обязанностям дружбы. И так поступал человек, которого он всегда считал образцом рыцарства, благородству мыслей которого он постоянно дивился! Тайком, предательски крадучись, он старался за спиной друга украсть его добычу, а теперь, быть может, сидел в Сент-Эндрю и рассказывал Марии, как граф Лейстер похвалялся милостями Елизаветы!…

Первым, кому Дэдлей излил свое недовольство, оказался Сэйтон. Он сообщил ему, что его гость вытребован в Сент-Эндрю к королеве, причем даже не счел нужным известить об этом их, на которых он, вероятно, уже смотрит, как на своих подданных.

— Посмотрим, — горько рассмеялся Сэйтон, — придется ли шотландская корона на английский череп, но до тех пор, пока на свете существуют Сэйтоны, голове, рискнувшей на подобную примерку, недолго удастся покрасоваться на плечах.

— У вас, конечно, имеется двойная причина ненавидеть Сэррея, — с горькой усмешкой сказал Лейстер. — Он хвастался расположением вашей сестры, а теперь собирается прыгнуть выше герба Сэйтонов.

При этих словах лицо Георга исказилось бешенством.

— Клянусь святым Андреевским крестом, — мрачно пробормотал он, — если вы лжете, я вырву у вас язык и прибью его к воротам, хотя мы и пили с вами из одного кубка. Если же вы говорите правду, то пусть я издохну, как собака, если не запорю Сэррея плеткой до смерти.

Лейстер закусил губу, он понял, что зашел слишком далеко, и, пристыженный, но вместе с тем и рассерженный этими словами, схватился за шпагу.

— Милорд Сэйтон, — сказал он, — если бы я не видел, что ваши слова вызваны просто слепой яростью, то доказал бы вам, что англичанин отвечает оружием на угрозы. Но вы совершенно неправильно поняли меня. Роберт Сэррей никогда не произнес чего-либо оскорбительного для чести вашей сестры, ведь расположением благородной дамы всегда позволительно хвастаться, особенно когда являешься не кем-либо, а Сэрреем. И оскорбление имело бы место только с того момента, когда Сэррей изменил бы предмету своего обожания.

Сэйтон был вдвойне недоволен этим ответом.

— Милорд, — сказал он, — не годится играть с порохом, у меня в жилах течет слишком горячая кровь, чтобы я мог вступить в переговоры о том, задевает или не задевает что-либо чести Сэйтонов. Будьте добры уважать мое гостеприимство и не говорить о таких вещах, рассуждать о которых я могу, только имея в руке меч или секиру. Для моей сестры, может быть, совершенно безразлично, состоит или нет в числе ее поклонников какой-нибудь лорд Сэррей, но я считаю оскорблением, если мне говорят, будто кто- нибудь из англичан может похвастаться, что леди Сэйтон забыла видеть в нем врага своей родины.

С этими словами Сэйтон поклонился и вышел. Дэдлей с насмешливой улыбкой посмотрел ему вслед, но сквозь это презрение явно проглядывали стыд и ненависть бессильной злобы. Он готов был побить себя самого за то, что вызвал эту сцену и окончил ее, не вызвав Сэйтона на поединок, но чувствовал, что для этого у него не хватило бы мужества.

В таком настроении, которое с каждым днем становилось все невыносимее, его застал Сэррей. Неожиданно увидев друга, Дэдлей еще более смутился и забеспокоился, он смущенно пошел к нему навстречу.

— А! — улыбался Сэррей. — Ты уже чувствуешь, что я пришел с добрыми вестями! Ты, конечно, рассчитывал на то, что я как твой друг подготовлю почву для исполнения твоих честолюбивых замыслов!

Дэдлей все более и более приходил в замешательство. Он даже и не догадывался, что испытующий взгляд друга с беспокойством старался прочитать на его лице, заденет ли тот маленький обман, который он приготовил для него, только его честолюбие, или также и сердце?

