Коммод - Михаил Никитич Ишков
– На этом Рим стоит! – назидательно заявил он сенаторам.
Весталка была наказана бичеванием, которое прекратили после того, как центурион признался, что никогда ранее, ни с какой другой женщиной он не испытывал подобного неземного наслаждения. Коммод не поверил, центурион начал настаивать, тогда для разрешения спора цезарь приказал вернуть весталку и лично приступил к испытаниям. Закончив, он, отирая пот со лба, вынужден был признать, что центурион прав, поэтому он прощает «негодницу», а центуриона ссылает в Месопотамию, дабы он больше не зарился на чужих женщин.
В этот момент неожиданная и страшная догадка промелькнула у Тертулла. У императора кроме двух с лишком сотен женщин было такое же количество молодых людей, с которыми он, случалось, тешился на пирах, в постели, в банях, в садах и возле живописных прудов, устроенных еще Домицианом на Палатинском холме. Был у него также экземпляр мужского пола по прозвищу Осел, у которого мужской орган превышал всякие разумные пределы, – его «головастик» не влезал в большой императорский кубок. Осла порой подпускали к проштрафившимся придворным. Это наказание считалось одним из самых тяжких.
Поэт приуныл. Шутка оборачивалась нестерпимым и обидным для мужчины мучением. В конце концов он постарался успокоить себя, в конце концов это только шутка. Про себя добавил: стерпим ради Норбаны. Если это не подвиг, все равно что-то героическое в этой свадьбе все-таки должно было присутствовать.
Он вздохнул и, покряхтывая, полез под покрывало. Пощупал ткань – материя отменная, такой император пользуется. Невеста лежала, отвернувшись в другую сторону. Разобрать в скопившейся под пологом темноте, кто находился рядом – мужчина или женщина, – было невозможно. Тертулл вздохнул еще раз и, понимая, что от судьбы не уйдешь, осторожно просунул руку под мышку суженой.
Та медленно повернулась к нему, обняла, припала с поцелуйчиком.
Тертулл оцепенел. Так и замер, не в силах шелохнуться, подвигать руками, ногами. Не в силах соскочить с этого лобного места и бежать куда глаза глядят.
Невеста укоризненно подтвердила:
– Ну, я это! Я!
Тертулл прочистил голос и слабо выдохнул:
– Император! Помилуй!..
– За что? – удивленно переспросил Коммод. – Ты вел себя честно по отношению к своей молодой женушке. Выгнал из дома эту грязную шлюху Норбану. Я рада и теперь хочу тебя.
Тертулл покорно начал переворачиваться на живот.
– Что с тобой, Постумий! – в голосе императора послышалось откровенное изумление. – Это я твоя жена, а не ты. Возьми меня, любимый, я вся твоя!
Стихотворец не удержался и соскочил с постели. Отбежал в угол. Здесь попытался унять охвативший его озноб.
Коммод сел на постели.
– Что с тобой, Постумий? Почему ты сбежал от своей крошки. Возьми меня, ведь я давно присматривался… присматривалась к тебе. Если бы ты знал, сколько ночей я не спала, мечтала, что ты пощекочешь меня своей бородой!
Тертулл не мог сдвинуться с места.
– Иди сюда, – уже более раздраженно приказал цезарь. Поэт строевым шагом направился к ложу.
– Тебе что, жизнь не дорога? – язвительно спросил Коммод. – Можешь ты, паскуда, хотя бы раз, без капризов и не ломаясь, удовлетворить мою маленькую просьбу? Я хочу тебя, то есть я хочу, чтобы ты меня трахнул. Это приказ. Приступай!
– Н-не могу, – признался поэт.
Император сокрушенно вздохнул.
– Я так и знал, что ты окончательно свихнулся, обрюзг, наел жир на моих хлебах и самого элементарного, что может потребовать повелитель от верного, преданного ему душой и телом подданного – учти, Постумий, телом! – не можешь вы полнить. Этакую кроху, – Коммод показал Тертуллу кончик мизинца. – Тебе жалко? Ну, как знаешь.
Император начал подниматься с постели. Еще немного, и он отодвинется далеко, не достать, и известный стихотворец не выдержал, схватил его за руку.
– Иди сюда, моя милашка, – с трудом выговорил поэт и притянул к себе крупного, заметно оплывшего жиром мужчину.
* * *
Уже овладев цезарем, Тертулл перевернулся на спину и долго бездумно смотрел в потолок. Рядом зашевелился Коммод, повернулся к стихотворцу, признался.
– М-да, ничего особенного. Я думал, будет интереснее.
Он ткнул Тертулла в бок.
– Проси чего хочешь, муженек, – он захихикал. – Не откажу.
Тертулл не раздумывая, ответил:
– Верни мне Норбану.
Император сел, с досады ударил кулаком по ладони.
– Так и знал. Даже ты, натура тонкая, одухотворенная, все о том же. Вроде грамотный человек, повертелся во дворце, разобрался что к чему, так нет, дайте ему двуногую самку, о которой он вообразил, что лучше ее нет никого на свете. Хочешь, ее доставят во дворец, и уже через две недели она будет трахаться со всеми, с кем ей прикажу, да еще и кричать от удовольствия.
– Только не это! – испугался Тертулл и проклял себя за наивность. Зачем он упомянул ее имя?
– Да не бойся ты, мразь! – откликнулся Коммод. – Не трону я твою сучку. Пока.
Он засмеялся, потом посуровел:
– Но и вернуть не верну. А вдруг мне опять захочется, а ты где-то там, в семейном кругу? Будешь при мне. Я полагал, что ты сможешь понять меня, посочувствовать. Куда там! У тебя одна Норбана на уме. Такая же тварь, как и все остальные сучки и кобели.
Пауза. Император подергал пальцы и уже другим тоном продолжил:
– Скучно мне, Постумий, до боли в животе скучно. Зачем меня спустили на Землю? Зачем приставили пасти эту то ли свору, то ли стадо? Думаешь, приятно взирать на ваши перепуганные лица? Вот вы все где у меня! – он похлопал себя по загривку. – И рад бы уйти, но вынужден исполнять долг. Неужели за все мои труды мне нельзя немного – хотя бы вот столько – повеселиться? Почему люди так жестоки? Почему не желают понять меня? Почему грабят, убивают, воруют? Почему посягают, оскверняют, насмехаются, злобствуют, завидуют, тешатся гордыней, низкопоклонничают, лижут задницу, продают и предают? Почему прелюбодействуют – ну, это, впрочем, понятно почему. Потому что хочется, но по какой причине им так хочется грешить? Я пытался отучить их всех, тебя пытался отучить, а ты все о том же. Норбану тебе подавай! Я тебя насквозь вижу, ты