— Помнишь, Дэдлей, — продолжал Сэррей, — как еще в моем доме я спрашивал тебя, одобряет ли твое сердце те планы, которые замыслило твое честолюбие? Настал час решения. Загляни еще раз в свое сердце. Женщина, подобная Марии Стюарт, хочет быть завоеванной, а ее любовь должна быть заслуженной. Если в твоей душе горят одни только честолюбивые замыслы, то ты спокойнее можешь отнестись к решению, но если в дело замешано твое сердце, то когда-нибудь потом ты, может быть, станешь с большей горечью оплакивать победу, чем теперь — отказ!

— К чему такое торжественное предисловие? — спросил Лейстер. — Ты знаешь, что у меня любовь и честолюбие горят общим пламенем. Может быть, ты собираешься сделать мне какое-нибудь особенное признание? Быть может, прекрасные очи Марии растопили ледяную кору вокруг твоего сердца и ты собираешься принести великую жертву дружбе, отказавшись от своей страсти, если я признаюсь тебе в своей любви к ней?

— Что ты говоришь! Ты воображаешь, что я стал твоим соперником? Нет, будь уверен, что если бы даже Мария Шотландская была той женщиной, которую я мог бы любить, то корона на ее голове заставила бы для меня потускнеть блеск ее очей. Я спрашиваю тебя совсем по другим причинам. Мария относится к тебе подозрительно потому, что тебя рекомендует Елизавета. От того, кого Мария выберет себе в супруги, она требует прежде всего любви, о тебе же ей известно, что ты — фаворит Елизаветы, что в Париже ты одерживал немало побед; она знает даже то, что я до сих пор скрывал от тебя, хотя теперь мне и придется открыть тебе это… Помнишь нашего пажа?

— Конечно! Разве ты опять нашел Филли?

— Да, я нашел ее. Филли — девушка.

— Девушка?!

— Да. Она сейчас находится на службе у королевы. Филли из-за тебя стала несчастной: она навлекла на себя ненависть Екатерины и подверглась пытке. Это она спасла тебя, когда ты лежал в объятиях Фаншон.

— Это я знаю, и если я могу сделать что-нибудь, чтобы отплатить ей за услугу, то сделаю это с радостью.

— Дэдлей! Эта бедная девушка уже тогда любила тебя! Быть может, ты презрительно улыбаешься про себя, как это уродливое ведьмино отродье осмелилось поднять на тебя влюбленные глаза. Но это ведьмино отродье рисковало жизнью. Филли чиста и добродетельна, это — благородная, верная душа. Но вот чего ты не знаешь: ее внешность была искусственно искажена, и теперь на ее нежное чело ниспадают шелковистые белокурые волосы, а глаз чарует волшебная стройность ее стана, и она по-прежнему любит тебя. Говорю это тебе в предупреждение. Прибавлю еще, что все в замке думают, что из нас троих для Филли всего милее был я, так как ее преданные уста ни разу не обмолвились ни единым словечком о тебе. Так смотри же, признаваясь королеве в любви, берегись показать ей, что понимаешь истинное значение взглядов Филли! У женщин острое зрение, и если Мария поймет, что среди ее служанок у нее есть соперница, то тебе придется с большим позором покинуть Сент-Эндрю.

— Значит, королева приглашает меня туда?

— Я принес тебе письмо от нее. Но сначала скажу тебе, что Филли священна для меня как дочь лучшего друга.

— Ты просто невыносим со своими опасениями, ты словно завидуешь мне, что я завоевал симпатии этого маленького чертенка.

— Я опасаюсь лишь того, что ты не послушаешься моих предупреждений и повредишь этим только самому себе. Не пытайся опять, как и прежде, пользоваться услугами Филли и с ее помощью узнавать намерения Марии.

— Ах, Боже, как ты надоел мне с этой Филли! — нетерпеливо пробормотал Лейстер. — Где письмо королевы?

Сэррей передал приятелю письмо, и тот с нетерпением вскрыл его; но едва успел пробежать глазами послание, как его лицо осветилось торжеством.

— Она хочет видеть меня, хочет лично переговорить со мной, а потом уже решить. Теперь жребий брошен, и моя участь решена! — возликовал Дэдлей. — Да стоит мне протянуть женщине хотя бы кончики своих пальцев, и она погибнет. Но я не хочу обмануть доверие Марии; она будет королевой моего сердца, а во главе ее войск я укажу Англии шотландскую границу. Сэррей, я буду королем и назову своим лучший цветок всего мира.